– А если они пожелают умереть, вы и это им позволите? – прошептала Джиллиан.
– Да, – тихим голосом ответила Элинор. – Они не младенцы, чтобы охранять их от их желаний. Они здравомыслящие и сильные духом мужчины.
Затем она вздохнула и улыбнулась. Если бы Иэн слышал ее, он зашелся бы в истерическом хохоте от мысли, что Элинор не стала бы вмешиваться, если бы он пожелал чего-то, что она сочла бы опасным и необязательным. Однако не это было главным. Джиллиан пока еще не слишком проницательна. Это будет первым уроком. Остальные придут к ней позже. Она взяла Джиллиан под руку. Когда они устроились у огня, Элинор продолжала:
– Бывают ситуации, когда смерть – не самое страшное зло. Когда Саймон заболел, думаю, я могла бы поддерживать в нем жизнь еще несколько лет, если бы держала его все время в постели и пичкала снадобьями. Этого хотелось мне. Мне нужны были его теплые руки, его мудрость, его нежность. Но это не мое дыхание хрипело в его горле, не мои ноги раздулись в двойную толщину и покрылись язвами, не в моих руках и груди пылала боль, не мои дни были затянуты пеленой усталости, выдержать которую было еще тяжелее, чем боль. Не я ненавидела свое непослушное тело. И я позволяла моему Саймону ходить. Я позволяла ему карабкаться по лестнице и влезать в седло. Я позволила ему умереть… потому что он этого хотел.
Глаза Джиллиан были полны слез сочувствия, и она лишь молча кивнула, потрясенная скорбью Элинор.
– Бог даст, вам никогда не придется столкнуться с такой судьбой, – продолжала Элинор, уже чуть веселее. – Адам, Иэн и Джеффри – крепкие мужчины и не желают умирать. Да, не желают, даже если вам может показаться, что они ищут смерти в бою. Адам, я знаю, даже не вспоминает о смерти, когда думает о битве, и вы не должны никогда, никогда наводить его на такие мысли.
Слезы в горле Джиллиан высохли, не пролившись.
– Но если он не боится… – начала она.
– Он будет в десять тысяч раз в большей безопасности, – опередила ее Элинор. – Не путайте страх с осторожностью. Адам учился у человека выдающихся военных талантов, и его боевые навыки были отточены и отполированы графом Пемброком, который был в свое время величайшим воином, и моим Иэном, который сейчас является одним из лучших воинов. Адам знает свои возможности. Он осознает, к чему приводят беспечность и безрассудство. Последние два года Адам почти постоянно с кем-нибудь сражался. Вы видели рубцы на его теле. Их немного, и большинство из них старые, полученные еще во время учебы.
Разумеется, сама Элинор не слишком верила тому, что говорила о своем сыне. Мысли о бесшабашности Адама часто были причиной ее бессонницы. Но Джиллиан должна верить: Адам знает, что делает, иначе все эти объяснения бесполезны.
– Есть и новая рана, – вздохнула Джиллиан. Беспокойство мелькнуло в глазах Элинор.
– Серьезная? Мне он показался очень легким в движениях, и Джоанна ничего не сказала.
– Небольшой порез, – успокоила ее и себя Джиллиан. Беспокойство Элинор передалось и ей. Теперь-то она полностью уверилась, что Элинор любила своего сына, в чем до сих пор еще немного сомневалась. – Тем не менее, – продолжала она, – даже если все, что вы говорите, справедливо, у каждого мужчины могут истощиться силы.
– Безусловно, – ответила Элинор, неторопливо и осмотрительно, – и в такую минуту самое главное – чтобы он не испытывал ни страха, ни сомнений, чтобы голова его не была занята ничем, кроме битвы. Если в это время он будет думать о смерти, как сможет его рассудок оказаться достаточно гибким, чтобы уловить мимолетный, может быть, единственный шанс на спасение? Если мысли его будут связаны пониманием того, что он оставит после себя страх и скорбь, если он будет думать о рыдающей женщине, а не о собственном спасении, как сможет он быть достаточно проворным, чтобы отражать нацеленные на него удары?
Лицо Джиллиан и без того не было румяным, поскольку этот разговор не мог раззадорить, но теперь оно стало белым, как мел.
– О, Боже! – вырвалось у нее.
– Женщина должна стараться скрывать свой страх, – безжалостно продолжала Элинор.
– Я понимаю, – прошептала Джиллиан. Затем она нахмурилась. – Нет, не понимаю. Я слышала, вы сказали, что не любите войну. Вы говорили это Адаму.
– Именно так, – охотно согласилась Элинор. – И я стараюсь изо всех сил помешать своим мужчинам ввязываться в бой просто из интереса – вы же знаете, они рассматривают войну как разновидность турнира. Но я не трачу понапрасну силы и не испытываю их терпение, споря с тем, что необходимо сделать. Вы знаете, что Вик и Бексхилл должны подчиниться вам. Либо их нынешние хозяева принесут вам присягу, либо их нужно сместить и заменить другими. Это не развлечение, а необходимость. Вы поступили совершенно правильно, предложив дать сэру Мэттью шанс присягнуть добровольно. Но если он этого не сделает, придумывать новые уловки, чтобы задержать Адама, означает лишь ставить его во все более невыгодное и опасное положение, предоставляя сэру Мэттью больше времени на подготовку.
– Да, я понимаю, – неохотно уступила Джиллиан. Она понимала это, но оно ей не нравилось. – Но если Адама ранят, пока он будет завоевывать земли для меня…
– Он делает это не для вас, – подчеркнула Элинор, думая только о том, как бы ослабить чувство вины у Джиллиан. – Если бы вместо вас в Тарринге он обнаружил идиота и калеку Невилля, он делал бы то же самое. Он захватил Тарринг и его людей, заботясь о собственном благе и благе короля, и он будет дальше беспокоиться об этом.
На этом месте разговор увял в памяти Джиллиан, сменившись сомнениями и ревностью. Джиллиан никогда не приходило в голову, что Адам захочет жениться на ней. Она не думала об этом хотя бы потому, что сама так охотно отдалась ему. Зачем ему вступать с ней в брак? Ей хотелось только одного: чтобы он продолжал хотя бы как-нибудь интересоваться ею и не бросил совсем.
Если бы Джиллиан хоть немного разбиралась в мужчинах, отличающихся от Саэра и Осберта, она не испытывала бы таких сомнений. К. сожалению, она знала только грубую животную откровенность в отношениях с женщинами, которых они желали, и их полное безразличие и даже физическое отвращение ко всем остальным женщинам. Адам, конечно, на людях не относился с пренебрежением к Джиллиан, но и никак не выделял ее. Если не считать его изредка останавливавшегося на ней взгляда, в общем разговоре он уделял ей внимания не больше, чем матери или сестре. Адаму была с детства привита твердая убежденность, что порядочный мужчина не должен строить глазки своей возлюбленной, если его навязчивое внимание может смутить ее, но Джиллиан этого не понимала.
Все четыре дня, проведенные ими в Роузлинде, Адам был вежлив и внимателен. Его манера общения с Джиллиан почти ничем не отличалась от поведения в отношении сестры, если он и Джоанна не дразнили друг друга в шутливых перебранках. Джиллиан не понимала и этого тоже. Большую часть времени Адам проводил с мужчинами. В тот день, когда сэр Ричард уехал в Лейт-Хилл, Адам, сэр Эндрю и сэр Эдмунд отправились на охоту. Следующее утро они провели в состязаниях, к скрытому ужасу Джиллиан и бурной радости Саймона. После обеда вернулся сэр Ричард с сэром Филиппом, который вскоре принес присягу Джиллиан. Гонец, отправленный в Вик, вернулся тоже, привезя с собой, к откровенной радости Адама, недвусмысленный отказ.
Джиллиан, принявшая близко к сердцу то, что сказала ей Элинор о тщетности споров, заставила себя лишь пожать плечами. Она некоторое время молча слушала обсуждение военных планов, пока сэр Ричард не пробурчал, что главная опасность состоит в том, что сэр Мэттью может призвать помощь и получить подкрепление от французов, которые пользовались бухтой в устье реки Арун.
– А не может ли наше судно – то, что мы отняли у французов, – как-то заблокировать гавань? – спросила Джиллиан.
Эндрю, Эдмунд и Филипп изумленно уставились на нее, а сэр Ричард одобрительно кивнул. Он не знал о захвате корабля, но то, что Джиллиан была способна захватить корабль и теперь так удачно предложила его использовать, уже не казалось ему удивительным. Элинор и Джоанна тут же наперебой заговорили о том, каким вооружением следовало бы оснастить судно. Адам рассмеялся и хлопнул в ладоши.
