– Но я не понимаю, зачем нужно вовлекать Арунделя в то, что мы планируем? – вдруг спросил сэр Эдмунд. – Если мы не наносим ущерба его людям или его собственности, он не имеет права вмешиваться в дела кастеляна и господина, вернее, госпожи. Если вы напишете ему, он может не разрешить вам пересечь его земли, и тогда…
Когда занудливый баритон сэра Эндрю сменился торопливым тенорком сэра Эдмунда, Адам отвлекся от своих мыслей и, к счастью, успел услышать, что сказал молодой кастелян.
– Арундель не откажется, – возразил Адам. – И в любом случае я не собираюсь ждать его разрешения. Думаю, мы пройдем через его земли еще до того, как он получит мое письмо. Мой отчим, лорд Иэн, вмешается, если потребуется, указав ему на то, о чем вы только что говорили.
– Но тогда зачем…
– Я меньше всего беспокоюсь, как отнесется Арундель к тому, что мы захватим Вик, просто такое письмо не позволит ему рассматривать наши действия как оскорбление, что он в противном случае вбил бы себе в голову. И, что еще важнее, рано или поздно до Людовика дойдут сведения, что мы атаковали или захватили замок сэра Мэттью. Я абсолютно уверен: кто-нибудь из этих идиотов-французов, если не сам Людовик, либо пожалуется, что Арундель не помешал мне действовать против Вика, либо даже обвинит его в измене.
– Но это нечестно, – возразил сэр Эндрю. – Не дело Арунделя поддерживать кастеляна против его настоящей госпожи. И это не имеет никакого отношения к принцу Людовику.
Сэр Эдмунд открыл было рот, но ничего не сказал. Он перевел взгляд с Адама, который изо всех сил пытался не улыбнуться из-за неспособности сэра Эндрю заглядывать хотя бы чуть-чуть в глубь вещей, на скривившего рот сэра Ричарда, который лишь одобрительно кивнул тому, что сказал сэр Эндрю. Сэр Эдмунд знал, что сэр Эндрю в каждый данный момент способен замечать только одну сторону дела, но ему казалось невероятным, что кто-то способен не заметить простого факта: ведь, оказавшись в руках Адама, порт Вик будет закрыт для французов. Таким образом, это дело имело исключительную важность для Людовика, и безразличие Арунделя могло рассматриваться как предательство. Несмотря на свое беспокойство из-за того, что Адам собирается начинать войну, Джиллиан увидела, что все втихомолку давятся от смеха над словами сэра Эндрю. Это было нехорошо и могло вызвать проблемы.
– Вы совершенно правы, сэр Эндрю, – быстро сказала она. – И, судя по тому, что я слышала о лорде Арунделе, он целиком согласится с вашим мнением. Поэтому он будет очень недоволен, если Людовик или его друзья скажут, что его мотивы бесчестны, в то время как они таковыми не являются. А если лорда Арунделя разозлят, он, скорее всего, не согласится атаковать нас сам или позволить кому-нибудь другому использовать его силы и замок против нас.
Все мужчины уставились на Джиллиан. Сэр Эдмунд был крайне удивлен тем, что женщина осмелилась вообще заговорить о таких вещах в обществе мужчин. К тому же у него было неприятное подозрение, что она разбиралась в этом не хуже его самого и говорила именно то, что нужно для понимания и чувств сэра Эндрю: без вранья и, не скрывая от остальных важнейшего аспекта этого дела. Если лорда Арунделя оскорбить и довести до бешенства, он вполне может отказаться от своей присяги Людовику, и это, конечно, входило в намерения Адама. Даже если за этим инцидентом не последует разрыв, неудовлетворенность французскими союзниками в Арунделе только усилится вместе с чувством, что англичане, даже враги, обращаются с ним куда вежливее и уважительнее.
Подозрение, что вмешательство Джиллиан было умышленным, чтобы сказать о том, о чем никто из мужчин не решился упомянуть, заставило сэра Эдмунда почувствовать себя очень неуютно. Эту догадку подтвердил взгляд на сэра Ричарда, который кивал головой и едва подавлял усмешку, в то время, как сэр Адам внимательно смотрел на нее, сжав губы. Сэр Эдмунд предположил, что сюзерену Джиллиан не понравится обнаружить такую живость ума в женщине-вассале, которая, по идее, должна была лишь повторять его собственные мысли.
В отношении сэра Ричарда сэр Эдмунд был совершенно точен. Однако в оценке реакции Адама он не мог бы ошибиться в большей степени. Адам был попросту сбит с толку. Он и так расстроился, когда уверил себя, что Джиллиан обманула его насчет своей готовности покинуть сторону Людовика. Тем не менее, он всегда допускал это как возможность. К тому же, даже зная о неодобрении Джиллиан, он ни в коей мере не изменил бы своего мнения. У Адама не было времени на размышления о том, что он будет чувствовать, если Джиллиан начнет просить его только женщине доступными средствами, поскольку сэр Эдмунд отвлек его как раз в тот момент, когда подобная мысль мелькнула в его голове. И вот теперь слова, которые Джиллиан сказала сэру Эндрю, и сама ее манера разговора явно подтверждали то, что она прекрасно поняла цель письма Адама Арунделю и одобрила ее.
Ситуации не суждено было как-то разъясниться, потому что в это мгновение Джиллиан заметила выражение лица Адама. Улыбка застыла на ее губах. Сэр Эндрю долго закручивал комплимент ее уму, что позволило ей повернуться к нему, чтобы ее испуганный взгляд не увидели остальные вассалы. Когда сэр Эндрю закончил, она вежливо поблагодарила его за доброту и добавила, что очень устала и вынуждена оставить джентльменов и уйти спать. Сэр Эдмунд тут же вызвал служанку, чтобы та проводила ее в главные покои на женской половине. Джиллиан сделала реверанс Адаму, пожелала всем мужчинам доброй ночи и крепкого сна и вышла.
Если бы Джиллиан могла придумать что-нибудь, чтобы помешать Адаму напасть на Вик, она снесла бы его неудовольствие, даже гнев, только чтобы знать, что он будет в безопасности. Бессонная, полная раздумий ночь так и не помогла ей найти путь к этой цели. Адам дал ясно понять, что ставит интересы короля превыше всего, так что даже публичный отказ Джиллиан от сэра Мэттью и его замка ничего бы те дал.
Адам тоже провел бессонную ночь, переваривая слова Джиллиан, раздумывая над тем, что они могли означать и как согласуются с ее поведением с тех пор, как они познакомились, но не пришел ни к какому выводу. Доказательства были слишком противоречивы, и, что еще хуже, Адам не мог больше полагаться на свое понимание. Ему слишком хотелось получить нужный ответ, и он слишком хорошо осознавал это желание, чтобы доверять себе. И в довершение всех беспокойств он страдал от мысли, что, постоянно откладывая рассмотрение вопроса, он может полностью потерять Джиллиан.
Адам вдруг почувствовал, что сходит с ума. Обычно он бывал более чем уверен в своих способностях управлять ситуацией и с радостью загонял себя туда, где, как говорится, сам черт ногу сломит. Сейчас же он растерялся. Что, если сэр Филипп окажется предателем и захватит Джиллиан? Что, если за видимостью похищения Джиллиан на них готовилось нападение? Что, если Джиллиан убедит своих вассалов, чтобы они в критический момент атаки на Вик ушли в сторону? В любом случае, о чем он думал, беря женщину на войну? Даже если все его опасения напрасны, а у Адама оставалось достаточно рассудительности, чтобы признать их не совсем логичными, что делать с Джиллиан, когда они разберутся с Филиппом?
Нет, о том, чтобы оставить ее в Лейт-Хилле, не могло быть и речи. Это было бы открытым приглашением к измене для человека, который мог бы поставить честь на службу своим интересам. Не мог Адам, и отправить ее в Тарринг. Не говоря уже об опасности самого переезда из-за возможного нападения Осберта, был еще сын сэра Ричарда. От внимания Адама также не ускользнуло, какие взгляды бросал на Джиллиан сэр Эдмунд. Ничего оскорбительного в таком восхищенном внимании не было – Джиллиан заслуживала и не таких взглядов, но Адам понимал, что не только он видит ее красоту. Оставить ее надолго наедине с молодым неженатым мужчиной значило бы провоцировать того на преступление иного рода, чем политическая измена.
Адам повернулся на бок и застонал. Она сказала, что любит его. У него не было оснований сомневаться в этом – ни из-за ее взглядов, ни из-за слов, ни из-за поступков, если только ее страсть к нему не имела иных причин, не связанных с любовью. Если она любила его, не имело значения, кто был в замке Тарринг. И все-таки неразумно оставлять Джиллиан лицом к лицу с молодым мужчиной – с любым мужчиной – без чьей-либо еще компании из ее сословия. Если бы была какая-нибудь женщина… Адам резко перевернулся на спину и рассмеялся. Из всех тупиц этого мира он был самым великим. Не более чем в двадцати пяти милях отсюда стоял замок Роузлинд, где каждый мог получить помощь в любви или войне. Он сел на кровати, обхватив колени руками, и продолжил свои размышления.
