Однако от понимания, что вполне мог, сколько бы ни убеждал себя в обратном, всё внутри похолодело. Не хотелось верить в подобное. Но и не верить в то, что окружающее нереально, слишком детализированно и похоже на сон, не получалось. Вот он я, здесь и сейчас. Дышу, вижу, осязаю, слышу и чувствую невероятную бурю в душе. Грудную клетку будто раздирало изнутри от сожаления и обиды. Я погиб? Погиб после трюка. Но я же всё сделал правильно, удачно прыгнул, приземлился и лишь в конце… Как же так получилось?!

Кажется, на глазах навернулись слёзы, а я сидел ни живой ни мёртвый и не знал, что думать и во что верить.

— Тебя зовут Мэлори Ирбис, тебе четырнадцать лет, — терпеливо ответил ящероподобный доктор, выдержав паузу. — А это твоя мама — Найла Ирбис. Не волнуйся и не торопи свой мозг, со временем ты всё вспомнишь. И даже почему захотел причинить себе вред.

«Себе вред», — отозвалось в моей голове эхом. Только сейчас я внимательнее посмотрел на свои более тонкие, чем обычно, руки, разглядывая повязки от запястья до самого локтя. Я умер в своем мире и чуть не умер здесь. Но что это за место? Вот я посмеюсь над самим собой, если вскоре проснусь в родном мире с нормальными людьми, пусть даже в больнице, но зато в привычном окружении. Хоть бы проснуться. Хоть бы…

— Итак, Мэлори, тебе нужна психологическая помощь? — продолжил доктор. — Наша больница может предоставить её тебе абсолютно бесплатно, пока психотерапевт не убедится, что ты не попытаешься вновь себя покалечить. Что бы ни происходило в твоей жизни, всё поправимо.

Я неопределённо кивнул, продолжая гипнотизировать свои перебинтованные руки, светло-жёлтое одеяло, укрывающее меня по самую грудь, и литую изогнутую белую спинку кровати. Не мог я поверить в случившееся. Не мог… Теперь я просто хотел дождаться, когда наконец проснусь.

Доктор ушёл, сказав что-то ещё моей так называемой маме, но я уже их не слушал, снова и снова прокручивая в голове воспоминания о прыжке и падении. И хотя я никогда не верил в Бога, сейчас начал мысленно молиться.

========== 2. Перья, хвосты и уши ==========

Сон ничего не дал. Я надеялся, что усну, а проснусь уже в привычном человеческом мире, но меня окружали всё те же светлые стены и светящийся потолок. К слову, он действительно источал мягкий рассеивающийся свет, от чего глаза не болели и не уставали. Я даже спал с ним нормально, хотя обычно для того, чтобы уснуть, мне требовалась полная темнота.

Еда здесь тоже выглядела и называлась странно. Я пробовал на свой страх и риск, и оказывалось не просто съедобно, а даже довольно вкусно. Однако я не мог решить, стоит ли запоминать эти новые слова, ведь продолжал надеяться, что вернусь в свой привычный мир.

С тех пор, как очутился в этом месте, я не видел ни одного нормального человека: у всех были либо звериные уши и хвосты, либо перья на теле и в волосах, либо змеиная кожа, либо даже рога. На каждого нового экземпляра я старался не пялиться, но, конечно, это получалось плохо.

Да что там. Не передать моё удивление, когда я обнаружил кошачьи хвост и уши у самого себя. Они были ровно такими же пепельно-серыми, как у моей так называемой мамы. Я периодически трогал их, наблюдал, как они двигаются, пытался управлять. Отдавать команды ушами оказалось довольно просто, словно они всегда у меня были, а вот заставить успокоиться хвост ни разу не получилось. Зато прикосновения к нему приносили приятные ощущения, даже в какой-то мере возбуждали.

К сожалению, зеркал в отделении для суицидников не наблюдалось, наверно, из соображений безопасности. Я честно пытался разглядеть себя в других маломальски отражающих поверхностях, но понял лишь, что у меня такие же ярко-голубые глаза и русые волосы, как, опять же, у моей якобы мамы.

По ощущениям я пробыл в одиночной палате около пары дней, в течении которых мама-кошка меня постоянно навещала. Всё, что я понял из её коротких рассказов, это то, что она работала на какой-то тяжёлой, но малооплачиваемой работе, а я ничем никогда ей не помогал. Странно было такое слышать, ведь в своей реальности мы с младшим братом всегда помогали родителям по дому. Да, часто не хотелось, но я прекрасно знал, что есть слово «надо», и добросовестно выполнял домашние обязанности. А здесь я, выходит, был неблагодарным эгоистом?

Когда меня перевели в общую палату несовершеннолетних суицидников, я понял, насколько сильно отличаюсь от них в плане психологического здоровья. Ведь я не был собой, когда резал себе вены в какой-то тёмной душевой, и потому у меня не было таких же последствий, как у других. Да, я ощущал себя странно в хвостатом теле и до сих пор не особо верил, что происходящее со мной реально. Однако я чувствовал себя вполне спокойно, не агрессировал на медперсонал, в отличие от некоторых, и не депрессовал, а старался держать себя в руках. Правда, я скучал по родным и друзьям, но не позволял себе отчаиваться. Я верил, что всё обязательно вернётся на круги своя. Так что пока приходилось адаптироваться и подстраиваться, ведь чем бы ни был этот странный мир, я ясно понимал, что он вполне логичен и больше похож на какую-нибудь внутрисетевую вселенную из фильмов о будущем, чем на сон.

А ещё меня удивляло, что навещать меня приходила лишь мисс Ирбис, которую назвать мамой никак язык не поворачивался. Но даже она на вопрос о друзьях промолчала. Я не совсем понимал, как моё тело жило без моего разума раньше, но раз дожило до четырнадцати лет, то должно было с кем-то контактировать помимо семьи. Однако пока большая часть моего прошлого оставалось для меня загадкой.

От разглядывания спящего на соседней кровати пернатого парнишки со светлыми волосами и чуть более светлыми перьями, пробивающимся сквозь пряди, меня отвлекла вновь пришедшая Найла. Выложив на столик, стоявший между кроватями, причудливые фрукты из матерчатой сумки, она пододвинула стул и села рядом.

— Ну как ты, Мэл? — тихо спросила она, потянувшись к моей руке.

Я не стал сопротивляться, ведь видел, что она действительно сильно волновалась за меня. Сжав её ладонь в своей, я слегка улыбнулся:

— Чувствую себя нормально. Убиваться больше точно не хочется, не волнуйся.

— Ты что-нибудь вспомнил? — её голос дрогнул, а я потёр лоб свободной рукой, опустив взгляд.

— Нет, извини. Вообще ничего и никого. У меня такое странное ощущение, будто то… был и не я. — Вновь посмотрев на Найлу, я почувствовал себя отчасти виноватым, хотя понимал, что конкретно я ничего и не натворил. — Можно буду звать тебя просто Найла?

Та вздохнула и согласно покачала головой, однако было видно, что она снова расстроилась.

— Ну прости. Я правда ничего не могу с собой поделать. Может, ты мне всё же немного расскажешь о моей жизни? Хоть что-нибудь. А то чувствую себя вообще никем и не понимаю, как мне жить дальше.

— Если ты продолжишь жить так же, как жил, то точно загонишь себя в могилу. Потому я и не хочу рассказывать…

— Да брось, — протянул я. — Ну неужели я был таким отбитым? Вены не в счёт.

— Мэл, ты гулял в компании наркоманов и сектантов, — полушёпотом произнесла Найла, наклонившись ко мне, а потом накрыла наши сцепленные руки свободной ладонью, глядя своими широко раскрытыми сумасшедше голубыми глазами в мои. — Вы курили по два раза в неделю и видели в своих «видениях» богов. Это ненормально, понимаешь? Если ты подсядешь на флайтер, то умрёшь, не дожив до восемнадцати.

— Что за флайтер? — спросил я, нахмурившись и пристально наблюдая за выражением лица Найлы. Создавалось ощущение, будто она вот-вот снова расплачется.

— Наркотик. Я тысячи раз говорила тебе, как это опасно, но ты никогда меня не слушал, говорил, что два раза в неделю можно. А я постоянно боялась, что ты сорвёшься из-за своих непутёвых дружков.

— Так, ладно, понял, — мрачно ответил я, ведь наркоманов всегда осуждал и никогда не понимал желания отравлять свой организм подобной дрянью. — Могу пообещать тебе, что больше никаких наркотиков употреблять не буду. И даже спортом каким-никаким займусь, только не волнуйся и не плачь больше. Мне как-то совестно, когда ты из-за меня слёзы роняешь.