— Понимаю, что у вас много времени, но мне рано вставать, а я еще даже не занималась.

— Ах да, твоя скрипка. Покажешь? — кивнул он в сторону футляра, лежащего на большом подоконнике рядом с объемным фикусом.

— Но не сейчас же… — растерялась я, не зная, как реагировать.

— Дома покажешь. Сыграешь мне, — уверенно улыбнулся он, отхлебывая кофе в совершенно неторопливой манере.

— Борис Сергеевич, кажется, вы не так поняли… — расширенными глазами я смотрела на бычью шею мужчины напротив, на его кадык, мерно двигающийся по мере того, как он пил.

— Я всё понял, девочка!

Поставив кружку на стол со стуком, он пододвинул мне мою и блюдце с пирожным.

— Ешь. И слушай.

— Я знаю, кто стрелял в Максима. Непросто было выяснить, но у меня вышло. И пока я этим занимался, столько занятного нарыл. О тебе, Максимке, Бочкине, «Инферно»… Веселую вы устроили историю, а меня не позвали… — сложив руки на груди, он с хитрецой поглядывал на меня, сально улыбаясь, и я вмиг вспомнила сцену, красные софиты, жалящий шелк плаща, скрежет смычка по струнам…

Вспомнила, зажмурилась и тут же распахнула глаза, понимая, что это событие из прошлого настолько погребено под другими, что не имеет на меня такого сильного влияния, как раньше. Могу отбросить его как ненужную вещь, и гордо расправить плечи, показывая Турку, что он не смог меня смутить.

— Прошлое осталось в прошлом, — процедила я сквозь зубы, а потом требовательно спросила: — Кто стрелял в Максима?

— Смелая девочка, мне нравится, — противно причмокнул он губами, а потом посмотрел в окно на улицу. И всё же я не ошиблась. Это была машина Максима. Сердце забилось в горле.

Боже мой, он здесь. Похолодев, я не знала, куда себя девать, и могла лишь наблюдать, как он медленно выходит из машины, ежится от холода и смотрит сквозь стекло на наш тет-а-тет с Турком. Сначала на его лице отразилось недоумение, а потом дикая неконтролируемая злость. Такое выражение я видела лишь однажды, в кабинете клуба, когда он унижал меня и раскрыл свой коварный план.

Что делать? Как реагировать и что говорить? Я совершенно растерялась, а потом почувствовала, как Турок схватил меня за запястье, не позволяя вырваться.

— Сделай так, чтобы он принял нашу встречу за свидание. Иначе не расскажу, кто хочет смерти Максима, — шипел он, наклоняя лицо ближе ко мне.

— Нет, нет, — шептала я, с болью проталкивая слова наружу, и у меня оставалась всего лишь одна минута, чтобы сделать важный выбор…

Максим

— С вами приятно иметь дело, Максим Николаевич.

— Взаимно. До новой встречи.

Попрощавшись с очередной группой инвесторов, заинтересованных в партнерстве, я взглянул на часы. Весь день в переговорах, для чего пришлось лететь в Москву. Усталость брала свое. Пора отправляться в аэропорт, а там сесть в самолет и вернуться домой с чувством выполненного долга. Сегодня провел время с пользой, продвинув свой проект по строительству нескольких ожоговых центров еще на пару шагов вперед.

Мне нужен партнер. Уже не справляюсь в одиночку. Дело оказалось гораздо более масштабным, чем я ожидал. Но это ничуть не расстраивало. Напротив, вселяло ощущение правильности. Наконец-то я делал что-то важное, общественно полезное, не ходя при этом по краю лезвия, не нарушая законов, не калеча ничьи судьбы…

Во время перелета я размышлял о том, что моих финансов может и не хватить на полноценное воплощение идеи. И в голове назрела мысль обратиться к отцу. Она пришла спонтанно, но так уверенно угнездилась во мне, что я нисколько не сомневался, что это решение верное. И что моя просьба отца только обрадует, не покажется с моей стороной признанием слабости, а выделенная сумма с его стороны не будет казаться подачкой.

Удивительно, что после года с лишним отчуждения мы так быстро нашли общий язык, помирились, не вспоминая о прошлом. Кому-то нужны долгие пространные беседы, кто-то не может разрешить вопрос, не расставив всё по своим местам.

Нам же с отцом и Ромкой было достаточно собраться вместе в доме нашего с братом детства и там, за праздничным столом, а потом на охоте побыть чисто мужской компанией, потравить байки, залиться алкоголем чисто по-русски, по-простому, задушевно поговорить. Этого хватило, чтобы я перестал считать себя в семье паршивой овцой. Родня есть родня.

Если бы с Таей было так же просто…

Сейчас я летел к ней на всех парах, предвкушая встречу после короткой, но показавшейся безмерно долгой разлуки. Я еще никогда в жизни ни по кому так не скучал, как по моей сладкой девочке.

Это что-то новое в моей жизни — это ощущение нехватки другого человека, который словно бы часть тебя, неотъемлемая, без которой ощущаешь себя неполноценным.

Я надеялся, что она чувствует то же самое! Лелеял мысль, что ей так же плохо без меня, что она меня ждет с нетерпением. Что она точно так же зависима, прочно прикована ко мне цепями нового чувства, что родилось между нами.

Оно возникло еще тогда, в день нашего знакомства, когда подобрал ее возле СИЗО и повез к себе домой подписывать этот гребаный контракт. Не спрашивая разрешения, моя Тая пробралась в душу и прочно в ней поселилась. И я не хочу ничего менять.

Столько времени мы потеряли, и его уже не вернуть, но это не важно, у нас всё впереди. Она потихоньку поддается мне. Не всё сразу, Суворов, не всё сразу…

Скоро ты будешь знать всё о ней, что-то даже будет раздражать. Например, привязанность к этой чертовой скрипке. Мысли о ней вызвали невольную улыбку. Я ехал по вечернему городу к себе домой, одной рукой отправляя сообщение своей недотроге, зная, что репетирует. Точно репетирует, это как пить дать.

На мой взгляд, музыка занимала слишком много времени в жизни Таи. И я знал, что когда-нибудь это может стать проблемой, но точно так же и знал, что мы всё решим. Ведь так поступают взрослые люди, не незрелые личности, которые неспособны даже нормально поговорить…

У меня тоже масса недостатков. Взять хотя бы мой взрывной нрав. Сначала делаю, потом думаю. Тая просила быть более сдержанным, не совершать опрометчивых поступков, не делать глупостей, не ввязываться в сомнительные мероприятия. Как тогда с ней в «Инферно», как в том поезде, когда я накинулся на ее клиента, как в тот злополучный день, когда я нарвался на Турка и врезал ему по харе.

Но сегодня у меня опять сорвало планку. Когда я увидел свою недотрогу, о которой мечтал двое суток, в компании жирного борова Турецкого! Смотрящего на нее плотоядным, сальным взглядом, раздевающим ее до нитки!

Я слал ей чертовы сообщения, единственный вид близости, что был мне доступен в последнее время, а она не отвечала. Уже тогда я забеспокоился, но мне даже в голову не могло прийти, на какую премилейшую картину я наткнусь!

«Держись, Суворов, держись…» — уговаривал я сам себя, чувствуя, что кулаки сжимаются и хочу всё вокруг расколошматить, но, переводя дикий взгляд с наглой ухмылочки Турка на испуганную, вцепившуюся в край стола Таю, которая вскочила с места при виде меня, я медленно осознавал, что ради нее и только ради ее я сделаю всё возможное, чтобы никого тут не убить.

— Кофе. Черный, очень сладкий, со сливками, — огрызнулся я на официантку, прибежавшую к столику с меню, и она унеслась, спасаясь от моего гнева, словно бы накрывшего черной тучей пространство перед огромным панорамным окном. Через него я, собственно, и увидел Таю и Бориса. И гребаную охапку роз!

Держась изо всех сил, я степенно сел на стул, не снимая верхней одежды. Внутренности скручивало в узел, а кровь была отравлена ревностью, несмотря на то, что я прекрасно понимал, что Тая никогда бы не позволила притронуться к себе такому, как Турок. Опрокинув в рот принесенный кофе, ощутил, как прояснились мысли и пропало вспыхнувшее было желание прикончить Бориса на месте.

— Борис Сергеевич, ты не охренел вкрай? — задал риторический вопрос, не утруждаясь приветствиями, и глянул в Таю, осторожно примостившуюся на краешек стула.