Проходит ещё несколько столетий, и мы видим, что мир уже скопил достаточное количество интеллектуальных сил. Мир научился не только постигать, но и выражать сложную психологическую реальность. Стало возможным создать своего рода формулу рыцарства. Но вот ведь незадача – рыцарства больше нет. Даже более того, новый мир строится на ценностях откровенно антирыцарских. Рыцарство не просто ушло из жизни, оно стало казаться смешным и нелепым, впрочем, именно поэтому оно и ушло. О рыцарстве стали вспоминать, как о чём-то отжившем, преодолённом, довольно глупом и примитивном. Рыцаря теперь видели, как дурака в железе. Любое подражание рыцарству воспринималось, как явный признак сумасшествия. Да чаще всего так и было. Немногочисленные поклонники рыцарства старались подражать не подлинному рыцарскому духу, который оставался для них совершенно недоступен, а лишь внешнему рыцарскому антуражу, и даже хуже того – собственным весьма убогим представлениям об этом антураже. Позднейшие рыцарские романы уже действительно нелепы, это просто хаотическое нагромождение идиотских приключений, и смеялись над ними вполне заслуженно, но, к сожалению, смеялись над рыцарством вообще, хотя вовсе не знали его.

Жизнь сыграла с рыцарством злую шутку. Когда во внешнем мире жили настоящие рыцари, у них ещё не было достаточных интеллектуальных сил для самопознания и самовыражения. А когда ума накопили, рыцарей уже не было. Так рыцарский психотип и не стал объектом серьёзного осмысления.

– Но ведь учёные изучали рыцарскую эпоху.

– Я лучше других знаю, что такое историческая наука, потому что вырос в семье доктора исторических наук. Да простит меня мой отец, которому я за многое благодарен и который привил мне любовь к свободной мысли, но историческая наука занимается в основном описью имущества. Историки описывают рыцарский быт, рыцарский образ жизни, социальные и экономические отношения в рыцарскую эпоху, рыцарскую боевую тактику, архитектуру рыцарских замков и так далее. Историки делали очень полезную работу, без которой никак не обойтись. Но они, как правило, даже не осознают недостаточность своей работы. Историки хотят знать и даже не пытаются понимать. А мне знания мало, мне необходимо понимание. Мой отец в своих монографиях и в разговорах со мной был очень разным. Мы много спорили с ним об этом. Я говорю:

– Папа, ты высказываешь интереснейшие мысли, всё это надо записать и издать.

– Мои мысли не имеют ни малейшего отношения к науке, – отвечает отец. – Наука строится на фактах, а мысли очень субъективны. Наука отражает объективную реальность, а объективен только факт, потому что факт существует помимо моего сознания, а мысль порождена моим сознанием. Факт – камень, мысль – пушинка. Хочешь построить дом, так строй его из камней, а не из пушинок.

– Но факты ничего не стоят без их осмысления. Из одних и тех же камней можно построить какой угодно дом. И дело тут далеко не только в личном субъективном вкусе – кому-то нравится с балконом, а кому-то – нет. Дом может быть объективно уродлив. Дом может быть плохо построен, а потому вскоре упадёт, и это будет вполне объективным фактом. Неужели тебе безразлично, что из добытых и обработанных тобою камней-фактов кто-то построит уродливый дом-концепцию?

– То, что ты говоришь – формально верно, но давай посмотрим, как это бывает на практике. Вот я добыл и обработал сумму фактов о рыцарстве, издал монографию. Каждый факт в моей монографии безупречно доказан и изложен с беспристрастной объективностью. Меня в этом тексте нет. И никто со мной не будет спорить, потому речь идёт о том, что существует помимо меня и независимо от меня. А теперь представь себе, что я начну рассуждать о психологических особенностях рыцарства, о том, что происходило в умах древних людей, о том, сколько в их душах было добра, а сколько зла. С твёрдой научной почвы я сразу вступлю в болото бесконечной бесплодной полемики. У меня логичная концепция, у моего оппонента она не менее логична, хотя наши концепции взаимоисключающи. Мы постоянно друг другу что-то доказываем, но не можем ничего доказать, потому что объективные критерии отсутствуют. Это уже не наука. Я не хочу в такое болото.

– Но из добытых тобою фактов всё равно будут делать выводы, только этим будут заниматься люди неумные и неподготовленные.

– А вот с этим я уже ничего не могу поделать. Я по природе своей – учёный и от своей природы не отрекусь.

– Нам бы с тобой в паре работать.

– Избави Господи. Я бы каждый день орал на тебя, что из моих фактов вовсе не следуют такие выводы, а ты орал бы мне в ответ, что я безнадёжно устарел и ничего не понимаю. Неужели ты этого хочешь?

Мы с отцом сошлись на том, что каждому своё. Я больше не покушался на его право оставаться чистым учёным и согласился с тем, что у меня склад ума ненаучный.

– А я был уверен, что твоя книга – научная, – удивился Северин.

– Нет, это не наука. Во всяком случае – не историография. Рискнул бы назвать это историософией, но таковой не существует, если, конечно, лет через сто меня не признают её родоначальником. С моей книгой вообще всё не просто. Это не научая работа. Это не литературное произведение. Не философский трактат. Не публицистика. Я не знаю, что это.

– Но в нашей империи, в отличие от внешнего мира, рыцари всё ещё существуют. Они должны оценить твою книгу.

– Щас. В этой среде я меньше всего надеюсь на понимание, хотя сначала были иллюзии на сей счёт. Показал свою книгу одному седому командору, он прочитал и говорит: «Забавная книженция. Но рыцарям её больше не показывай. Половина из них может умереть от смеха, и тебя обвинят в диверсии против Ордена». Мы вместе дружно посмеялись. Он – надо мной, я – над ним. А знаешь, что самое забавное? Сами рыцари ничего о рыцарстве сказать не могут. Я ко многим из них подходил с вопросом: «Что значит быть рыцарем?». Ответы были короткими : «Это не объяснить», «Умом это не понять», «Рыцари – из другого теста». Больше всего мне понравился ответ: «Это особое состояние души». Уточняю: «А в чём особенность?». В ответ опять: «Это не объяснить». Эти господа очень любят изображать из себя вселенскую загадку и ни сколько не смущаются тем, что им самим отгадка неизвестна. Рыцарский психотип – объективная реальность. Так неужели невозможно выразить объективную реальность в словах? Неужели кроме меня это никому не важно и не интересно? Для кого я тогда писал?

– Для меня. И для таких, как я.

– Спасибо. Но ни один рыцарь не порекомендует тебе мою книгу.

– Я, кажется, знаю, что надо делать! Отец рассказывал мне про одного удивительного человека, с которым сражался бок о бок. Это мессир Марк. Он – великий рыцарь, не уступающий, пожалуй, даже мессиру Стратонику. Одновременно с этим он – профессор, учёнейший человек.

– Марк! Я слышал о нём, хотя лично и не знаком. Как я сразу не догадался, что мне надо к нему! Впрочем, и Марк меня, наверное, обломает. Он же учёный, а я так, погулять вышел.

***

В следующий раз Робер пришёл к Северину сияющий и сразу начал рассказ о своей встрече с Марком.

– Вот книга о рыцарстве, которую не принял ни один известный мне рыцарь, – сказал я ему.

Он проглотил книгу прямо при мне, потом сухо улыбнулся и сказал:

– Вам повезло, молодой человек, что вы занимаетесь рыцарями, а не львами. Если бы вы написали книгу о львах и принесли её львам для прочтения, результат, я полагаю, был бы куда печальнее. А по существу это очень интересно. Некоторые мысли нуждаются в уточнении, некоторые – в развитии, некоторые – в опровержении, но чёткость, отточенность формулировок – выше всяких похвал. Было бы интересно поработать с этим текстом. В нём есть неизбежные недостатки, которые вы при всём желании не сможете устранить. Некоторые тонкости боевой психологии невозможно понять, не имея боевого опыта.

– А те, кто имеет боевой опыт, не привыкли что-либо формулировать.

– Господин Робер, ваша книга уникальна, но рыцари никогда не примут всерьёз то, что написал о них гражданский человек, и отчасти будут правы. Итак, предлагаю следующее: я напишу к вашему тексту предисловие, послесловие и комментарии. В вашем тексте не поправлю ни одного слова. В моей части текста вам, конечно, тоже не будет позволено поправить ни одного слова. То, что у нас совместными усилиями получится я рекомендую использовать в качестве учебного пособия для тех, кто получает высшее образование. Согласны7