========== 1 ==========
Комментарий к 1
Чтобы обозначить в тексте русскую речь Долохова, я использовала латинские буквы.
— Umnitsa.
После того, как железная дверь тюремной камеры закрылась за ней, он встал со своей койки, где до этого читал, и посмотрел на нее с тревогой, делая еще один небольшой шаг вперед.
Она дрожала и поняла, что не может ответить, скованная искренним взглядом, который стал для нее таким желанным. Его глаза цвета самой темной синевы, которую она когда-либо видела, — берлинской лазури, синевы штормового моря, замерзших зимних прудов, торопливо расстегнутой джинсы, смятой и брошенной на пол в порыве страсти. Такой страсти, которую, как она думала, никогда не почувствует снова.
— Гермиона, — выдохнул он, ее имя на губах было радостью и болью. — Что случилось?
Было неловко, что Антонин Долохов, бывший Пожиратель смерти, узник Азкабана, был чертовски красив даже в простой белой хлопковой тюремной униформе, даже со спутанными темными волосами, отросшими и падающими на глаза, со щетиной, которая всегда так манила ее прикоснуться, и сейчас представляла собой полноценную бороду.
Было неловко, что она стала отчаянно ждать своих еженедельных свиданий с этим человеком, якобы чтобы выудить у него информацию для Министерства. Свиданий, которые постепенно стали единственным украшением ее правильного, однообразного существования.
Было неловко, как он с неподдельным интересом смотрел ей в глаза, опираясь локтями на колени, пока они проводили время за разговорами об ученых, зельях, заклинаниях и историях — его, ее и остального волшебного мира.
Было неловко, что этот человек, этот убийца в настоящее время представлял собой ее самого искреннего собеседника, выделяющегося в череде поверхностных и скучных разговоров, которые составляли ее повседневную рутину.
Было неловко, что этот час в неделю стал теперь самым важным для нее.
И было чрезвычайно неловко, что это был последний раз, когда она могла увидеться с ним.
<> <> <> <> <>
Двумя часами ранее
— Гарри, это, должно быть, гребаная шутка.
Гермиона презрительно усмехнулась, глядя через стол на своего старого друга, который формально теперь был ее начальником. Обычно он не придавал этому большого значения; обычно он обращался с ней в Министерстве как с близким человеком, а не как с подчиненной, но сегодня, одетый в строгий темно-синий костюм, он пригласил ее присоединиться к нему за утренним кофе в своем кабинете, закрыл дверь (что было первым признаком того, что что-то неладно) и выказал неподдельную наглость сообщить, что снимает ее с дела Антонина Алексеевича Долохова.
— Я… совершенно серьезно, Гермиона.
— Гарри, я получу нужную нам информацию — милый Мерлин, я так близко — ты не можешь вывести меня сейчас из игры! Я посвятила этому делу год своей жизни…
— Именно, — рявкнул он, снимая очки и протирая их нагрудным платком. — Ты занималась этим в течение всего года. Как видишь, впустую.
То, насколько прямо выразился ее друг, ранило. Она отшатнулась, словно Гарри плюнул в нее, и увидела, как его плечи поникли, когда он снова надел очки.
— Прости, Гермиона. Это было грубо. Просто… на меня давят сверху по этому вопросу. Чертовски сильно.
Хоть она и разозлилась, но прекрасно понимала, что это правда. Гермиона не захотела бы должность Гарри за все свитки в Александрии — и она именно так ответила, когда ей первой предложили эту работу. Хотя Гарри совсем не обязательно было знать это.
— Я понимаю, Гарри, понимаю, — сказала она, смягчая тон, — но я уже близко.
Гарри вздохнул и сделал нечеткий жест вверх, чтобы указать на тех, кто был выше его в иерархии.
— Они думают, что Долохов — наш единственный способ найти остальных, и, ну… они дали понять, что пришло время для новой стратегии.
Антонин Долохов оказался единственным Пожирателем смерти, оставшимся под стражей. Исцеленный и задержанный Филиусом Флитвиком после битвы за Хогвартс, предположительно участвовавший в отчаянной схватке с Ремусом Люпином, он провел последние несколько лет в недавно преобразованном реформами Азкабане. Остальные были либо мертвы, например как Беллатриса Лестрейндж и Скабиор; либо пропали без вести, как Уолден Макнейр и Август Руквуд; или уже предоставили всю информацию, которой владели — согласившись на сделку, включающую прием веритасерума за свою свободу — такие как Люциус Малфой и Торфинн Роули.
Но Торфинн находился довольно низко в иерархии Пожирателей, а Люциус последние два года жалкой змеиной жизни Темного Лорда был изгнан из внутреннего круга Волдеморта из-за впечатляющего провала в Отделе Тайн. Драко, вынужденный принять метку против своей воли, конечно же, с самого начала знал очень мало.
Гермиона обнаружила, что Антонин, как она знала сейчас, хотел быть в рядах Пожирателей не больше, чем Драко, особенно в последние годы. Но поскольку он являлся членом этого самого внутреннего круга, хоть и против своей воли, штаб аврората был уверен в его осведомленности о местонахождении всех оставшихся Пожирателей смерти. Антонин был их последним источником, но он отвергал все предложения и раздражающе упорно что-то скрывал.
В прежние времена кто-нибудь тайно подлил бы ему дозу веритасерума, однако теперь совершить подобное без согласия заключенного считалось жестоким и неприемлемым. И Гермиона хорошо знала новые правила, потому что она их и написала.
Гермиона каждую неделю предлагала Антонину ту же сделку, которую заключили Малфой и Роули — свободу за информацию — и каждую неделю он отказывался.
— Гарри, — неуверенно попыталась начать она, положив руки в умоляющем жесте на поверхность стола, — если бы ты только мог дать мне еще немного времени — хотя бы месяц…
— Зачем? Чтобы ты могла принести ему еще подарков? — рявкнул Гарри.
Гермиона склонила голову набок, сбитая с толку его тоном.
Она никогда не рассказывала Гарри о небольших предметах, которые она приносила в камеру Антонина.
«Надзиратель Маклагген», — предположила она. У нас с ним давние счеты.
— Я… я каждый раз получаю на них одобрение, — пробормотала она. — И никогда не приносила что-то, что он мог бы использовать для побега, только маленькие фрагменты внешнего мира. Это затем, чтобы заслужить его доверие.
— Я думаю, ты пытаешься заслужить больше, чем доверие, Гермиона, — возразил Гарри.
Она выпрямилась в кресле и сложила руки на коленях.
— Я не знаю, на что вы намекаете, аврор Поттер, — тихо произнесла Гермиона. Ее тон оставался спокойным и профессиональным, несмотря на полыхающую в глазах ярость.
— Я не намекаю — я заявляю. Ты влюбилась в него.
— Как ты смеешь! — закричала она, прежде чем Гарри, выругавшись себе под нос, вытащил палочку и наложил заглушающее заклинание на кабинет.
— Это одна из причин, по которой я отстраняю тебя от дела. Оно стало слишком личным для тебя.
— Гарри Джеймс Поттер, ты уже выбил у меня почву из-под ног, незачем вдобавок меня оскорблять, — прошипела она, ее миниатюрное тело тряслось от ярости.
— Я не хотел, чтобы это звучало как оскорбление, — сказал он и, потянувшись через стол, крепко сжал ее руку в попытке немного успокоить. Она хотела отдернуть ладонь, но не решилась сделать хоть что-нибудь в этот момент, даже моргнуть, боясь взорваться от негодования.
— Просто… я знаю тебя, Гермиона. Я каждый понедельник вижу, какой ты возвращаешься из Азкабана после часа, проведенного с ним. Ты же словно паришь на седьмом небе от счастья. Как будто ничто не может задеть тебя. И это разрывает меня изнутри, потому что… я вообще не должен был давать тебе это задание.
— Что ты имеешь в виду? — отважилась спросить она, пытаясь восстановить дыхание.
«Черт побери твою проницательность, Гарри. Я думала, что была осторожна».
Гарри указал на ее грудь, и Гермиона сразу поняла его, хотя застегнутая белая рубашка не позволяла ничего увидеть. Он указывал на шрам, который Антонин оставил ей в пылу битвы, когда она была юной девушкой, оказавшейся там, где ей не следовало находиться.
