— И как же она этому выучится?
В этот раз Нед смотрит долго. Он никогда не смотрел на нее с вожделением, — только с жалостью, с беспокойством, с извинениями…
А теперь с презрением.
— Простите меня, Ваше Величество, — говорит он степенно, — но не мне составлять вам компанию. Я вынужден откланяться.
Нед проходит мимо, не сказав более ни слова, и внутри неё вяжется узлом.
В нем есть что-то, достойное желания, если не желанное.
***
Этой ночью, пока Роберт налегает на неё и дышит потом и вином, Серсея закрывает глаза и представляет себе жёсткие черты и серые глаза. Она была бы лучше его рыбки, думает она. Потому что Серсея умеет услаждать, если между её ног — любимый мужчина.
***
Она по-своему извиняется, бесшумно проходя в покои Десницы Короля. Её присутствие не приносит Неду видимого удовольствия, но Серсея — искусница в вопросах манипуляций. И стоит ей вскользь упомянуть имя Сансы, хрупкий лёд чужого равнодушия пускает первую трещину.
— Ей нравится здесь, — цедит он.
— Единственной из всех Старков.
Он не пытается отрицать, но этого она и не ждала. В некой мере это забавно: пытаться говорить на языке Королевской Гавани. Нед слишком прямолинеен, слишком честен для мнимой вежливости и натянутых улыбок, посредством которых здесь выживают.
И вряд ли он выживет.
Пальцы Серсеи ложатся на гладкое дерево его письменного стола; он стоит напротив, опираясь кулаками на него же. Он никогда с ней не переспит, отчётливо понимает она, но если бы ему пришлось — он бы её не удивил.
— Вы счастливы в браке, Нед Старк?
Его губы замирают в вопросе.
— Ваше Величество?
Её взгляд взметается вверх, чтобы пересечься с его.
— Только счастливый в браке желает вернуться к своей жене, — Серсея останавливает механические движения своих рук, не отводя взгляда. В свете полуденного солнца его глаза кажутся почти прозрачными. — Так что же? Вы желаете вернуться к своей Кейтилин?
— Конечно, — и вот он, этот устойчивый контраст со всем, что поддаётся её пониманию: чётко, прямо, и до болезненного честно. — Может, и вам следует вернуться к мужу, Ваша Светлость?
Она позволяет лёгкой усмешке сорваться с губ, когда отворачивается от него. — Роберт скорее заметит пропажу одной из его гончих.
— Значит, вы несчастливы?
Простой, простой Нед. Брови Серсеи поднимаются в жесте иронии, но она не поворачивается, предпочитая прожигать взглядом окно у дальней стены.
— А вы, лорд Старк, оказывается, умеете видеть чуть дальше своего носа.
—…Роберт хороший человек, — говорит он.
В улыбке Серсеи нет и намека на тепло.
— Разве?
Конечно, Нед не отвечает. Как утомительно — продолжать и продолжать убеждать себя в заведомой лжи. Она пытается вразумить его: объяснить, что Роберт способен только разрушать, что Нед будет иметь дело с одними руинами да обломками. Он не слышит её сквозь толщу воды, в которую погружается сам.
Что ж с того? Пускай тонет дальше.
Ведь её восхищает мысль о нём задыхающемся; образ Неда, сражающегося за что-то, умоляющего о чём-то, возбуждает её, и тем лучше, если этот груз возложат её хрупкие руки. Серсее хочется от Неда чего-то, хочется его неудобства. Его ярости. Ей всегда хотелось изменить что-то навсегда, разбить на крохотные части, и благородный, честный, простой, скучный, потрясающий Нед — и есть та точка невозврата, которую она неосознанно желала пересечь.
— Меня учили убивать врагов, Ваше Величество, — говорит он хрипло, не сводя с неё взгляда, и это что-то меняет и в ней, двигает внутри что-то странное и важное. Вызов.
Тогда Серсея улыбается и произносит томно, как говорила бы любовнику:
— Как и меня.