Вдруг из большой комнаты раздались крики и музыка. Я откинулась на стуле назад – посмотреть, что там происходит.

– Ну вот теперь Элли и Вибеке вздумалось танцевать под хиты музыкального фестиваля Мелло, – вздохнула я. – Только у них не танцы, а сплошное кривлянье.

– Просто тебе не нравится этот фестиваль, – сказала Марьям. – А всё из-за того, что он нравится Юлле и Данте.

Я об этом и не думала. Хотя, может, и так. Ну, немножечко.

– Просто мне не нравится такая музыка. О нет, они ещё и на всю громкость врубили!

– Hello! Hello! – принялась подпевать Марьям.

Тут все прибежали с улицы назад и подняли страшный шум. Вот так всегда. Лучше бы я дома сидела: забралась бы на кровать с толстой книгой и растворилась в ней. Читала бы в тишине. Так ведь нет же! Продлёнка – настоящая тюрьма, хоть двери и не заперты, вечный шум и гам. И вот, когда мне показалось, что я больше ни секунды не выдержу в этом бедламе, мимо прошёл Янне:

– Астрид, ты вроде шить хотела? Одна машинка свободна.

Я страшно обрадовалась – обожаю шить! Но на продлёнке швейные машинки вечно заняты, так что нужно записываться заранее. Да и то часто приходится шить с кем-то по очереди, а мне это не по нраву – не люблю ни с кем делиться.

Я решила сшить сумку. Достала бирюзовую ткань и заправила красную нитку – отличное сочетание! Я начала шить, стараясь вести строчку ровно-ровно. У меня получалось просто классно – шик-блеск!

Но тут появился Адам – выскочил, словно чёрт из табакерки, встал позади и запыхтел мне в спину.

– Янне сказал, чтобы мы шили по очереди, – заявил он.

– Ты же видишь, я сейчас шью.

Я ужасно разозлилась: у меня работа в самом разгаре, а он отвлекает. К тому же Адам страшный копуша, худшего напарника и представить трудно. Если он засядет за машинку, я никогда не дошью свою сумку. Будет едва шевелить педалью, всё переделывать, строчить назад или зигзагом – он вечно так!

– Вы же можете чередоваться, – предложил Янне. – Ты согласна, Астрид?

– Ладно, – буркнула я и отодвинулась.

Вот так всегда, думала я, пока смётывала две стороны сумки. У бабушки я могу шить часами, а на продлёнке стоит мне только сесть за швейную машинку, как тут же кто-нибудь приходит и мешает. Вдруг я заметила, что Адам вынимает мою нитку.

– Что это ты делаешь? – возмутилась я.

– Мне не нужна красная нитка, – ответил он.

– Но я-то шью красной!

– А я нет. Мне нужна чёрная.

Снова вмешался Янне:

– Может, вам лучше шить одной и той же ниткой?

– Но мне нужна красная!

– А чёрная не подойдёт? Она менее заметная, – попробовал уговорить меня Янне.

Я посмотрела на него в упор. Он что, ничего не понимает? Не видел мою сумку? Да на этой строчке всё держится!

– Я не хочу быть незаметной, – сказала я, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. – Я хочу быть неповторимой!

Янне раскрыл рот, но я не унималась:

– Пусть Адам тоже шьёт красными нитками либо пересаживается за другую машинку!

– Но другой нет, – сказал Янне. – Тогда поменяй нитку, когда придёт твоя очередь.

Адам стал вдевать чёрную нитку, но никак не мог попасть в иголку. А я злилась всё больше и больше и вышагивала у него за спиной, пока он там копался.

У меня чуть не случился нервный срыв. Но Адам вдруг бросил всё, встал и пошёл к теннисному столу. Значит, не так-то ему и нужна была швейная машинка! От этого я негодовала ещё больше. Зато теперь можно было спокойно шить дальше.

Я снова заправила красную нитку и нажала на педаль. Вскоре сумка была готова – получилось классно. Но я всё ещё злилась и со стуком поставила машинку на место.

Янне захотел поговорить со мной. Это тоже типично для продлёнки – вечно нужно с кем-то о чём-то говорить, нельзя просто побыть в одиночестве и спокойно чем-нибудь заниматься.

– В чём дело, Астрид? – спросил Янне, наклонив голову, как делают взрослые, когда хотят залезть вам в душу.

– Почему только я постоянно должна менять нитку?

– Мне казалось, что проще шить одной ниткой, но теперь я вижу, что был неправ. Адам мог строчить и красной. Мне надо было сперва спросить тебя.

Злость никак не проходила. Словно на мне была какая-то злая одежда, которую просто так не снимешь. Крики и смех отдавались в моей голове, и от этого становилось только хуже.

– Оставьте меня наконец в покое! – рассердилась я. – Я хочу просто сесть и почитать, но разве почитаешь в таком грохоте!

– Иди в комнату для персонала, там тихо, – посоветовал Янне.

Там и правда было тихо. И уютно. За окном шёл снег. В углу стоял цветастый диван. На столе – банка с имбирным печеньем, наверное, ещё с рождественских каникул. Я взяла одно и с хрустом откусила. Издалека доносились голоса играющих в пинг-понг и звуки музыки с фестиваля. Я раскрыла сказку «Мио, мой Мио».

Вдруг в дверях появился папа.

– Ты тут? – удивился он.

Я не ответила, просто взяла книгу и пошла к своей вешалке, дочитывая по дороге главу.

Потом закрыла книгу и оделась. Наконец я была свободна.

На обратном пути мы с папой шлёпали по слякоти и держались за руки. Папе на усы прилипли снежинки.

У некоторых детей в школе есть папы с бородой, но с усами – только у меня. Мой папа работает в банке, но и там нет никого с усами – так он говорит. И никто не носит галстук-бабочку и подтяжки, а мой папа – всегда, особенно когда дела на фондовой бирже идут хорошо.

– Не могу я больше в этом концлагере, папа, – пожаловалась я, когда готова была снова разговаривать.

– Что же там такого ужасного?

– Сегодня вот у нас с Адамом был кризис из-за швейной машинки. Ничего не могу решать сама!

– Ого, настоящий кризис?

– Ну почти.

– Но так уж устроена продлёнка, все всё делают сообща. И так будет и в дальнейшем: люди собираются вместе и работают сообща и всем делятся.

– А я не хочу делиться. И с Бланкой делить комнату не хочу!

– Ты уже это говорила.

– И на продлёнке не хочу оставаться. Там меня ни на минуту в покое не оставляют! Не могу больше!

Папа вздохнул.

– Ты же сам любишь, когда есть возможность, побыть одному, – сказала я. – Тебе тоже нужно время, чтобы в тишине обо всём подумать.

– Верно, – согласился папа. – Но попробуй всё-таки сохранять спокойствие духа и на продлёнке.

– Как? – вспылила я.

У папы не было ответа, он лишь крепче сжал мою руку.

Новой сумкой я осталась довольна. В неё прекрасно умещались книги, а маме понравилась красная строчка. И Бланке тоже. Жаль только, что вскоре я снова страшно разозлилась. На этот раз – на Бланку.

Я была одна в нашей комнате. Мне стало холодно, и я включила отопитель. Приятно было сидеть в потоке тёплого воздуха и думать обо всём на свете. У меня получился настоящий час размышлений. Вот это я люблю!

Для размышлений необходим абсолютный покой. И мне повезло: во всём доме было на удивление тихо, не слышно ни барабанов из комнаты Юлле, ни нытья Бланки, и даже Данте занимался у себя в комнате.

Я растянулась на полу, задрала ноги, положила ступни на письменный стол и принялась размышлять о том о сём. На самом деле мне лучше всего думается, когда я плыву в лодке и ветер дует в лицо, но и лёжа делать это тоже приятно.

Я представляла, что, когда вырасту, стану исследователем мозга. Тётя Астрид – врач, она подарила мне книгу про мозг, очень интересную. Там, например, написано, что мозг отвечает за нашу память. У меня отличная память! Наша учительница Гина столько всего нам рассказывает и объясняет, но я запоминаю всё с первого раза. Это у меня от папы.

Я следила взглядом за падающими снежинками и думала: как ужасно, что столько детей вынуждены бежать к нам в страну, потому что у них на родине война. Потом вдруг внутренним зрением увидела вкусные бабушкины плюшки, вспомнила её саму и представила, каково было жить в прежние времена, когда о мобильных телефонах ещё никто слыхом не слыхивал.