– А два раза по пять – это уже десять! – укоризненно подсчитал Оболенцев.

– Это же в двух руках, – игриво уточнила Маша.

– Наши женщины – самое большое наше достояние, – заключил Ярыгин, усаживая Оболенцева обратно к журнальному столику допить бутылку. – У тебя просто дар какой-то. Теперь-то я понимаю, как ты кандидатскую защитил, – сказал он, наливая в бокалы коньяк, – ты кого хочешь уболтаешь…

– Давай я один займусь этим делом. Я не знал, что у Маши будет ребенок.

– Между прочим, у меня тоже, – с деланой обидой в голосе заметил Ярыгин.

– Тебе с твоим железным здоровьем родить – раз плюнуть! А Маша – хрупкая. Ее беречь надо!

– Она сама определила свою судьбу, когда за сыщика замуж выходила. Я ее честно предупредил.

– Любящую женщину предупреждать об опасностях бесполезно. Только разжигает костер любви.

– Красиво как ты стал говорить, стоило побывать на гнилом Западе, – усмехнулся Ярыгин.

Маша решительно прервала их беседу и позвала ужинать. Словно сговорившись, мужчины прекратили всякие дебаты и молча поглощали пищу.

Маше это молчание надоело, и она стала рассказывать о своей работе в поликлинике, где уже целый год работала участковым терапевтом.

– Вы никогда не задумывались, почему люди дают взятки? – спросила она неожиданно.

Мужчины, вполуха слушавшие ее до этого, встрепенулись.

– Неужто тебе предложили? – удивился муж.

– Причем, как ты понимаешь, без малейшего намека с моей стороны! – твердо заявила Маша.

– Какую сумму? – спросил Оболенцев.

– Ты имеешь в виду деньги? – растерялась Маша. – Нет, это была коробка хороших конфет.

– С точки зрения закона это – не взятка! – пояснил Оболенцев. – Взятка – это использование должностным лицом служебного положения в корыстных целях. А ты, насколько мне известно, лицо не должностное.

– Хватит, хватит! – запротестовала Маша. – Я не взяла ту коробку конфет.

– Молодец! – похвалил ее Ярыгин. – Стойкий товарищ.

Оболенцев с нежностью посмотрел на жену друга, которая поражала его отсутствием в ней меркантильности, наивностью, верой в добро.

«Вот такую тебе надо было искать, – грустно подумал он, – а ты погнался за красотой, длинными ногами, стройной фигурой».

Маша устало зевнула, и Оболенцев воспользовался случаем, чтобы договориться с Ярыгиным о дальнейших шагах по распутыванию сложного дела.

– Может, мы отпустим хозяйку отдохнуть?

– Конечно, Машенька! – обрадовался Ярыгин. – Иди-ка ты баиньки. Тебе надо выспаться, завтра у тебя утренняя смена, рано вставать, а ребенку нужна здоровая мама, с крепкими нервами.

Маша была рада возможности отдохнуть, к вечеру она чувствовала себя сильно уставшей.

Она попрощалась с Оболенцевым и удалилась в спальню, где только кровать и осталась – вся мебель была вынесена в гостиную.

Мужчины, оставшись одни, молчали.

Оболенцев смотрел в окно на черное, без единого просвета небо, прислушиваясь, как дождь ритмично барабанит по карнизу.

А Ярыгин, прикрыв на всякий случай дверь, рассматривал кухню, словно прикидывал, во сколько ему обойдется ремонт. Особенно его заинтересовал опасно нависший над газовой плитой кусок штукатурки.

Внезапно Ярыгин очнулся и засуетился. Он достал фаянсовые кружки, поставил их на клеенку канареечного цвета с разноцветными кружочками. Затем извлек большой кофейник и заварил крепчайший кофе.

– Куда тебе ехать в такой ливень. Оставайся у нас. Обговорим все как следует.

Веки у Оболенцева смыкались. Бессонная ночь брала свое. Но ему очень хотелось довести разговор до конца.

– А кто-то здесь сказал что-то против? – подражая одесскому акценту, проговорил Оболенцев. – Я могу и в кресле спать, особливо после такого коньяка. А если еще и кофе угостят с остатками этого божественного напитка, то будет совсем хорошо.

Заваренный кофе Ярыгин разлил по чашкам.

Оболенцев, не любивший очень горячий кофе, стал дуть на него, а приятель, воспользовавшись его молчанием, опять усомнился в предстоящем деле.

– Действительно у тебя ценный дар! – удивленно повторил он. – Любого уговоришь. Вот только информатор у тебя на сей раз уж больно ненадежный… Прокольчик может получиться.

Ярыгин весело посмотрел на Оболенцева. Тот неуверенно пожал плечами, мол, поживем – увидим.

– Нет, скажи, – не отставал он от друга, – как ты в конторе объяснишь: бывший делец, к тому же откинувший копыта в совдеповской тюрьме, передает из-за рубежа ценную информацию… Да тебя…

И Ярыгин многозначительно провел ребром ладони по горлу.

– Ну, ладно, хватит куражиться, – перебил его Оболенцев. – С информатором ты прав. Мне, может, ничего в конторе и объяснять не придется, Майеру нет смысла клепать на других… А потом, если все подтвердится, мы найдем процессуальные основания для возобновления следствия.

– Они же его обобрали как липку. Унизили! Желание отомстить – достаточно сильный стимул.

– Ему нет смысла врать! – вновь повторил Оболенцев. – Он рискует куда больше, чем мы. Пока что мы себе только прогулку на юг устраиваем, а он уже является носителем очень горячей информации…

Кофе подостыл, и Оболенцев стал жадно пить, предварительно плеснув в чашку немного коньяка.

– Кстати, дорогой мой друг Ваня! – шутливо добавил он. – В отпуске надо иногда посещать курорты… К тому же у тебя билет, если мне не изменяет память, бесплатный…

– Билет-то бесплатный, – ворчливо заметил Ярыгин, – а суточные кто оплатит? Майер?

– Ну, о суточных не беспокойся, это я беру на себя! – пообещал Оболенцев.

– То-то у меня вчера левый глаз чесался! – неожиданно озорно воскликнул Ярыгин. – Не-ет! Помнит Бог о младенцах, пьяницах и операх.

Он подошел к ящику для овощей, сколоченному под окном кухни.

– Если об операх, то лишь с божественной музыкой, – пошутил Оболенцев.

– А душа поет всегда божественное, – пропел Ярыгин, копаясь в ящике.

Через пару минут он извлек оттуда завернутый в тряпку продолговатый предмет, в котором опытный взгляд Оболенцева сразу же распознал пистолет.

И это был действительно – Стечкина.

Ярыгин был очень доволен произведенным впечатлением. Подбросив на ладони оружие, он направил его в сторону окна и, как бы целясь, стал потихоньку поднимать вверх.

– Ладно! Давай спать, – устало обратился к другу Оболенцев. – Завтра в путь-дорогу.

Ночи были еще холодными, поэтому Ярыгин принес приятелю теплый голландский плед и односпальный матрац на раскладушку. Знал его пристрастие спать с раскрытым окном.

– Утепляйся, пока мы не на всесоюзном курорте!

Заснули они, едва головы коснулись подушек.

Друзья решили ехать поездом. Особой спешки не было, да и билеты проще достать. Они знали, что на месте вниманием обделены не будут, там их еще хорошо помнили. Понимали и то, что, если резко дернуть паутину, пауки сразу сбегутся для ее защиты со всех сторон. И потом начнется ритуальное пиршество, когда из попавших в нее жертв высасывают соки. А им не потрогать надо было эту паутину, но уничтожить. Ведь среди тех, кто ткал ее, были и овцы, предназначенные для заклания, и волки, убивающие для забавы.

До славного города-курорта доехали без приключений. Оболенцев, в течение недели перенесший два больших перелета, никак не мог адаптироваться и все время спал. Разбудил его гортанный голос буфетчика. Усатый кавказец с огромной корзиной в руке, в которой рядом с безалкогольными напитками мирно соседствовали винно-водочные изделия, заглядывал почти в каждое купе и кричал: «Лечение живота, поправление головы».

Ярыгин купил у него две бутылки минералки, пару бутербродов и пачку печенья. Это и был весь их завтрак.

Прибыли во всесоюзную здравницу ярким солнечным днем. Взяв такси, быстро добрались до гостиницы.

Перед входом стояли четыре большие скамейки. Все они были заполнены курортниками, надеявшимися на устройство в гостиницу. На двери красовалась надпись на картонной табличке: «Мест нет!»