А потом женщина просто почувствовала его ладонь, которая лихо скользнула через ноги и буквально притянула к себе.

– Это неуместно! – Только и смогла проблеять Виктория, понимая, что теперь она сидит на чужих коленях, макушкой упираясь в крышу авто, и постукивает в ту темечком на каждой колдобине.

– Не уместно, если бы я тебя трахнул. – «Прямо тут». Шелестящим, раздражённым шёпотом выдали в ответ. Рука его никуда не делась, оставаясь лежать сухой и раскалённой на обтянутом тканью бедре. Второй ладонью агент поочерёдно выдёргивал волосок за волоском, для удобства повернув физиономию в сторону спутницы.

«Он же мне в подмышку уткнулся», - сконфуженная ситуацией, Вики подумала, что после целого рабочего дня пахнет там отнюдь не лавандой с розами.

– Леонард, мне дико неудобно… - она окончательно оробела: «Вот поэтому не надо было пить, у твоего тела странные реакции на этого дядьку, милочка!».

– Всё. – Плен побеждён, а вопрос, почему он не снял очки, Уокер проглотила, не подавилась. Может у Смита правда заболевание? Только какое-то не эстетичное. Косоглазие, к примеру: оно хорошо лечится сейчас, но её новый знакомый достаточно немолод, чтобы родиться в те времена, когда проблему не решали, с ней мирились. – Ты решила ехать на ручках?

– А-а… В смысле? Ты же держишь… - Виктория опустила взгляд и поняла, что никакой руки нет. – Да что за чёрт?! У меня ощущение, что ты меня трогаешь! – Она тут же сползла на сидение, коря себя, что не сдержала брошенных слов.

– А ты хочешь, чтобы я тебя трогал? – Вдруг тихо, но отчётливо разлилось у кромки ушка.

– Тебя послушать, так я только и делаю, что хочу, чтобы ты меня щупал! Хочу на тебя смотреть! Может, я и тебя хо… - и вдруг замолкла и жалобно промычала, - перестань пожалуйста! Я зря выпила, у меня так всегда!

– Как? – Хриплый, прекрасный голос. Он совсем не похож на тот, каким Смит обсуждал с ней дело.

– Просто скажи, что ты делаешь.

– Что я делаю?

– Я не знаю!

– Не знаешь ты, но делаю я… Сотканная из противоречий женщина.

– Ладно. – Она шумно вздохнула, соображая, - хорошо. Положи руку мне на колено. Я закрою глаза.

– Это ваша часть посвящения в офицеры Детройта?

– Это моё желание понять, что не так.

Когда пальцы пробежались по капрону и обхватили всю чашечку, зажмурившейся Уокер захотелось умереть от счастья. Она не знала, как это бывает, но если оно бывает, выглядеть оно должно ровно так.

– Что чувствуешь? – Горячее дыхание в ушной хрящик. Наверное расстояния там на дюйм, может на два, а дальше только губы, что издают подобные звуки.

– Жар. – Ей нехорошо. Вернее, ей так хорошо, что это уже нехорошо.

– Открой глаза.

– Зачем?

– Чтобы посмотреть.

– Тогда магия исчезнет. – Вики поняла правильно, Леонард давно убрал руку, но мириться с этим её воображение не желает. – Прости, я обычно не такая.

– Не какая?

– Не такая доступная.

– Я не считаю тебя доступной. – Кажется теперь мужчина говорил это вблизи её лица, и, не устояв, Уокер распахнула ресницы. – Я считаю тебя той, кто хочет разобраться со своей головой.

– Ох! – Слишком растерянно.

– Что-то не так?

– Нет, всё так, - она моргнула, - мерещится всякое. Говорю же, нельзя мне пить. Никакого сладкого хмеля, лишь ощущения, словно ты – Алиса, которая вот-вот прыгнет в кроличью нору.

– Увидела не меня? – Линзы его очков прямо напротив, и сейчас всё в порядке, в них Виктория наблюдает собственное отражение.

– Да, мне показалось, что передо мной другой человек.

– Твой жених? – Леонард ядовито оскалился.

– Нет, просто кто-то помоложе, покрепче и побрюнетистее! – Ответным уколом.

Странно, но Смита не задело. Наоборот, лицо стало довольным, собственническим, будто этому человеку услышанное по кайфу.

– Мы в пробке. – Он констатирует, всмотревшись в грязное окно.

На улице темно, лишь фонари и фары раскачиваются от порывов ветра, напоминая мистический хор. Одни хрипят, другие сигналят, третьи рвут ручник, не в силах справиться со старой механикой, которая клепáлась здесь в лучшие времена.

– Это минут на сорок.

– Хочешь, поспи, пока добираемся. – Леонард сел ровно, откидываясь на сиденье, и подвигал плечами так, будто за спиной у него рюкзак для недельного похода. – Обсуждать дело при посторонних мы не станем.

– А ты? – Она бы с удовольствием поспала и переспала этот коматоз, будто рогипнолом опоили, но ведь обещала, что будет бдеть вместе с «напарником».

– А я медленно поморгаю, - хмыкнули одними губами. – Спи давай, мне нужен адекватный криминалист, а не похотливая Лолита.

– Я не похо… - Вики уснула раньше, чем закончила мысль, полагая, что ей даже не стыдно.

***

Сначала потребовалось справиться с руками, потому что они дрожали так, что Люцифер готов думать, что пила она, а пьянел он.

Он слишком поздно сообразил, что делает. Попытался закрыть глаза, а спустя секунды осознал, что гладит уокерскую коленку. Наглаживает. Расписывает. Нежно мнёт, будто глину на гончарном круге. А когда решил прекратить эту экзекуцию над собственным, сдающимся рядом с ней телом, её макушка расслабленно и безвольно скатилась с подголовника и уткнулась в его плечо.

«А ты даже не знаешь, что твои волосы сейчас размётаны по моему крылу…», - да не справиться ему с рукой, когда он, блять, даже не пытается. Она у него гудит и скользит вверх, вдоль чулок Непризнанной.

Четыре мили до её квартиры.

Тринадцать сантиметров до кромки подола.

«Я не могу больше, Виктория. Я физически больше не могу. Я психически не могу. Никак не могу. Меня об колено сломали, и вот оно – колено это, - я его трогаю и мечтаю растянуть сутки на вечность».

Четыре мили до её квартиры.

Восемь сантиметров до кромки подола.

«Ты слишком много помнишь, хотя сама не понимаешь, что это воспоминания. А значит ты мне не снилась, всем нам не мерещилась, а была там, в Стране Чудес, «Алиса». Прости меня, родная, прости. Я не в силах убрать руку».

Четыре мили до её квартиры.

Три сантиметра до кромки подола.

«Знаешь, как круто нам было вместе?.. Нет, «круто» - плохое слово, неподходящее. Нам было правильно, так охуительно правильно… что я бы всё отдал за это «было»… я бы отдал всё, Уокер. Я бы отдал ему на съедение Рай, Ад, Школу, каждого Бессмертного. Пусть останемся только мы с тобой и он. Пускай. Бля, пускай уже так, чем никак».

Четыре мили до её квартиры.

Никаких сантиметров до кромки платья.

Во сне она сопит. Ничего прекраснее за последние три с лишним года с Люцием не случалось. Прекрасное в его мире убито – изрублено в рамках «Ночи наказаний», изнасиловано в Орденах, согнано на каторгу в рабские лепрозории. Мысли об этом не раз приводили демона к поганой покорности: «Даже хорошо, что Вики на Земле, по крайней мере она этого не видит, по крайней мере ты не стал тем, кто, предложив всё, может дать примерно нихуя».

Детройт за пределами автомобильного чрева умывается ливнем, капли жирные, похожи на масло – они скользят по стёклам, не делая те чище, и не доползают до конца, зависают личинками и становятся свидетелями, которые будут выступать в его защиту – она сама раздвинула свои ноги, не просыпаясь, но горя каждым сантиметром кожи.