– Спасибо, - ему пришлось приподнять ей голову. И пока грязнокровка цедит воду из сияющего хрусталя – ещё одна красивая стабильность их имения, - Малфой увлечённо рассматривает «шрамирование» выше запястья.

– Оно останется навсегда, если не принять меры.

– Знаю. – Гермионе всё ещё мучительно, до липкости мерзко. Она мечтает расчесать нарастающие болячки, отодрать их собственными пальцами и лишь потóм щедро смазать руку Крововосполняющим настоем. – Но я вряд ли могу рассчитывать на твою помощь.

Это верно, думает блондин, но говорит иное.

– Услуга за услугу.

– Попросишь меня убить Гарри?

– Всё в твоей жизни вертится вокруг Поттера?

– Сейчас – да, - неожиданно для себя констатирует Грейнджер. Они больше полугода скитались в поисках крестражей, и Гарри ей нынче ближе, чем любой другой. Даже Рон. Даже мать с отцом где-то там, на солнечном австралийском побережье – со стёртой памятью, не подозревающие о существовании дочери, самой большой проблемой которых являются пауки-птицееды, разоряющие сад.

– В шкафу есть нужные зелья, и я готов тебя облагодетельствовать.

– Но за это?..

– Ты выполнишь одну мою просьбу.

– Какую?

Самое забавное, он не знает.

Списать Трансфигурацию? Ему не нужно, в точных науках он толковее неё. Плюнуть в Уизли? Да слюна девчонки окажется самым чистым, что побывало на лице рыжего за последние несколько недель. Отправиться на выпускной парой? Какая пошлость!

Хотя Грейнджер пошёл бы изумрудный…

– Обычную. Не идущую в разрез с твоими моральными принципами.

– Ты и моральные принципы в одном предложении? Я бы посмеялась, да не смешно.

– Тогда смирись, что ты всегда хотела клёвую татуировку.

Он возвращает бокал на столешницу и плюхается на стул, прислушиваясь к шуму в коридорах. Тихо, как в гробу – верный признак того, что Беллатрикс отвлекли чем-то ещё, например Огневиски. С её появлением в доме их погреба зияют дырами разорения, как корабль после пиратского набега.

– Малфой… - девушка начинает вкрадчиво, но Драко тут же закатывает глаза – он знает, о чём будет спич, и спешит перебить.

– Нет, я не освобожу тебя, подставив под удар свою семью, Грейнджер. Не сменю неверный, по твоему мнению, вектор, Грейнджер. Не переобуюсь налету, Грейнджер. – И «иди ты нахер, Грейнджер!» вдовесок. – Всё, что у меня есть, я предложил.

Гермионе немного обидно, что на стороне противника слишком красивые парни. Это стало понятно курсе на пятом, когда Лаванда Браун вплыла в комнату девочек с валентинкой для Малфоя, которую зачитала вслух никак не меньше одиннадцати раз.

В неумелых стихах крылась кошмарная рифма уровня «глаза, как небеса», а сам объект воздыхания вызывал кучу вопросов и рвотные позывы, но Грейнджер всё равно не могла изображать из себя слепую – этот хорёк действительно вырос в примечательного мужика, да ещё и смел быть об этом в курсе.

По счастью, её это не касалось. Обоюдоострое чувство неприязни – удобное средство контрацепции. Самый эффективный способ не потерять голову, потому что всё это совершенно не про неё, не про Гермиону. И вот уже жилистые мышцы плеч и точная линия подбородка естественным образом меркнут на фоне академических успехов. Она как раз тогда и решила, что уютные веснушки – предел женских мечтаний, потому что они – это как залезать под плед в хмурый осенний день на террасе в Ричмонде и прорастать там всей своей лаской.

Хотя Парвати всё равно позволила себе шуточку про фригидность.

– То есть ты неизвестно когда попросишь у меня неизвестно что, если все мы выживем, но это не нанесёт мне душевной травмы с необходимостью посещать маггловского психоаналитика?

– Здóрово я придумал? – Оскалился белобрысый.

– Ужасно.

– Спасибо, старался.

– Впрочем, мне подходит.

– А ты сговорчивая.

– Крам с тобой солидарен.

– Что?

– Ничего, - теперь настал черёд Гермионы осклабиться.

Сестричка Патил, конечно, ошиблась. Опытным путём Грейнджер выяснила это на зимних каникулах шестого курса, приглашённая Виктором в Болгарию. В постели он оказался милым, нежным и ровно таким, каким должен был быть её первый раз.

А она… она оказалась в его койке, потому что Рону не следовало так живо откликаться на прозвище «Бон-бон».

– Значит по рукам? – Драко не спешит подниматься со стула, рассматривая грязнокровку с придирчивостью патологоанатома.

– Да, Малфой, - она кивает, - по рукам. Ладонь, уж извини, протянуть не могу, но ты вроде как намереваешься это исправить.

Пока он копается в секретéре, Гермиона ловит себя на странной мысли – она ему благодарна. Настолько, что без всякого зелья готова разродиться своим гриффиндорским «Спасибо», потому что хорёк уже сделал нечто большее – переключил её внимание на свою персону и сумел-таки заставить забыть, что на ледяных полáх, в имении Пожирателя Смерти, с темницей, полной близких, замученная до крови, она сейчас больше болотный слизень, нежели лучшая ученица Хогвартса.

Смог убедить, что ей что-то подконтрольно.

Всё ещё.

До сих пор.

Даже в этом положении.

Малфой совсем не в её вкусе, но она не может не признавать, что у него – чарующая внешность. Если, конечно, огромный ледяной айсберг, который ещё и болтать смеет в уничижительной форме – много и часто, - может очаровывать. Он резкий, острый, невероятно высокий, а кончик его тонкого носа всегда стремится вверх и – Гермиона поклясться готова! – от того разит высокомерием.

Именно Малфой всегда раскачивался за школьной партой с тем видом, словно его этому учили на специальных курсах – привлекая внимание до раздражения.

Но он не сказал, что узнал Гарри.

И ищет ей Крововостанавливающий настой.

А иных «союзников» к обеду не припасли.

– Будет жечь, - Драко быстр и дотошен, ему это нравится. Возможно, Грейнджер даже проставит ему мысленную галочку, он не уточнял, какое зелье должно помочь. Без неё знает. Как бы-то ни было, похвала девицы – не конечная цель. Её судьба его мало волнует, он занят делами поважнее: заранее устилает соломкой поле, которое станет выжженным после войны, от чего-то уверенный, что окажется в проигравших.

На стороне, на которую не подписывался.

– Жги, - хмыкают подсохшим от всех истязаний ртом.

Малфой вскрывает пузырёк с единственной мыслью, раньше он не замечал, что её губы такие полнокровные…

Он уверен, случись конец света, его мать скажет, что они с отцом давно прикупили на этот случай недвижимость на Марсе, а звездолёт ждёт за углом.

Но от чего же так тошно?

У родителей ровные осанки – из тех, что следует выставлять в парижской палате мер и весов. Никто не крикнет им в спины «как побитые псы», хотя ровно ими они являются. Ушедшие раньше, не дождавшиеся драки, не досидевшие до именинного пирога.

Отца, конечно, осудят, но не так, чтобы надолго. Люциус умеет крутиться и выкручиваться: рассказывать слезливые истории о заклятье Империо, предложить опустошить библиотеку Малфой-мэнора на предмет лишних, крайне редких, темномагических книг, откупиться галлеонами.

В их роду бывали личности и похуже, поэтому Драко не спешит демонизировать папашу.

Перелезая через очередной каменный завал, блондин цепляется за что-то и рвёт брюки. То ли позёрски, то ли позорно – куда отнести это сверкание оголённым бедром, он ещё не придумал, но награждает себя запасом времени вкýпе с вагоном жалости, которая рискует стать его подружкой на ближайшие дни.

Всего лишь жалость, а не красотка Паркинсон.

Реакция Панси была предсказуемой, но не сбавила пыла.

– Ты не собираешься давать объяснения? – Сокурсница стоит в пустой слизеринской комнате девочек, в которой завелись и сквозняк, и вор.

Малфой пришёл грабить её курятник, примерно так он думает на шестом курсе перед Рождественским балом, видя все поползновения Паркинсон. Впервые открывший в себе неспособность игнорировать её жадные рот и взгляд. Да и зачем? Панси – последняя отдушина перед невыполнимой миссией грохнуть директора.