Я невольно кивнул: как слышу, так и пишу, так и выводы делаю.
– Оставим современность в стороне, – Палеолог проделала жест, будто бы и впрямь отодвигая что-то от себя подальше. – Слово это интересное. Небесная планида – так в старину говорили не только о судьбе, но и о сильной грозе. В украинской речи есть слово «планитуватий», означает «сведущий во влиянии планет на погоду». А в старопольских говорах мы встречаем слова «planeta» и «planetnik» – знакомо звучит, не так ли? Значения: «облако» и – внимание! – «человек, управляющий облаками».
– О как, – выпалил, дослушав эту импровизированную лекцию. – Был не прав. Судил поспешно.
– Это лишь недостаток знаний, – мягко сказала хозяйка. – Причем довольно специфических. Был бы с нами ваш батюшка… Простите, что напомнила о вашей утрате, Андрюшенька. Я все еще печалюсь о потере его записей, которые многое могли бы дать миру слова.
А вот в этом «простите» я не услышал подлинного сожаления. Наверное, потому, что из памяти не выветрилась реакция Лены-Хелен, вурдалачки, когда та узнала, чей я сын. Причем та вурдалачка чуть ранее была готова меня выпить досуха.
Я рассыпался в благодарностях и поспешил удалиться.
От Феди Ивановны я вышел в смешанных чувствах. С одной стороны, сказано мне было много. Разного и нового. С другой – сведения не были полны. Как были прорехи в моем семейном альбоме, так и остались. Новые лица добавились, да. Но в таких дальних далях, что мне от этого добавления практической пользы чуть. Дыры же в ближней истории никуда не делись.
Почему рассорились отец с дядей? Что из себя представлял дядька Демьян?
Выходило так: один предок с «колдовкой» семью построил, другой, если верить домовой нечисти, «бесовок, мертвячек, кикимор и ведьм» бить предпочитал при помощи ремешков с заклепками. Очень необычных ремешков, надо сказать – от удара с такой обмоткой взвыл один знакомый вурдалак.
Противоречие? Как по мне – еще какое.
Так что, все, сегодня мною узнанное, было весьма занятно, но малоприменимо к текущим вопросам. Кругозор расширил – и то ладно.
Федя Ивановна же, показательно отказавшись от платы за переданные сведения, связала меня прочными узами «расположения». По правде говоря, я бы предпочел четко сформулированный долг. Потому как ввязываться в игры и «симпатии» специалиста по древностям куда дороже.
Все помнят про бесплатный сыр? А этот сыр подан с улыбкой, с мурчанием – кошкой, прожившей сколько-то там сотен лет на белом (и не очень) свете. Кошка – иносказательно, зато про сотни лет на свете – прямее некуда.
Я бодро переставлял ноги, тогда как «чердак», который голова, был забит не особо жизнерадостными, пасмурными мыслями. И о прошлом-давнишнем, и о даме, подкармливающей меня сластями (с собой, кроме книги, мне снова упаковали несколько коробок с десертами) и информацией. Еще были мысли о женщине, лишившейся сына… Эти были особо серы.
Как затянувшие небо тучи. Сумрак по низу, сумрак по верху, в отражении луж – серость.
Неоднократно слыхал я утверждение, мол, Питер вообще – сер. Всякий раз удивлялся: мы про один Питер речь ведем? Потому как мой Петербург полон красками. Может, не все они ярки и броски. Может, говорящие про серость были в городе только в дни непогоды, когда скрадываются цвета и размываются линии. И, не могу не согласиться, фасады многих зданий стоило бы мыть почаще. Но… а, не важно. Не стану убеждать. И без того отвлекся.
Вот, стоило подумать про серость и краски: вышел к перекрестку, а там девушка с огнями. Вращает, подбрасывает две штуковины вроде вееров с фитилями на длинных металлических спицах. Получается что-то между танцем и жонглированием – красиво, завораживающе. Я такое впервые вживую видел, раньше только по «зомбоящику» наблюдал. Что сказать? «Живая-то лучше!»
Темень и вот такое промежуточное состояние, когда небо уже заволокло, но лить с него еще не льет – самое то для таких представлений. Исполняла свое искристое шоу девушка под бой барабанов. Парень позади нее отбивал ритм на двух «пузатых» инструментах. Звук украшал действо, добавлял к нему некой первобытности.
Я простоял минут десять, любуясь золотистыми бликами. Оставил в ящике пару купюр. Улыбнулся.
Все-таки город – это не только архитектура и история. Это и те, кто в нем живет.
Запищал рингтоном мобильный.
– Хвостатым – физкульт-привет, – положительно, на меня увиденное шоу повлияло… положительно, отвлекло и взбодрило.
– Вот именно, что физкульт! – бодро отозвался Макс (и даже без мата – в лесу кто-то сдох). – Ты с того года не подзабыл, с какой правой стороны ручка газа, и с какой левой стороны ручка управления сцеплением?
В прошлом августе Находько прихватывал меня в нагрузку, когда их компания проводила учебные занятия для знакомых барышень. Я не был барышней, зато сработал, как прикрытие от ревнивой жены Макса. Прикатись он на тот выезд один, и прознай она об этом – устроила бы ему веселую жизнь. Я с его женой немного знаком, это очень резвая и настойчивая дама. Не удивлюсь, если выяснится, что она – как и он, не совсем человек.
– Не блондинка, не путаюсь, – хмыкнул, припомнив самую необучаемую из стайки юных дев, с какого-то перепугу решивших приобщиться к романтике езды на байке. – Только прав у меня с того года как не было, так и не появилось.
– Ититушки, ура! – возрадовался совершенно искренне Шпала. – Через полчаса на Финбане. «Конь» с нас, шлем с нас. Права к херам и прочим полосатым палкам. А на обратке – в сауну закатимся. Да?
– С этого и следовало начинать, – подтвердил я свое участие в чем бы то ни было.
– Там еда, – дернул за рукав прохожего, тоже остановившегося поглазеть на выступление. – Пирожные. Пусть ребята перекусят.
Я быстренько пристроил рядом с ящиком, где блестели монетки и скромно жались в уголок немногочисленные купюры, пакеты со сладостями. При себе оставил только тот пакетик, в котором лежала книга. И поспешил – вечер переставал быть томным.
– Чеслав, только без ливня сегодня, пожалуйста! – проговорил вполголоса.
Не факт, что тот меня услышал, но обошлось без ливня. И без грозы, обещанной Гидрометцентром.
…Накануне я как раз спрашивал планетника на тему слышимости. Вне помещений его ветер гулять может, где ему вздумается – «прослушка» идеальная, если вдуматься. Никакими техническими средствами ее не засечь.
При второй нашей встрече на Сенной он сообщил, что его «послание передал ветер». Иначе говоря, он поставил в известность всех значимых представителей мира Ночи в пределах Петербурга касательно меня.
О том, что с этих самых пор я – под его, Чеслава, рукой, и чтобы никто даже думать не смел причинить мне вред. Разве что подручный его сам проявит себя таким дураком, что даст повод к нападению. Понятное дело, отщепенцев вроде Шпалы оповещать планетник не стал – много чести.
Спорное решение в моем понимании. Раньше обо мне обитатели мира Ночи в большинстве своем знать не знали. Мы не то, что краями – вообще никаким боком не пересекались. За редкими исключениями, вроде водных духов. Теперь наличие в городе огневика станут учитывать в раскладах… И не обязательно эти расклады будут в мою пользу.
Впрочем, сделанного не воротишь, поэтому я молча принял случившееся к сведению. Ладно, не совсем молча… Кое-что спросил все же.
– Ветер свой ко мне приставлять не будете?
Чеслав махнул головой.
– Кто знает цену свободе, как не палач? На плахе остается плата за проступки. Кровь да вспухшая от кнута кожа – за мелкую провинность. Залитие горла – за чеканку фальшивой деньги. За измену и предательство – петля. Заплатил – свободен. Ветер приставить – как в клетку без стен посадить. Нет в ней свободы, лишь видимость.
Я оценил его прямоту.
А нелюбимая мной подземка знала цену быстрой поездке: кроме жетончика, я заплатил головной болью. Нет, неправильно говорю: заплатил головой не болящей. Или даже так: бонусом к скорости мне выдали мигрень. Раздражающую и не уходящую почему-то после волны живого огня.
