К утру он принес мне зеленый листочек с номером. Я его – номер – тут же продублировал записью в мобильном телефоне.

После смены мы все поочередно спускались по лесенке, ведущей в ВИП. Расписаться в ведомости, получить от кассира свой конверт. В моем конверте после повышения категории стало побольше купюр, что не могло не радовать.

Там, внизу, я заметил Нину. Менеджер, выступавшая против моего повышения, что-то выговаривала сотруднику зала с игровыми автоматами. Она на меня не смотрела, была увлечена выволочкой.

«Кто такая она?» – снова накрыло меня.

Вдруг – чем черт не шутит? – разгадка стоит близко от меня?

«Хуже не будет», – подумал я и зажег над ладонью язычок истинного пламени.

Нина выглядела почти так же, как и в обычном зрении. Почти – это минус густой макияж, скрадывающий возраст.

Как и ожидалось, ничего мне этот просмотр не дал. Нина – человек. Впрочем, и Липин был обывателем.

– Шифоньер, ты встал так, что не обойти, не объехать, – ругнулся на меня Вадик. – Двинься, что ли.

Это я подход к лесенке частично перегородил своим массивным туловищем.

А дальше, после получения всеми заветных конвертиков – в лучших традициях – были посиделки на Малой Садовой. И бурные обсуждения дальнейших мероприятий, будто их за ночь не хватило кому-то, всю смену обмусоливали, куда лучше пойти.

Я отсел в сторонку, где шумели поменьше. К Таше под бок. Находько на выходе из здания перехватила супруга. Поддела его хрупкой женской рукой под локоть и мягонько, но неуклонно уволокла к припаркованной возле газона машине. Джо испарился после звонка. У него своя выпивка, похоже, организовалась.

Народ договорился до самой скучного, на мой взгляд, заведения – бара. Все, что там представляло интерес (кроме спиртного, которое где угодно можно найти) – это дартс.

Решил, что посижу с коллегами полчасика, а потом предложу Арктике плавно переместиться ко мне.

– Пошли-вышли? – хлопнул меня по плечу Водяра.

Я только подумал про Ташу, огонь и прочие приятности…

– Что срочное? – лениво откликнулся.

– Да, дело есть, – Коломийцев подхватил стопку, опрокинул ее одним махом, цапнул со стола полную бутылку «беленькой». – Идешь?

Мы вышли на улицу, в поднявшийся ветродуй. Сначала топал я, следом Вадик.

Удивиться стеклянному звону, сильному удару по темечку и темноте, что последовала за ударом, я не успел.

Очнулся от хлопков и всхлипов. Странное сочетание, особенно после звона стекла и отключки. Еще и попахивало… Едкой кислятиной, горечью и чьим-то небогатым внутренним миром. Я что, оконфузился?..

Быстрые осмотр с принюхиванием подсказали: не во мне дело. Источником вони и звуков являлся Вадим Коломийцев, и он же, скорее всего, помог мне принять сидячее положение возле деревца. И руки стянул за стволом, вероятно, он же. Не иначе, из заботливых соображений – чтобы не упал коллега, не поранился.

«Так, ехидство оставим до лучших времен», – покривился я. – «До тех, когда пойму, что за дичь со мной на этот раз происходит».

– Не могу, – шмыгнул носом Вадик. – Не могу, не могу.

Нас с ним разделяли ветки, вроде как ивовые. Деревья сильно смахивали на те, что растут в центре кладбищенского пруда Карасичей, старшего водяника и младшей, дочурки его. Заслон ветви с листьями давали не полный, так что коллегу я опознал. И по виду, и по голосу.

Место действия ничем не напоминало окрестности бара, возле которого меня выключили, облив водкой. Бар в городе: старая застройка, асфальт, тротуары. Не ивы плакучие с землицей и травушкой. Справа вроде и песочек виден, за зеленью не сказать точнее. И плеск… набережная? Те в гранит в основном забраны.

И еще в центре города соловьи не выводят звонкие трели, а если и распоется птаха, за шумом машин никто ее не услышит. Здесь же, поодаль от меня, то замолкал, то заливался нежными песнями соловушка.

«Куда меня коллега – на кол бы его! – приволок?» – отозвалось в затылке болью.

Немного живого огня для ясности мысли… А поразмыслить тут было, о чем.

Мое мнение о Водяре сложилось в первый год совместной работы. Из разных мелочей, из косяков, из похабного отношения к обязанностям и людям, из откровенной ссыкливости (не сказать тут иначе). Если коротко, звучало оно так: не мужик.

Поначалу, как вся партия стажерского «свежего мяса», я развешивал уши над его историями. Пока Вадик не подставил стажера.

Была сделана неверная выплата на рулетке, причем очень круто (и не в пользу казино) обсчитался дилер, а инспектор (собственно, Вадик) выплату допустил. «Чек?» – спросил дилер. «Чек», – подтвердил инспектор. «Верно? Верно!» – так это можно упростить.

Потом пришел сигнал с видеонаблюдения, подошел вежливый Драган и начал задавать вопросы тем, кто стоял за столом. Когда казино переплачивает игроку, просить того вернуть лишку – дурной тон. Может, где-то и практикуется подобное, но не у нас.

Водяра сказал, что его отвлекли в момент выплаты, а крупье не спросил, чек или не чек. Я был за соседним столом, и слышал, как было на самом деле. Постукивать – это для дятлов, не для меня. Промолчал.

Потом была странная смена, когда Коломийцев терзал дрожащими пальцами колоду карт. Карты упрямились, рассыпались, замес получался еле-еле.

Джо по утру за пивом хмыкнул: мол, на старости лет Водяра решил научиться «исполнять», замешивать в определенной последовательности карты. Чтобы сдавать некоему «случайному» игроку хорошие комбинации. «Заряжать» колоду с похмелья, подыхивая перегаром, не стоило. Он еще и трясся, что тоже не облегчало процесс.

Митин, помнится, улыбнулся в бокал и обронил, что больше Вадим подобного практиковать не станет. Почему? На этот вопрос Женя неопределенно пожал плечами. Я решил, что дело в зорких пит-боссах: раз непорядок усмотрел Джо, и те должны были заметить бедлам и сумятицу на покерном столе.

Окончательно добило меня поведение нашего героя-алконавта в утро, когда он затянул нас, молодых и глупых, «пошпилить». Сыграть в другом казино. То, чего нельзя, но если очень хочется, то можно – втихаря и без проверки паспорта.

Он обещал нам показать, как «катают папки». Показал, как «папка» оставляет всю зарплату в чужой кассе. И выпрашивает, точь-в-точь как наши чайки-марамои-побирушки, у всех подряд по фишечке. Отбиться!

Из зала он выполз без гроша, с ворохом долгов и шмыгающим носом. Разнылся в ожидании такси (за чужой счет, разумеется).

«Папка» был откровенно жалок тем утром.

Мне Коломийцев пакостей не делал (до сего дня, конечно), но у меня рядом с ним всякий раз возникало ощущение, что я не человека вижу, а застывший слой жира на желеобразной массе.

Я думал, в самом убогом состоянии Водяра передо мной уже представал. Тогда, харкающим на мостовую голоштанником.

Как показало утро нынешнее, я ошибался.

Вадя, сидя на корточках, ладонями похлопывал себя по щекам. И вот эти его шлепки – они настолько ровно ложились на эту спонтанную ассоциацию, что мысль получила продолжение. Хлипкий студень, не человек, а мудень.

Несомненно, я предвзят. Так на то у меня имелись основания.

– Должен! – решился на что-то Водяра, как мысли мои услыхал.

Хлюпнул носом, встал, отряхнул колени. Бухнулся в прежнюю позу, завыл на одной ноте.

Если бы я мог, приложил бы к лицу руку. Но те были заняты: я осторожненько нагревал запястья, чтобы позже без труда освободиться. Не резко, потому как не хотел привлекать внимание. Спугнуть студня не хотелось.

– Не могу, – опять промямлил Коломийцев. – Он нравится Маргошке, – с небывалой тоской добавил вдруг он. – Она расстроится.

«Чего?!» – нечаянное Вадькино признание потрясло меня сильнее, чем удар по кумполу.

Похитить человека, связать его. Нанести телесные повреждения. А после – шлепать себя по лицу и ныть, что тайная зазноба опечалится?! Причем «тайную» стоит взять в кавычки, поскольку в узком коллективе, в небольшом стаффе все затаенные воздыхания быстро становятся явными.