Дверь…

Последняя мысль вызвала у философа тревогу и беспокойство. Закрыл ли он после ухода дверь кабинета? Мозг из последних сил обратился к памяти, но не смог получить ясного ответа. Руки в момент ухода были заняты сумкой с книгами и портфелем, а значит, есть вероятность, что дверь в его кабинет осталась открытой.

Аркадий хотел подняться с кровати и, несмотря на позднее время, поехать на работу, но было уже слишком поздно…

Было поздно закрывать какие-либо двери. Эта дверь навсегда останется для него открытой. Дверь, в которую может проникнуть что угодно. И это что-то ожидало по ту сторону порога.

– Сынок! Пора вставать!

Это был голос мамы. Аркадий открыл глаза, но ничего не увидел. Вокруг царила кромешная тьма. Аркадий хотел откликнуться, но не смог. Он не ощущал своего тела и словно парил в черноте.

– Папа! Ты, наконец, пришёл!

Это уже говорил сын.

– Дорогой? Ты слышишь? – прозвучал голос Зои.

«Где я? Почему ничего не видно?»

Думать удавалось с трудом, словно мозг погрузили в пугающе вязкую субстанцию, тормозящую движение нейронов и все другие процессы, необходимые для мышления.

Что-то блеснуло. Появилась полоса света. Световой отрезок пересёк незримую черту и не прервался. Незавершённый отрезок – это луч. Аркадию вспомнился Островский. Луч света в тёмном царстве. Или правильнее будет сказать в царстве тьмы?

Вновь послышались голоса родителей, сына и жены. Теперь они звали его все одновременно. Вскоре Аркадий начал различать голоса друзей и дальних родственников. Голоса всё прибавлялись и прибавлялись. Звучали громче. Они перемешивались между собой, и вскоре стало невозможно различать отдельные слова. Этот шум вытеснил черноту, и одновременно к Аркадию вернулось ощущение самого себя. Как будто чернота и была той самой субстанцией, что блокировала любую деятельность. Философ глубоко вздохнул. Шум проник в него, и они стали единым целым.

– Приветствую тебя, Номер Семь.

Все стихло. Когда Оно говорит, всё остальное замолкает. Аркадий сразу это понял.

Вновь появился шум. Но теперь он звучал иначе. Аркадий начал различать отдельные голоса. Ему даже показалось, как кто-то крикнул: «Берегись!»

– Номер Семь…

Вновь всё стихло.

– О чём ты хочешь спросить?

За довольно долгую по человеческим меркам жизнь Аркадий прочёл и сам написал немало книг по теологии и философии. Он задавался вопросами о мире и месте в нём человека, возможности существования высшего разума, души и загробной жизни. Профессор часто задумывался, какие бы вопросы задал в такой ситуации, но не предполагал, что страх станет этому преградой.

Он замер, словно мышь, над которой нависли скрюченные когтистые лапы хищной птицы. «Берегись!» – вот что кричали ему родные. Но как они здесь оказались и где «здесь»? Почему он их слышит?

– Страх – это естественно, Номер Семь. У тебя достаточно времени, чтобы собраться с мыслями.

«Вот он выбор, – подумал Аркадий, – или только его иллюзия. Сложнейшее явление, сыгравшее в истории самую значительную роль. Оно предопределило всё существование человека. В христианской традиции Ева делает выбор: ест яблоко – и всё человечество изгоняется из рая. Выбор совершает “отец атомной бомбы” Роберт Оппенгеймер – и миллионы людей низвергаются в радиационный ад страшнее того, что описывал Данте. Теперь выбор стоит передо мной. И чем же я рискую? Ева не знала, какие беды кроются за одним кусочком сладкого фрукта. А Оппенгеймер должен был знать… В любом случае, знание, равно как и незнание, не освобождает от ответственности».

– Выбор, Номер Семь. Всё верно… Я знаю, чего ты хочешь. Но ты всегда сможешь назвать своё имя…

– Имя? – Аркадию показалось это знакомым или скорее символичным. – Вот, значит, зачем все эти номера… Тебе нужно имя. Но кто ты?

– Это не имеет значения, Номер Семь…

Аркадий перебирал в памяти религиозные и оккультные учения различных культур, в которых бы упоминалось о существе, стремящемся вызнать имя собеседника. Но на ум ничего не приходило.

– Номер Семь, в данный момент твоё имя не имеет значения… Только лишь для тебя. Важен выбор. Ты же хочешь знать? Всегда хотел. Целью твоей жизни было знание. Это твоя амброзия, Номер Семь, имеющая власть сделать твою душу бессмертной. Это ведь то, о чём ты думаешь? Вечная жизнь и вечное знание. Неразрывный тандем…

Голос неожиданно прервался. Но мысль нашла своё продолжение в сознании философа. Словно заклинание, прозвучали в вечной черноте слова, и нечто, дремавшее в чертогах человеческого разума, пробудилось.

«Неразрывный тандем, – подумал Аркадий, – это я и моё вечное существование».

Мысль понравилась философу. Он ожидал реакции от невидимого собеседника, но её не последовало. Ничто предоставило Аркадия самому себе и теперь наблюдало, как учёный наслаждается полученным знанием. И как это знание уничтожает его. Аркадий, в свою очередь, думал о том, что хоть смерть и забрала тело, душу ей явно заполучить не удалось.

Да, её тонкие, когтистые лапы добрались до его жизни. Но что есть жизнь? В любом случае, он точно не жаждал смерти: он боялся её больше всего на свете и даже сейчас продолжает испытывать этот страх. Философ, словно уговаривая самого себя, утверждал, что глупо и нелепо бояться естественного процесса. Но это не помогало. Аркадий Стародуб боялся смерти и ненавидел её. Он так и не смог смириться с потерей близких людей. И та мольба, которую он повторял вновь и вновь в течение многих лет, по всей видимости, была услышана.

Аркадия приводила в восхищение мысль, что он сможет увидеть будущее человечества: как сменяются поколения, как люди покоряют космические просторы и развивают новые технологии, совершают открытия в различных областях: физике, медицине, биоинженерии. Он, человек изучивший прошлое, сможет познать будущее. Бог, заключённый в мозге человека… Или его душе.

Аркадий много и часто думал об этом. Он всё-таки желал вечного существования, хотя осознавал всю тяготу этой ноши. Профессор как никто другой знал, что, помимо жизни, всё остальное также становится для бессмертного вечным. Одиночество, боль, сожаление, тоска… И другие чувства, которые так или иначе сопровождают человеческую жизнь.

А жизнь Аркадия была долгой, и он, конечно, сполна ощутил вкус одиночества. Происходившие вокруг события в какой-то момент перестали иметь для него значение. Они не вызывали интерес, и им овладело безразличие. Тогда профессор пришёл к мысли, что бессмертие сулит лишь апатию, но в глубине души всё равно продолжал мечтать о бесконечной жизни.

Да, тонкие когтистые лапы смерти добрались и до Аркадия Стародуба. Теперь у него действительно есть та вечность, о которой он так грезил. Только она оказалась совсем не такой, какой он её себе представлял. В вечности не было ничего. А Ничто и есть тот самый абсолют – первооснова бытия. Начало и конец всего сущего, не имеющее ни начала, ни конца. Антипод всех явлений, и даже такого понятия, как «явление».

И когда Ничто молчит, молчит всё, потому что больше ничего и нет. Никогда не было и никогда не будет. В Ничто можно быть откровенным. Больше нечего и некого стесняться. Аркадий боялся не только смерти в привычном её проявлении – он боялся и вечной жизни. Она, по сути, ничем не лучше небытия. Перенасыщение лишает всякой радости и наслаждения. Жизнь, которая неумолимо мчится вперед, постепенно отбирает то, к чему успел привязаться, а взамен отдаёт ничто. Вечная жизнь решает за тебя, кто будет рядом с тобой, а кто тебя покинет. Она отнимет сначала родителей, потом жену, друзей, затем детей, внуков, правнуков. Аркадий мог убедиться в этом на своём личном опыте, прожив не вечную, а просто длинную жизнь.

Да… Вот оно. Этот неразрывный тандем: ты и твоё вечное существование… И главный здесь не человек.

– Да, Номер Семь… Не человек!