Летя между небом и землей и неотрывно глядя в горизонт, Пакс кричит во все горло: Ярость заставляет действовать!
Разрезая лес и поле
Дальнейшее Алексис боялся представить даже мысленно. Когда накануне мать предупредила, что Пакс приедет примерно в полвторого, чтобы покататься с ним на мотоцикле, мальчик подумал, что не готов, не сможет сделать этого завтрак и никогда. Ему хотелось, чтобы мать угадала его состояние (и она угадала, но не подала виду), чтобы вмешалась, отменила встречу. Она просто пожелала ему спокойной ночи. С замиранием сердца он вслушивается в то, что происходит на улице, надеется на непогоду, сильный ветер, — но утром дороги сухи и верхушки деревьев неподвижны. Теперь он медленно спускается по лестнице, тщетно подыскивая повод вернуться домой и избежать испытания.
Пакс ждет у застекленной двери подъезда. Алексис в полной экипировке: титановый шлем, выдерживающий любой удар, перчатки и черная кожаная куртка — все это подарено когда-то Соней вместе с «Хондой». И надето всего лишь раз, в день восемнадцатилетия Алексиса, когда сумасбродная бабушка потащила его кататься вокруг квартала. В тот раз он не испытал особого удовольствия: несмотря на прекрасное досье и отличные результаты, он оставался в листе ожидания и не был еще зачислен в подготовительный класс знаменитого лицея. Этот день, по идее счастливый и беспечный, запомнился как день тревожного ожидания: примут — не примут? Все мысли занимала поставленная цель, он готов был на все, чтобы ее достичь, — но ведь таких, как он, довольно много. Лицей сначала отбирал лучших, то есть учеников с наивысшими баллами, но и этих хватило бы наполнить десять классов. Как пойдет финальный отбор? Руководству лицея не полагалось видеть абитуриентов. Специальная комиссия рассматривала досье и принимала решение о личных качествах, потенциале каждого из них, опираясь на мотивационные письма, написанные чаще всего родителями — людьми того же круга, выпускниками тех же школ — или дорогими репетиторами, что приводило к выбору однотипному, иногда — досадно ошибочному. Ни Эми, ни Кристоф в этом смысле козырями не располагали: Алексис написал мотивационное письмо сам — искренне, но не так ловко, как другие, и в результате снизился в списке с лучших мест и не прошел в первой группе. К счастью, кто-то в последнюю минуту забрал документы, и в конце августа ему пришел запоздалый положительный ответ, — а он-то все лето боялся, зубрил, корпел над нудными текстами и упражнениями. Он помнит, как прямо рухнул на колени, прижимая к груди драгоценный конверт и благодаря небо за такую милость — и не догадываясь, что в конечном счете оно готовит ему ад.
Это болезненное воспоминание внезапно накатывает на него и вместе с ним ощущение утраты, несправедливости мира. Зачем пытаться склеить куски вазы, в которой всегда будет пусто? Он уже готов сдать назад, как вдруг поднимает голову и замечает мать. Она смотрит на него из окна нежно и ободряюще.
— Ну что, едем? — бросает Пакс.
Мальчик без радости взбирается на заднее сиденье. Предполагается короткая прогулка — максимум полчаса. Время вполне удобно для эксперимента: соседи еще сидят за воскресным обедом, все проезды пусты. Вот уже мотоцикл сворачивает на узкую лесную дорогу, по которой почти никогда никто не ездит. Алексис сжимает бедра, крепко вцепляется в Пакса — тот прибавляет газ. Мальчик смотрит на бегущий асфальт и про себя вздыхает: ладно, скоро все кончится. Он не ожидает от поездки ничего — и главное, не ожидает этого неяркого солнца, залившего все вокруг, и ветра, который свистит вдоль затылка, продувает насквозь, закручивается вокруг куртки, тащит, и тормошит, и будит, как звук рожка. Земля несется под ногами. «Ты как, в норме?» — кричит Пакс, но голос тонет в грохоте четырех цилиндров. Алексис обхватывает его за пояс, крепко зажмуривает глаза, разум еще сопротивляется, но все тело охватывает благодетельная волна: от скорости в нем просыпается ребенок, он выпрямляется и расправляет плечи, упрямо подставляет тело ветру, он поднимает щиток своего шлема — и впервые после избиения хочет жить.
Они проехали круг в тридцать пять километров.
— Ну, как ты? — спрашивает Пакс, выключая мотор.
— Не знаю, — отвечает растерянный Алексис. То, что он чувствует, не выразить словами.
Пока Пакс закатывает мотоцикл в гараж, он поднимается в квартиру, осторожно снимает всю амуницию, стирает грязные разводы со лба и щек, откидывает назад примятые шлемом волосы. Мать смотрит на него с такой любовью, что ему хочется поделиться с ней, сказать, что земля сдвинулась, но и сейчас ему не хватает слов. Неважно: Эми не нужны объяснения. По его жестам, по взгляду она поняла, что он прикоснулся к свободе и надежде.
Она принимает у него куртку и вешает на деревянные плечики.
— В следующее воскресенье Пакс приедет опять, — с улыбкой говорит она.
— Ну, можно, — отвечает он.
В следующее воскресенье мальчик с рассвета на ногах. На этот раз накануне прошел дождь, земля блестит мокрыми багряными листьями. И он этому не рад. Он всматривается в хмурое небо, которое не спешит проясняться, ему страшно, что мать может переоценить риск. Услышав, что она говорит с Паксом по телефону и планы вроде бы остаются в силе, он испытывает мощное — и очень тайное облегчение. В 13.30 раздается грохот мотора. Пакс сразу предупреждает: из-за неустойчивой погоды поездка будет не такой долгой. Алексис явно расстроен, но карабкается на сиденье «Хонды». Устроившись на мотоцикле, он отклоняется назад, чтобы лучше противостоять ветру и не потерять равновесия. Он спускает молнию куртки, раскидывает руки в стороны и отдается экстатической пульсации полета.
И вдруг он понимает, почему ему так необыкновенно хорошо: он в наружном мире и все равно — недосягаем.
Пока он на мотоцикле, за ним может бежать какой угодно злодей — его никто не поймает.
Пока он летит вперед, ему ничего не страшно.
И происходит немыслимое: Алексис хочет ездить еще и еще.
Долететь до соседнего городка, пролететь его насквозь, не замедляя хода и не останавливаясь, кружить и потихоньку приближаться к людям, как раненый не сразу возвращается на поле давнего сражения, и лететь вперед, разрезая лес и поле.
И снова он ничего не рассказывает ни Паксу, ни матери. Он молча уходит к себе, но кожа и душа исхлестаны ветром и взбудоражены. Он прячет эмоции, как сокровище, которое может исчезнуть, может вдруг пропасть — не ему ли лучше всех знать, как хрупки люди и планы.
Эми не обижается. Награда и так велика. Темные круги под глазами у сына стали меньше. Он лучше спит. Появился аппетит — и у нее тоже. Она планирует другие вылазки, методично расписывает календарь, прикрепленный к стене на кухне: теперь на нем не только дни и часы визита к врачам. Она ищет в интернете сайты с долгосрочным прогнозом погоды, молит судьбу послать теплую зиму, проверяет, когда у Пакса свободные дни. Он обещает договориться с Кассандрой так, чтобы встречаться не на выходных.
— Или в какой-то день можно собраться всем вместе, — предлагает Эми.
Пакс уже думал об этом. Было бы прекрасно собрать всех, и так естественно, чтобы общались люди, которые столько для него значат. Кроме того, это помогло бы ему укрепить всю конструкцию, построенную на обмане. Такое случается со слухами: чем больше голосов их подхватывают и повторяют, тем правдоподобней кажется выдумка. Тем богаче декор здания, тем нарядней фасад… Пока в конце концов истоки всей истории не исчезают, так что становится невозможно вернуться назад.
— Что ж, — отвечает Пакс, — чем раньше, тем лучше: как только Алекс немного ко мне привыкнет, я соберу всех за ужином.
Декабрь уже начался, когда они выезжают на прогулку в третий раз. Дело идет к Рождеству, светящиеся гирлянды украшают балконы, напоминая Алексису про неумолимый бег времени. Прежде чем оседлать мотоцикл, мальчик уговаривает Пакса на этот раз поехать быстрее, дальше. Пакс удивлен, но соглашается: в этот день ему и самому необоримо хочется того же — так газануть, чтобы последние химеры разлетелись в клочья. «Хонда» летит сквозь присыпанные инеем поля, клонится то вправо, то влево, словно убаюкивая хмельного от скорости Алексиса.
