I

Покидая отчий дом

Я проснулся этим утром, даже не подозревая, что новый день – это крутой поворот моего жизненного пути, и что жизнь, словно заботливая бабушка, решившая порадовать своего внучка, приготовила мне множество сюрпризов.

«Все, что вы можете себе представить, можно реализовать». Я прочитал эту фразу и тут же почувствовал дрожь по всему позвоночнику и острую боль, поднявшуюся снизу живота и резко остановившуюся в желудке. Через мгновение боль перескочила в затылок. Я вышел из дома, чтобы глотнуть свежего воздуха. Прочитанная мною книга разрушила все мое мировосприятие. А ну как возьму и проверю все в ней сказанное? Что потеряю? Я с грустью оглядел дом, в котором вместе с матерью прожил тридцать восемь лет. Обветшалая лачуга: покрытый местами прогнившей и обшарпанной деревянной обшивкой сруб тридцати квадратных метров, прогнутый конек крыши, залатанные листы шифера, треснувшие в стекле унылые деревянные окна. Наличники отвалились лет пять назад. Я подошел к окну, попытался поправить штакетник. Резкий запах плесени ударил мне в нос – доски совсем прогнили. И дальше жить так? Нет. Эту реальность я потерять не боюсь. Пора, что ли, навстречу к новой? По крайней мере, того требует автор прочитанной мною книги.

Вообще-то жизнь моя сложилась так, что читать особо было некогда. Отец умер рано, когда мне не было еще и десяти. Мама работала уборщицей в детском саду, получала копейки. Заработанных денег еле хватало на еду и электричество. Оставшиеся копейки мама заботливо убирала в баночку, которую ставила на самую высокую полку шифоньера. Оттуда она доставала их раз в сезон, чтобы купить нам обувь. Жили бедно. Помню, что постоянно хотелось кушать. В первое же лето, которое пришлось жить без отца, я понял, что покупать еду дорого, и пропитаться можно только урожаем с собственного огорода. Оттого большую часть времени проводил на грядках. Ну и рыбачил, конечно. Еще помню, что одежда моя дышала на ладан. Мама вечерами постоянно штопала, многозначительно тряся головой. А чего она хотела? Одежда мне доставалась от соседа, семья которого тоже была небогатой, поэтому они покупали вещи на китайских рынках. Пытаясь исправить финансовую ситуацию, я стал рано работать: колол дрова, рыл траншеи, таскал сено, пока однажды не слег. Вызванный из поликлиники врач сказал, что я сорвал спину. На дорогостоящее лечение денег не было: обошлись походами к местной целительнице и приемом обезболивающих лекарств. На маму сей факт оказал сильнейшее впечатление. Она плакала по ночам, приговаривая вполголоса (думая, что я не слышу):

– Не уберегла. Как жизнь-то ему теперь жить?

С тех пор тяжелый труд мама мне строго-настрого запретила. Я подрабатывал покраской стен и побелкой потолков, а мама стала торговать самогоном. Стало хватать на еду, одежду и прочие необходимые вещи, но лишнего ничего позволить себе не могли.

А в этом году мама подхватила грипп, да и не перенесла его. Я похоронил ее по-людски и запил. Неделю из дома не выходил – потерял смысл жизни. Так бы и погряз, да Антоха спас – племянник моей соседки. Приехал вечером на мотоцикле, дал мне в руки книжку.

Антоха – удивительный малый. До четвертого класса учился на тройки, учебу ненавидел и с родителями на этом фоне ссорился. Я на правах старшего (а я был для него как брат, хоть и из чужой семьи), пытался вразумить малого как мог, но понимая, что в этом возрасте дети на чтение морали реагируют остро, быстро прекратил это. Вечерами я занимался с Антохой тренировками: учил его работать с гантелями, отжиматься, подтягиваться. В один из таких вечеров он зашел, когда я только начал подтягиваться. Стоял, считал шепотом.

– Дядь Никит. Пятьдесят раз. Разве такое возможно? – смотрел он на меня широко раскрытыми глазами.

Я спрыгнул с турника, потрепал его коротко подстриженные волосы.

– Возможно. Если каждый будет развиваться в том, в чем силен, все станет возможно. Физкультура – это моя сильная сторона.

– Хм…А мамка наоборот говорит. Мол, по матеше двояк, значит, надо матешу подтягивать.

– А в каком предмете ты силен?

– В информатике. Но там тоже трояк. Времени на нее не хватает.

– А давай так, Антох. Проверим, чья теория сильнее: моя или теть Тамары. Ты каждый день после домашки занимайся час математикой, полчаса информатикой. Но не отлынивай, – тут я грозно посмотрел на мальца. – Спорю на мой велик, в информатике больших успехов добьешься.

Через полгода, когда я и думать забыл про спор, к нам в гости пожаловал Антоха. Внес в горячую избу пар холодного воздуха. Трясет бумажкой. Я подошел ближе – диплом за третье место на районной олимпиаде. Малой обнял меня, облепив холодной фуфайкой мой голый торс. Я молча вышел во двор, приволок с сарая велик, купленный всего год назад. Копил я на него два месяца, отказывая себе во многом. Ох и дорог он мне, но ничего, для малого не жалко.

Сейчас Антохе уже шестнадцать. Иногда он мне припоминает, что каждый должен заниматься тем, в чем силен. Учиться стал хорошо, книжками по психологии заинтересовался. Вот одну мне и привез в самый тяжелый для меня час. Слез с мотоцикла, вжал голову в плечи, будто виновен передо мной в чем. Протянул книгу со словами:

– Дядь Никит… Вы мне очень дороги. Но она…В общем, это все мамка…Сами как считаете…можно секреты чужие выдавать?

Я на тот момент, еле стоявший на ногах и мутно соображающий, подумал, что он хочет рассказать какой-то семейный секрет.

– Не (ик)….Нельзя.

Получилось громко и строго. Но Антоха не стушевался, я будто просто подтвердил его мнение. Он сказал тихо:

– Я знаю, где Ваша тетя Марина. Но она велела мне ничего не рассказывать. Вот если Вы прочитаете эту книгу, жизнь свою измените, тогда она напишет Вам письмо и все в нем расскажет. А если забудет…

Тут он отвернулся, промолчал с минуту и продолжил. Я заметил на щеках слезы. Оно и понятно.

– Если забудет или еще что произойдет… Тогда уж сам расскажу.

Организм мой отреагировал молниеносно. Затихший было вулкан проснулся. Все во мне забурлило, и я лишь махнул пацану рукой, чтоб уходил. В таком состоянии могу и убить. Негодование породило тошноту, меня вырвало, и я еле дополз до бочки с водой. Стоя коленями на земле, еще не высохшей от вчерашнего дождя, я умывался ледяной водой. Хотя, мне казалось, пять минут назад это сделал Антон, окатив меня своим признанием. Я вытер лицо и закурил, вспоминая лучшие месяцы моей жизни.

За несколько месяцев перед маминой смертью в моей жизни была девушка – Марина. Она вошла в мою жизнь так, словно была в ней всегда: нисколько не нарушив моего душевного баланса. Мне не приходилось много говорить: она понимала все с полуслова, а то и молча. Она была моим личным лучом счастья на островке жизни. Ее мировоззрение, сформировавшееся за двадцать девять лет жизни, порою смешило меня: оно было несколько наивным, без глубокого понимания сути вещей. Наверное, оттого она относилась к жизни легко и позитивно, постепенно освещая этим меня.

В то же время она зарождала в моем теле смятение и трепет. Я боялся к ней прикасаться, чтобы не разрушить эту картинку. Она была словно русалка. Через абсолютно ровную, почти прозрачную кожу местами просвечивали голубые русла вен. Ее острое треугольное лицо обрамляли русые непослушные кудри. У светло-серых глаз взгляд никогда не был сосредоточен. Она на все смотрела, дивясь и любя, как ребенок. Ресницы и брови еле заметные: редкие и светлые. При этом сложение тела угловатое: острые локти, колени, ключицы. Пальцы длинные и тонкие. Вся она – это сама естественность. Не признавала никакой косметики, макияжа, маникюра. Когда я все-таки решился и прикоснулся к ней, реальность превысила все самые смелые ожидания. Кожа ее была нежной и прохладной, а прикосновения страстными и жаркими. Я до сих пор помню восхитительный запах ее тела, он окутывал меня тонкой дымкой. В состоянии абсолютного счастья мы прожили полгода.