Тогда сохранение невинной жизни становится для него первостепенной задачей.

Он кладет её на собственную кровать и почти буднично, но в то же время нервно начинает прощупывать пульс шатенки, оглядывать рану. Видит, что следы от зубов ещё не покрылись бордовой корочкой, и выдыхает через нос. Что-то внутри содрогается, как от удара хлыста, и растекается по телу, мышцам приятной болью.

Время есть. Обращение не начнется. Пока.

Шерлок наклоняется к комоду и дёргает на себя нижний отсек так, что чуть не вырывает его из всей конструкции. Там перекрываются пузырьки, ударяясь друг о друга многочисленными гранями. Перебирает их и, найдя тот, что с биркой из пергамента, подходит к девушке. Холмс сжимает пальцы на её щеках, отчего ротик воровки складывается в форме буквы «О», и, кинув последний, точно проверяющий взгляд на флакон, вливает содержимое.

Несколько секунд нервы натянуты до предела, до дрожи, но спустя какие-то минуты дыхание Шерлока выравнивается. Пальцы перестают предательски трястись.

Он уже всё сделал. Теперь остаётся пожинать плоды собственных действий.

Холмс оглядывается по сторонам, словно впервые оказывается в комнате, которую называет собственной спальней, а потом ногой подбивает к себе табурет. Садится и решает, что проведет возле спасенной какие-то минуты, посмотрит, как её тело отреагирует на незнакомое лекарство. Убираться будет позже.

Шерлок скидывает шляпу; изнутри она оказывается чуть влажной от выступившего пота. Мужчина смеётся себе под нос; за всей этой ситуацией он даже не до конца понял, как… шалил адреналин в его крови. Хотя, с чего бы вдруг? Обычная вылазка, уже ставшая привычной, давно не будила в Холмсе таких ярких эмоций.

Незнакомка дышит ровно, часто, достаточно слышно. Явно не мертва. Уже радует. Холмс выдыхает себе под нос; жива, но про нападение точно вспомнит. И что придется ей сказать, чтобы девушка поверила, чтобы не попыталась даже добраться до истины, которая должна была остаться для неё тайной?

Шерлок начинает продумывать в голове новую легенду, как вдруг шатенка на его кровати выгибается колесом и начинает хрипеть. Руками она цепляется в кровать, но глаза её остаются закрытыми. Со стороны это напоминает обряд экзорцизма, и Холмс про себя выругивается. Дело вовсе не в потусторонних силах; девица просто задыхается от корсета!

–Дьявол! — шипит он и резво начинает срывать с шатенки многослойный наряд. Воротник, платье, подъюбник, туго затянутый корсет… Элементы гардероба летят прямо на пол, а спокойствие Шерлока тает, подобно воску от пламени свечи. Не хватает только спасти девицу от монстра, но при этом дать ей умереть от передавливающего внутренности одеяния!

Дьявол бы побрал эту моду…

Наконец, она остаётся в нижнем белье. Больше Шерлок её не раздевает. Знает, что под комплектом ничего нет, что по пробуждению этой девице будет сложно даже снятое платье объяснить.

Взгляд Холмса, за мгновения вернувший себе былое безумие, скользит по ногам, по линии бёдер, плавно переходящую в талию, а ту, в свою очередь — в бюст. Ее дыхание восстанавливается, отчего грудь заметно поднимается, цепляет взор. На лице незнакомки играют лунные тени, и в тот миг она кажется почти спокойной, безмятежной. В какой-то степени даже прекрасной своей видимой невинностью и красотой.

«Что-то в этом есть. В этой внешней точенности… Почему только кажется, что характер у тебя тяжёлый, своенравный?»

Во рту у Холмса становится сухо. На теле девушки вдруг проявляются красные метки — как следы от его пальцев. Только стоит Шерлоку зажмуриться на секунду, так они пропадают, рассеиваясь в воздухе фантомом.

Он усмехается мыслям, половина из которых кажется бессвязной, и выходит из спальни.

Впереди их ждёт длинная ночь.

========== 2. ==========

Когда Ирэн открывает глаза, то искренне не понимает, где находится. Для рая в комнатушке не очень красиво и спокойно, а для ада — не особо и жарко.

«Неужели жива? Может, все тогда вообще приснилось?» — предполагает Адлер, взглядом окидывая чужую спальню. Интерьер выглядит богато — девушка о таких хоромах даже мечтать не могла, — но сдержанно. Как говорят в узких кругах: лаконично. Единственное, что отталкивает Ирэн — это огромное количество цветов и картин; их обилием словно пытаются скрыть пустоту, но этим делают ее лишь заметнее. «Почему не помню этой комнаты?»

Она приподнимается на локте, чтобы оглянуться по сторонам, и тогда одна из пружин в матраце пронзительно скрипит. От резкого взвигивания у Ирэн закладывает левое ухо, и сердце ухает в пятки — то ли от нарушения тишины, то ли от страха, что на шум может кто-то прийти.

Какие-то секунды Адлер, кажется, даже не дышит; после всевозможных передряг, в которые её закидывала жестокая судьба, признаваться в страхе абсурдно, в какой-то степени даже стыдно, но у девушки всё равно неприятно сосёт под ложечкой.

«Терпеть не могу неопределенность» — фыркает себе под нос Ирэн и, наступая на горло всевозможным фобиям, вскакивает с кровати.

Это происходит так легко, что девушка по инерции совершает ещё несколько шагов; самой Адлер кажется, что ноги её ни разу не касаются пола. Словно она летит над деревянными досками, словно не весит ничего!.. Давно же такого не чувствовала.

На губах вдруг расцветает широкая улыбка, и девушка, повинуясь удивительной лёгкости под ребрами, кружится вокруг своей оси. Она уже представляет, как тяжёлая юбка будет мешать её подобию танца, но при этом будет хлопать по икрам и…

Ирэн совершает оборот. Никакой противовес в виде одежды ей не мешает.

И тогда Адлер словно током прошивает.

Она без платья.

— Святая гарпия…

Лёгкость под ребрами за секунды становится плотнее, превращаясь в каменную глыбу. Ирэн оглядывается по сторонам, чувствуя рост собственной беспомощности. Она нагая, в чужом доме, до пробуждения в котором помнила все крайне смутно. Прекрасно! И за что такая «награда»?

Адлер снова оборачивается кругом, на этот раз внимательно рассматривая чуть ли не каждый угол. Но в комнате все так же нет никакой одежды: ни платья, ни подъюбника, ни шляпы…

Дыхание сбивается, но не столько от страха, сколько от возмущения. Кто-то её раздел, черт возьми! И ради каких целей? Остаётся только догадываться. Ирэн сжимает челюсти вплоть до боли в зубах и решительно распахивает шкаф, в порыве украсть что-то у извращенца, снявшего с неё платье и остальные предметы гардероба. В отместку, так сказать.

К краже девушке, в конце концов, не привыкать.

На вешалках не найти ни одного женского наряда. Адлер виду старается не подавать, но лёгкие болезненно сжимаются, будто под действием сильной невидимой руки. Полки забиты грубыми даже на вид тканями, и только один комплект одежды висит в шкафу. Видимо, за аккуратность черного плаща с цепью вместо застёжки хозяин квартиры беспокоится больше всего.

Меж лопаток скатывается капелька пота, но девушка упрямо закусывает губы и тянет руку к удлиненному кафтану и узковатым брюкам. Откидывает со лба непослушную прядь и просовывает ногу в штанину; дискомфорт от всей ситуации на пару со злорадством заставляет кровь шуметь в висках.

«Посмотреть бы в глаза этому наглецу и зубы все пересчитать!.. Ещё у незнакомцев я голая не просыпалась! Но задерживаться нельзя: если хозяйка борделя решила проверить свой сейф, то уже подняла на уши всю лондонскую полицию…»

«Дьявол. А где подвеска?»

— Доброго утра, мисс Адлер.

Голос — низкий, но в то же время тягучий — раздается за ее спиной, и неожиданностью своей может сравниться с выстрелом револьвера. Ирэн едва не роняет из рук красный пояс кафтана, когда разворачивается на пятках и сталкивается взглядом с молодым человеком, застывшим в дверях.

На мгновение ей кажется, что он — внезапно ожившая часть интерьера спальни. Ибо мужчина с деревянным подносом в руках едва не сливается со стенами, книжными шкафами и картинами, оформленными в коричневых тонах. Будто в своей родной среде находится. Единственное, чем он «выделяется», чем цепляет взгляд Адлер — так это чёрным одеянием.