Существует оптимальная дистанция до цели, которую нужно научиться определять. Она гарантирует скорость снаряда, достаточную, чтобы убить, и минимальное снижение этой скорости в полете. При этом эта дистанция должна быть такой, чтобы не спугнуть животное или птицу. Я велела Пеппе попробовать найти нужное расстояние. Я подумала, что если камень пробьет картонную коробку, то сможет убить кролика, фазана или куропатку, с какой бы дистанции она ни стреляла.

— А оленя так убить можно? — спросила Пеппа.

Я сказала, что нельзя, поскольку невозможно подобраться к нему достаточно близко, чтобы выстрелить с нужной силой. У оленей твердые черепа. И даже если выстрелить в шею, он вовсе не обязательно умрет. Интересно, а из винтовки Роберта оленя убить можно? Если она пробивает девятимиллиметровую фанерку с двадцати метров, наверное, пробьет и череп косули, и уж точно пробьет шею. Впрочем, я не знала, можно ли подойти к оленю так близко… Разве что если долго-долго сидеть с наветренной стороны. Обычно на оленей охотятся с винтовками калибра семь шестьдесят два, пуля из которых летит с очень большой скоростью и сохраняет ударную силу на дистанции до километра. И это настоящая пуля, и еще нужен порох, а винтовка Роберта — это всего лишь пневматика двадцать второго калибра, и начальная скорость пули ограничена законом. Так что к оленю придется подходить вплотную. Я решила все равно попробовать. Мяса оленя хватит надолго, и они не впадают в спячку. Я представила, как маскируюсь и преследую оленя.

Эд Стаффорд поймал одного где-то в польских лесах или где он там выживал. Он сделал капкан из согнутого деревца, которое придушило оленя. Потом Эд его освежевал, сделал из шкуры куртку, а мясо закопал под костром, чтобы запечь, а часть подвесил повыше, чтобы до него не добрались медведи. В Галлоуэйских лесах не водятся медведи, так что об этом мне волноваться не придется. Я решила, что попробую сделать такой капкан через несколько дней, когда мы здесь как следует устроимся и поймем, что никто нас не ищет.

Я собрала еще дров для костра. Я обламывала сухие ветки с деревьев или подбирала с земли — такие суше всего. Сложила длинный костер вдоль навеса, а рядом положила еще охапку дров для просушки. Потом я набрала березовой коры для трута, высекла искру с помощью кремня и стальной полоски, раздула ее, подкормила сухой травой и тонкими веточками. Наконец огонь разгорелся. Горящей веткой я подожгла дрова еще в двух местах, посередине и с краю, чтобы костер горел по всей длине. Через несколько минут, сев на лежанку, я почувствовала, что тепло в самом деле отражается от экрана.

Потом я выпотрошила кролика. Я никогда раньше этого не делала, но миллион раз смотрела всякие видео. Это оказалось просто. Печенку, сердце и почки я отложила, чтобы потом удить на них рыбу, — это хорошая наживка для угрей. Чтобы освежевать кролика, сначала нужно подрезать голову и лапы, потом нужно стянуть кожу с лап и наконец медленно содрать шкуру со всего тела, пока она не слезет чулком.

Больше всего мяса у кролика на бедрах, так что я разрезала лапы пополам, посыпала солью из «Макдоналдса» и положила на большой плоский камень над огнем. Потом спустилась к ручью и вымыла руки, чтобы избежать инфекций и пищевого отравления.

Я смотрела ролик про инуитских женщин на Аляске, которые выделывают шкуры и растягивают их на круглых рамах из ольховых побегов. Так что я срезала длинную ветку, сделала из нее круг около метра в диаметре и связала концы паракордом. Потом разложила шкурку и пробила по краям дырочки ножом Беара Гриллса. Пропустила шнур в одну дырку, обернула вокруг рамы, потом сунула его в другую дырку и постепенно растянула всю шкурку.

Пока я всем этим занималась, солнце начало клониться к закату, опять поднялся северный ветер. У меня замерзли пальцы, костер трещал, и от него шел дымок. На минуту мне показалось, что я всегда так жила. Что я всегда умела растянуть кроличью шкурку на деревянной раме.

Это было забавно. Целую минуту я не могла вспомнить, занималась ли я этим раньше или только смотрела видео на «Ютубе». Минуту — или всего несколько секунд — у меня слегка кружилась голова, и я видела только свои собственные руки. Как я продеваю шнурок сквозь кожу, как обвожу его вокруг рамы, снова пропускаю его в дырку и затягиваю посильнее. Я не чувствовала жара костра, не чувствовала, что руки замерзли, не слышала треска пламени и ударов камней о коробку. Я видела только свои руки, шнурок, маленькие дырки в коже и темную кору ольхового побега. Мне показалось даже, что я вижу чужие руки. Как будто я — большой глаз, который смотрит на них. А за глазом было черное пустое пространство, и я смотрела из него через дырочку в форме глаза и видела свои руки, пропускающие шнурок через дырки в шкурке.

Потом я вернулась в реальность. Я все еще натягивала шкуру, крольчатина шипела на камне, а Пеппа прибежала с рогаткой и коробкой и сказала:

— Я могу в нее попасть, но она как бы только мнется, смотри…

И показала мне маленькие вмятины на желтом картоне.

Мы перевернули мясо, посолили с другой стороны. Оно хорошо пахло и уже сделалось золотисто-коричневым, как ириска. Костер разгорелся на славу. Пеппа растянулась на лежанке, сняла куртку, кроссовки и теплые штаны, оставшись только в трениках и жилетке.

— Тепло как… Сол, они колются! — Она потрогала ветки.

Кроличье мясо оказалось очень вкусным и хорошо прожарилось. Пеппа съела большую часть, но мне тоже досталась лапка и много мяса со спины. Кажется, это называется седло. Очень полезно есть свежеубитую дичь, потому что в ней много витамина С. Без витамина С можно заболеть цингой, от которой выпадают зубы или сходишь сума. Раньше моряки и полярники все время ею болели, пока не научились есть лимоны, в которых очень много витамина С (а еще его много в капусте и красном перце). У меня с собой были мультивитамины, так что нам не грозило заболеть цингой или другими болезнями, связанными с дефицитом витаминов, например остеопорозом, остеопенией и подагрой.

Мы вскипятили в чайнике воду из ручья и выпили чаю с молоком и сахаром из «Макдоналдса». У каждой из нас было по эмалированной кружке, у меня голубая, а у Пеппы зеленая.

Я подкинула дров по всей длине костра, а Пеппа вскочила и убежала за навес, пописать и покакать в уборной, которую я выкопала палочкой в первый же день, когда мы сюда пришли. Она была босиком и вернулась вприпрыжку, поджимая ноги.

— Блин, холодно как…

Уборную я сделала первым делом. Выбрала место метрах в семи от навеса, ниже него — на случай дождя, достаточно близко, чтобы видеть оттуда горящий огонь. Но когда ты занят там своими делами, за спиной у тебя стоит чернота, так что нужно смотреть на огонь и не думать о черноте. Подтереться можно травой. Я срезала огромный пучок травы и положила его на плоский камень, где ее было хорошо видно и где она немного подсохла.

Было, наверное, всего около половины седьмого, но Пеппа забралась в двойной спальный мешок, заизвивалась там и протянула: «Мя-я-я-гко». Еще у нас было два одеяла, одно флисовое из «Икеи» и одно старое, розовое шерстяное с атласной отделкой. Я прихватила его из дома, где оно валялось на сушилке сто лет.

Кроличья шкурка, растянутая на раме, лежала на влажных листьях мехом вверх. Я не хотела, чтобы она засохла, потому что назавтра собиралась отскоблить от нее остатки мяса и жира, потом обработать золой, мочой и дубовыми листьями (они содержат танины). От этого шкурка должна была стать мягкой и нежной. Инуитки жуют шкуры со стороны кожи и как следует покрывают их слюной, чтобы кожа не засохла и не потрескалась. При жевании нарушается структура кожи, а слюна, наверное, помогает ее сохранить, потому что именно так инуитки обрабатывают меха. Но шкуру можно смягчить и пастой из мочи, золы и дубовых листьев — намазать пасту на шкуру и оставить на несколько дней. Тогда она не испортится. По крайней мере, так было написано на сайте о выделке мехов и шкур, который я читала. Могло еще и не сработать.