Никто не заметил, что я взяла четыре двадцатки. Когда Роберт приходил, я следила, куда он кладет деньги или бумажник, и таскала у него понемногу, когда он вырубался. Скоро он переехал к нам. Просто притащился с сумкой, винтовкой, удочкой и клюшками для гольфа. Я сидела в квартире одна, собиралась идти за Пеппой, которая была на гимнастике. Я услышала, как повернулся ключ в замке, и решила, что это Мо, а это был Роберт со своими шмотками. Он сказал:

— Я тут поживу чуток, не возражаешь?

— А Мо знает? — спросила я.

— Ага. Она дала мне ключи. У нее вечерняя смена в клубе.

И потом такой:

— Не хочешь сделать нам чаю?

— Не-а.

— Ладно. Мы будем дружить?

— Не-а.

— А ты высокая, — изрек он.

— Ага.

— Курнуть хочешь?

— Не-а, — ответила я и ушла за Пеппой, а он остался скручивать косяк, сидя на диване.

* * *

Мы шли вдоль края пустоши, обходя деревья и следя за оленьей тропой, но так и не увидели никого, в кого можно было бы выстрелить. Потом дорогу нам перегородил еще один ручей, бежавший по долине. Там был маленький водопад и заводь под ним, а вокруг росли рябины, орешник и маленькие дубки. Вода шумела — это было хорошо слышно, если подойти поближе. Завидев нас, взлетела, расправив крылья, большая цапля. Пеппа выстрелила в нее из рогатки, но цапля увернулась от камня и полетела дальше. Мы полезли вверх вдоль ручья и вылезли на пустошь. Тут она шла круто кверху, снег сиял на солнце, сквозь него пробивалась сухая трава. Дул сильный ветер. Солнце прорывалось сквозь облака, которые бежали наперегонки с ветром. Его лучи отражались от снега и били в лицо, как прожектор. Снег лежал слоем сантиметров в пятнадцать, а сверху наросла тонкая хрустящая корочка льда. Пеппа щурилась от блеска и белизны, а у меня кружилась голова от быстрого подъема. Я ничего не слышала, кроме треска снега под ногами. Наверху мы сели, прислонились спиной к большим камням и поели печенья и изюма.

Мы видели всю долину и озеро. Там были только разные деревья — некоторые, посаженные ровными рядами, — и просека с другой стороны долины. Потом Пеппа прошептала:

— Сол…

Она лежала на снегу, глядя на верхушки камней, у которых мы сидели, и тыкала пальцем. Там сидели две куропатки. Обе оказались самками — перья серо-коричневые с маленькими черными пятнами. Они клевали вереск, который вырос на камнях, где не было снега.

Я старалась двигаться как можно медленнее. Вытащила винтовку и легла плашмя. Я заранее зарядила ее и накачала — семь раз. Куропатки сидели достаточно близко для выстрела. Ближайшая повернулась ко мне спиной, и я навела мушку на середину ее шеи. Нужно задержать дыхание, когда ты касаешься спускового крючка, а потом медленно выдохнуть и спустить курок.

Я выстрелила, и обе куропатки снялись с места и закричали что-то вроде — тек-тек, но та, в которую я стреляла, вдруг упала на снег и покатилась по нему, а потом вскочила и побежала, волоча крыло. Я заорала:

— Пеппа, хватай ее! — И Пеппа бросилась за ней, а я следом. Куропатка бежала, дергаясь во все стороны и причитая — тек-тек, а за ней по снегу тянулись кровавые капли. Она бежала вперед, Пеппа неслась за ней, проваливаясь в снег, а за ними тащилась я с винтовкой в руках. Куропатка все время металась из стороны в сторону, Пеппа спотыкалась и скользила. Я накачивала винтовку, чтобы выстрелить еще раз, пока птица не взлетела. Она волочила одно крыло по снегу, а вторым махала, и кровь все капала и капала на снег. Потом она снова дернулась в сторону, подпрыгнула и почти взлетела, но снова упала, перекатилась по снегу и затихла.

Когда я подошла, птичка смотрела на меня открытыми глазами и часто дышала. Кровь на снегу казалась черной. Я сунула в винтовку еще одну пульку и выстрелила ей прямо в голову, чтобы она не страдала. Голова дернулась, и на снег плеснула кровь. Куропатка оказалась мягкой, теплой и очень легкой. Я подняла ее на руки, и голова у нее свесилась вниз.

Пеппа погладила ее и сказала:

— Красивенькая.

— Ага.

Ноги у нее были гигантские, с огромными когтями и чешуйками, как у рептилий, потому что птицы и произошли от рептилий.

— Тебе ее не жалко? — спросила Пеппа.

— Жалко. — И это была правда, хотя мы собирались ее съесть. Она была маленькая, теплая, с маленьким клювом и оранжевыми пятнышками вокруг глаз, похожими на макияж и очень симпатичными. Мы сунули куропатку в рюкзак и пошли дальше.

Глава шестая

Город

Мяса в куропатке оказалось немного, и я отдала большую часть Пеппе. Хотя было вкусно — мы его посолили и поджарили на камнях. Мы прошли всю пустошь, поднялись на другую горку и вернулись, обойдя Магна Бра. Больше мы никого не поймали, но заметили коршунов и гусей. Зато машин и вертолетов не видели. За день мы прошли больше четырех миль. Вернувшись, мы набрали дров и приготовили куропатку.

Вечером я рассказывала Пеппе о Ковенантском движении в Шотландии. Эти люди не хотели, чтобы на нашу землю пришла религия английского короля и его епископы, и они встречались по ночам на пустошах и холмах Эршира и Галлоуэя. У них были проповедники, которые носили маски и рассказывали им о Боге на тайных встречах. А потом, в тысяча шестьсот восьмидесятом году, король отправил сюда солдат, которые убивали ковенантеров и тысячами изгоняли их в Ирландию. Это длилось восемь лет и называлось Временем убийств. Была одна женщина по имени Маргарет Уилсон, которая не стала отказываться от своей религии, и ее привязали к столбу в заливе Солуэй-Ферт во время отлива. Ей и еще нескольким людям дали шанс сказать, что они любят короля и пойдут в церковь, но она не стала этого делать, ее накрыло приливом, и она утонула.

— А почему она просто не сказала, чего они хотели? — спросила Пеппа.

— Не знаю.

Я правда не знала. Я бы сказала. Какая разница, в какую церковь ходить. Мы никогда не посещали церковь, но в школе были уроки религии, а на Рождество и Пасху приходил священник и рассказывал про Иисуса. Даже Пеппа сказала, что призналась бы в чем угодно, а ее отец был католик.

Я прочитала про Ковенантское движение в «Википедии», когда искала что-нибудь про Галлоуэй и увидела слова «время убийства». Я погуглила и там нашла про Маргарет Уилсон и про резню.

Утром мы постирали трусы, носки и футболки в ручье, и я сделала сушилку, растянув паракорд над костром на двух шестах. Я сказала Пеппе, что нужно мыться, а то мы можем подхватить вшей или инфекцию. Пеппа согласилась:

— Нельзя, чтобы от письки пахло.

— Ага.

Мы разожгли большой костер, вскипятили чайник и намочили полотенце горячей водой. Пеппа разделась, вся помылась и долго еще дрожала, прыгала и вопила, пока я промывала и выжимала полотенце. Она надела сухую футболку и скакала у костра, пока не согрелась и не обсохла, а уже потом оделась полностью. Мы еще раз вскипятили чайник, и тогда разделась я. Пеппа сидела на бревне и смотрела на меня. Спереди было тепло от огня, но спина и задница мерзли на северном ветру.

— У тебя волосы на письке растут, — сказала Пеппа.

— Ага.

— Я так не хочу.

— Все равно вырастут.

— Ну, у меня они хоть рыжие будут?

Я засмеялась. Иногда она меня вот так смешит, непонятно чем. И очень злится, когда я смеюсь.

— Ну и ладно. У меня будет рыжая писька, и меня будут звать Рыжей писькой.

— Кто?

— Парни.

— Не-а. Они твою письку не увидят.

— Ага, но все равно все поймут, потому что на голове волосы тоже рыжие.

— Пеппа, а ты будешь красавицей, — сказала я.

Она сгорбилась и свела плечи, чтобы на груди хоть что-то появилось.

— А у меня будут сиськи, как у Мо?

— Не знаю. У меня вот нет.

— Они еще растут, Сол.

Мои сиськи пока походили на прыщи, и мне не нужен был лифчик. Я не хотела бы большие сиськи, как у Мо. Роберт на них вечно смотрел и хватал. У меня еще не начались месячные, хотя иногда мне казалось, что они уже начинаются, когда живот болел и надувался. Я знала, что делать, если они начнутся, и припасла в рюкзаке прокладки и салфетки без отдушки. А еще ибупрофен с кодеином, если вдруг будет больно.