Ирине Е.

«Вы, которые не знаете, что (случится) завтра: ибо что такое жизнь ваша? пар, являющийся на малое время, а потом исчезающий».

(Иак. 4:14)

Пересекая меридианы, вдоль России ползла злая вьюга.

Голова ее бесновалась здесь, на Урале, хвост хлопал среди пустынных весей Домодедова.

Утренний самолет на Москву безнадежно задерживался с отбытием.

Постепенно светлело, погасли фонари на привокзальной площади, сделались тусклыми огни летного поля, видного через заляпанные снегом окна балкона – но ничего не менялось.

Жена упорно отправляла домой, поскольку неудобство двоих удваивало усталость.

Часы, проведенные в аэропорту – каменно-стеклянном сарае – стоило засчитывать в пятикратном размере.

Мучась сама, она не хотела, чтобы мучился он.

Корнилов столь же упорно отнекивался.

Всю жизнь он считал, что проводить означает помахать рукой по эту сторону от пропускных ворот, поэтому ждал реального отлета.

Уехать просто так казалось предать жену.

Но ожидание высасывало силы.

Хотелось проклясть все на свете за то, что современные самолеты так и не научились приземляться в пургу.

В такой ситуации лучше всего было выпить двести граммов дрянной башкирской водки в баре, отключиться от реальности и не думать ни о чем.

Но его черный джип «Гранд Чероки» наливался морозом у ближайшего поребрика.

Уезжать на такси, затем возвращаться за машиной означало чрезмерные траты.

Потому приходилось терпеть.

Когда объявили посадку, Корнилов не почувствовал ничего, кроме вакуумной усталости.

Поцеловав жену в очереди на регистрацию, он поспешил к выходу.

После влажной духоты аэровокзала снаружи показалось совсем холодно.

Сыпал сухой снег.

Констатация факта, что предстоят две недели в одиночестве, была неоднозначной.

С одной стороны, стоило радоваться свободе.

С другой, Корнилов предчувствовал, до какой космической степени развернется пустота без жены.

Некому будет говорить «доброе утро» при наползающем мутном рассвете, не с кем станет по вечерам смотреть фильмы, скачанные по общим приоритетам.

Не имея детей, они относились друг к другу нежно; позволяли такие шалости, от которых содрогнулись бы примитивные взрослые люди.

Дома жена любила ходить в одной футболке – именно в одной, без нижней части одежды.

На диван перед телевизором она ложилась боком, клала ноги на его колени, укрывалась чем-нибудь теплым.

Корнилов запускал руку под плед, гладил ее прохладный голый живот, опускался ниже.

Ощутив под пальцами мягкие волосы, он спрашивал, что это такое, жена отвечала, что это ее писька – оба смеялись каждый раз, как в первый раз.

Подобное составляло маленькие радости жизни.

Иных уже не осталось.

Работа в университете, где Роман Матвеевич Корнилов – доктор наук и профессор – заведовал кафедрой теоретической механики, стала казаться выморочной.

Она не несла новых эмоций, ничего не давала душе: продолжалась рутина, из года в год идущая по кругу – и даже снижалась по виткам нисходящей спирали.

Когда-то давно все было иначе, переливалось радужными цветами надежды.

Ассистентом кафедры он радовался, видя наивные ляжки студенток, оголенные в оптимальном сечении.

Никаких affairs – ни со студентками, ни потом с аспирантками – Корнилов никогда не позволял.

Делал он это не по высокоморальным соображениям; просто жить без прыжков на сторону было и спокойнее и безопаснее.

Но лицезрение свежих тел до определенного времени доставляло эстетическое удовольствие.

Сейчас все отрубило.

Даже умозрительное ушло в туман.

Однажды Корнилов слышал, как один из коллег учит жизни своего аспиранта:

«Когда пишешь статью, представляй, что читать ее будет Роман Матвеевич, причем в плохом настроении».

В словах содержалась значительная доля правды; его настроение все чаще колебалось около нуля.

Культовый джип проектировали для теплых краев.

Его объемный салон прогревался слишком долго, а Корнилов не собрался поменять сигнализацию «Пантера» на что-то современное, позволяющее дистанционный запуск двигателя.

Оставалось лишь радоваться, что когда-то он сам, заехав в сервис, установил подогревы передних сидений – не требующиеся во Флориде, критические в России.

Корнилов нажал кнопку брелока, наступил на серебристый навесной порог, взобрался за руль.

Хотелось как можно скорей оказаться дома – пусть даже полдороги мерзнуть среди заледеневших стекол.

Трасса Р-314, ведущая в город, была насмерть заснежена.

«Гранд Чероки» не имел межосевого дифференциала, среди сугробов оказывался неустойчивым.

Корнилов ехал еле-еле, по вибрации передних колес чувствовал, что скоро придется менять тягу Панара.

Да и вообще джип не радовал.

При шестицилиндровом двигателе езда укладывалась в рамки лишь нежаркой весной или сухой осенью.

Летом с кондиционером и зимой с печкой на сто километров уходило сорок литров бензина.

Почему он не менял эту машину, не знал никто.

Не трогая газ, поддержанный автоматической коробкой передач, Корнилов думал о том, где купить выпивку на вечер.

В целом он почти не пил, но без жены было нечем занять время.

Каждый год в конце декабря супруги Корниловы наряжали елку; традиция помогала ощутить минимальный вкус жизни.

Искусственное дерево было китайским, но качественным: с пушистыми мутовками и пластиковыми шишками, точь-в-точь, как настоящими.

К концу января елку до следующего сезона складывали в коробку из-под накопительного водонагревателя «Электролюкс».

Вчера, уже перед сном, ее установили в гостиной.

Корнилов предвкушал, как включит перебегающую гирлянду, сядет с выпивкой перед телевизором и запустит видео с женой, где она танцует самбу, размахивая голой грудью.

Таким образом могла создаться иллюзия, что он не один.

Жена, некогда окончившая местный мединститут, работала представителем датской фармацевтической компании.

Она улетела на итоговый «митинг», какие фирма проводила дважды в год.

После недели тренингов и отчетов в гостинице «Россия» предстояла поездка в Копенгаген на завод-производитель.

Так было заведено; традиционная служебно-развлекательная командировка дополняла деловую встречу.

Все медпредставители при устройстве на работу оформляли Шенгенскую визу, летали по миру без проблем.

Прошлогоднее католическое рождество жена встретила в Финляндии.

Вернувшись из Хельсинки, она призналась, как после сорока трех лет, проведенных в России, обнаружила, что жареное мясо в обычном кафе может быть вкусным, а водопроводная вода – приятной.

В том сомнений не имелось.

Корнилов до сих пор занимался научной работой, время от времени ездил на зарубежные конференции.

Хуже, чем в России, он не чувствовал себя нигде; даже во Вьетнаме было лучше.

Временами до невозможности хотелось оказаться в стране, где нет ни зимы, ни снега, ни слякоти, ни бессмертных полков, ни лебедей из старых автопокрышек,

Город – родной и нелюбимый – возник из метели неожиданно.

Заснеженный, он казался менее отвратительным, нежели был на самом деле.

Даже убогие дома выглядели почти празднично.

Проспект, который начинался от въезда и вел в северную часть, был расчищен.

Наконец-то появилась возможность прибавить скорость.