То же счастье? Нет. Это абсолютное счастье, счастье, лишенное тревоги, связанной с рождением ребенка.

Только что умер Ироко.

– Мама, а ты помнишь? – спросил меня Пауло, как будто смерть Ироко вызвала у меня потерю памяти. – Помнишь, как мы поехали за Ироко и впервые его увидели. Шел сильный дождь, а вы с папой в который раз спорили, какой дорогой ехать. Питомник напоминал черный остров Тентена, замок на вершине скалы. У входа охранники исполняли обязанности заводчиков. Они говорили на непонятном фламандском наречии, а их дочь переводила нам на французский. Нам принесли двух трехмесячных щенков. За ними пришел шестимесячный щенок-увалень с красным платком на шее. – Этого никто не хочет, – сказала девушка, – у него небольшое пятно на морде.

«Этот» стал приставать к Пауло.

– Его зовут Иурикан.

– По-французски, – Ироко, – уточнила девушка.

Надо было выцарапать Ироко из когтей этих Тенардье.

Тебя выбрал не твой маленький хозяин, это ты, Ироко, выбрал своего маленького хозяина: ты подошел к Пауло.

Вы с Пауло были как два магнита. Вы впились глазами друг в друга.

Настоящая любовь с первого взгляда.

Вернер считал, что если Ироко не вычесывать, то он станет себя вылизывать, наглотается шерсти, которая образует комок в горле, и задохнется. Я никогда в это не верила, и поэтому Ироко вычесывал ваш отец, часто, очень часто.

После каждого сеанса я прятала щетку…

В конце концов, дом стал похож на магазин собачих щеток.

Вернер садился на пол, что придавало ему весьма необычный вид, и долго вычесывал Ироко. Он массировал его в полном смысле этого слова.

После смерти Вернера Пауло, который раньше уже вычесывал Ироко, взял это на себя. Очевидно потому, что я этого делать не буду.

Начесав огромную кучу волос, Пауло сжимал ее в ладони и звал меня, разжимая ладонь, чтобы показать, как маленький комочек шерсти магически превращается в громадную гору.

Пауло любил вычесывать Ироко, а я любила смотреть, как Пауло вычесывает Ироко.

Парикмахер

Похороны были назначены на среду, а в понедельник парикмахерские закрыты. Значит, к парикмахеру мы пойдем во вторник: мне казалось неприличным, что дети придут на похороны отца с отросшими за лето волосами.

Вторник, утро, рю де Фондодеж в Бордо, один парикмахер, затем другой… просто паломничество…

– Не сегодня, мадам, приходите завтра.

Другой тоже:

– Завтра, мадам, сегодня начало учебного года, мест нет.

Третий:

– У вас свидание?

Дети устали.

– Мама, не важно, какая у нас прическа.

– Важно!

– Почему?

– Я не знаю. Попробуем еще одного и баста, поедем домой.

Наконец мы попали к дамскому парикмахеру… Старый кокер-спаниель свернулся клубочком под столом. Он отчаянный. Они с Ироко смотрят друг на друга.

– Моя собака вам не помешает?

Я еще не знала, что Жан-Доминик шутит с серьезным видом.

– А мой, мадам, Вам не помешает, спросил он, указывая на своего задыхающегося кокера.

– Не могли бы Вы постричь моих детей?

– Ох, мадам, у меня очень много народа!… У вас очень красивая собака…

На какой день Вас записать на следующей неделе?

Он чувствует, что я не настроена на игривый тон.

– Завтра похороны их отца, – шепчу я ему на ухо.

– Садитесь, дети. Дамы, перерыв. Мы заканчиваем.

Клиентки немного удивлены, но не противоречат Жан-Доминику.

– Я беру младшего. Астрид, займитесь старшим. Это займет полчаса.

– Оба?

– Да, оба.

Ироко, вес 38 килограмм

Отличное начало учебного года.

Похороны состоятся во второй половине дня. Утром, по крайней мере, Клаудио сможет пойти в школу. Я всегда считала, что очень важно, архиважно, пойти в школу в первый же день, в первый же час, начать с нуля вместе со всеми.

Пусть Клаудио сходит в школу хотя бы на час.

Я не ожидала, что войдя в школу, увижу небольшой плакат: «Сегодня мы молимся за папу Клаудио».

Я сдержалась, чтобы не проронить слезу. Чтобы люди не выражали мне соболезнования, не подходили слишком близко ко мне. Но эта фраза пронзила меня в самое сердце.

Я развернулась и ушла.

– До скорой встречи, Клаудио.

Когда через час я вернусь за тобой, я не стану смотреть на плакат.

Дети ходят в школу в Бордо. Похороны состоятся в заливе Аркашон.

В церкви, я как в тумане увидела, как вошли все школьные товарищи моих детей в сопровождении своих родителей, учителей начальной школы, учителей и директора школы.

В тот момент я решила, что в столице отменены все уроки ради моральной поддержки, которую почувствовали мои дети при виде всех своих друзей, которых они еще не знали в прошлом году.

На похоронах я произнесла речь, мне хотелось дать два обещания своим детям при свидетелях.

– Ваш отец хотел жить в Бордо, и мы останемся жить здесь.

– И Ироко всегда будет жить с нами (потому что Клаудио с Пауло боялись повторения истории своего отца – что Ироко станет для меня тяжелой обузой).

Через полгода я решила уехать из Бордо. Но мы никогда не расстанемся с тридцатью восьмью килограммами Ироко.

Кладбище

Кладбище. Мы идем за гробом Вернера, который несут мужчины в черном.

За ними Клаудио с Пауло, которых тянет за собой Ироко.

Точнее, Ироко идет сразу же за вашим отцом. Вы изо всех сил удерживаете свою собаку.

Теперь вы стоите у гроба, Ироко с достоинством сел.

Я попросила, чтобы вас проводили. Мне не хотелось, чтобы вы присутствовали при захоронении. Моя родня отвезла вас домой.

Все кончено. Вернер в могиле. Я ухожу с кладбища и замечаю, что я одна, совершенно одна.

Странные люди, никто со мной не остался.

Их пугает мое вдовство?

Но со мной мой Ироко. Ты, по крайней мере, меня не покинул.

Ироко, как отрадно было видеть тебя, когда ты шел по траве и тянул за собой двух сирот.

Ироко, ты помог им пережить невыносимое.

Мой Ботеро

1

Пауло, каждый день ты ложился рядом с Ироко.

Возвращаясь из школы, ты делился с ним своим обедом. Ты приставал к нему, играл с ним. Те же игры в течение одиннадцати лет. Затем ты ложился прямо на пол и засыпал рядом с ним. Раньше тебе было шесть лет, но в семнадцать лет ты, по-прежнему, также спал рядом с ним.

А в знак вашего пробуждения ты чмокал его в нос. Я никогда не видела, чтобы Ироко встал раньше этого сигнала.

Мы привыкли быть осторожными, чтобы не разбудить вас, перешагивать через вас обоих, чтобы пройти. Вы образовывали великолепную скульптуру.

Каждый вечер Ироко прыгал к вам на кровать, чтобы пожелать спокойной ночи, и каждое утро он будил вас. У него был свой ритуал: вечером сначала Пауло, затем Клаудио, а утром наоборот. Я называла его «мой маленький белокурый мальчик», потому что не могла считать его своим сыном, но считала его вашим братом, а вы такие смуглые.

Опухоль, метастазы, но рака нет

Бордо, 18 января 2006 года, за восемь месяцев до смерти Вернера

– Договорились, что ты ничего не скажешь детям? – спросил меня Вернер.

– Посмотрим.

– Нет. Ничего им не говори.

Но как говорят дети, если мама сказала «посмотрим», значит, она сказала «нет».

Перед сном Пауло и Клаудио.

Они знают, что их отец болен и что он только что сделал рентгенографию и прочую компьютерную томографию. Атмосфера ужина была крайне тяжелой. Дети всегда догадываются и чувствуют, поскольку их сознание не омрачено знаниями и у них безошибочная интуиция.