– Если дела пойдут, то и в Нью-Йорк поедем, – сказал я.

– И в Лондон, – добавил Диджей.

– Хочется посмотреть на всех этих сумасшедших на улицах, которые с символами в обнимку ходят. Наверное, их не так уж много. Представляешь, люди живут и мечтают получить ложку, за которой мы едем. Правильно Урод говорил о правильности и важности этого дела. Есть Деды Морозы разных уровней и пониманий. Обычный Дед Мороз – это просто артист, который детские мечты приносит: игрушки, конфеты. А есть Деды Морозы высокие, которые символы достают. Люди сидят обреченные, невзрачные, в своих внутренних печалях, а тут… Дед Мороз с символом в коробке. На тебе, дорогой, ложку деревянную, редкую, о которой ты мечтал.

Урод открыл нам дверь и улыбнулся:

– Ну и правильно. Заходите.

Это была квартира со множеством книг. Казалось, что книги залезают на все стены. Стена заканчивалась, книги заканчивались, а тут за угол и… снова книги. Чего там только не было. И разные языки, и старые обложки, и толстые энциклопедии. Урод накрыл стол, уложил еду, чай, сказал, чтобы мы не стеснялись.

– Расскажу немного. Мы с тобой расстались еще маленькими совсем. Мы тогда с бабушкой в новый город переехали, еще меньше вашего. Пейте, пейте чаек, хороший, сладенький. В том городке была только одна школа, не так, как у вас. Я пошел в эту школу и сразу же вызвал собой недоумение и негодование всех вокруг. Учителя косились, а ученики стали организовывать самые настоящие побои. Ждали меня около школы, валили на землю и били ногами. Кричали: «Урод, урод», – Урод рассмеялся. – Так и шло.

Диджей внимательно слушал, даже не притрагивался к чаю.

– Там жило мышление стаи. Если встречаешь кого-нибудь одного в городе, он пройдет мимо, даже сделает вид, что тебя не видит. Если же они стайкой идут, тут-то и начинаются проблемы. По одному они чувствуют внутри слабость, не хотят проявлять себя. По одному они желают спрятаться, невидимо укрыться. Вот когда их много, тогда и начинается. Все это длилось где-то полгода. Если не каждый день, то уж точно каждую неделю. Я уже вставал по утрам, готовился. Сначала научился не плакать. Вставал с намерением ни разу не заплакать за этот день, что бы ни происходило. Просто лежал, прикрывал голову руками, терпел их удары и оскорбления. И вот, когда научился не плакать, решил, что больше не упаду на землю. Подошли как обычно, толкнули. А я сам набросился на одного, повалил, стал руками ему в лицо бить. Он испугался, закричал, остальные тоже испугались. Я его еще укусил для прочего страха и крикнул, что теперь он таким же, как я, станет, что мой укус заразный. С того момента многое изменилось. Они меня обходили стороной. А старшая шпана решила знакомство и общение со мной завести. Так я попал в другую жизнь и разговоры. Жестко там было, очень жестко всё. Никакое проявление слабости с рук не сходило. Общение за общением, и я познакомился с большими людьми того города. Они растолковали, что моя внешность – это очень хорошо. Объяснили четко и понятно: «Посмотри на людей, они все как один на лицо, а у тебя все перевернуто, это значит, ты можешь делать то, чего они не могут». Иногда приходится проходить через настоящие внутренние сражения, чтобы зажить и засветиться.

Мы с Диджеем ловили и впитывали его слова. Я вспомнил наши старые разговоры.

– А как же ветер? Ты еще дуешь, чтобы он тебе лицо вернул?

– Да. Все эти жесткие дороги, эти жизненные понимания – просто правила жизни, это не меняет тайн, это просто в воздухе болтается.

– А как ты начал продавать ложки и картины?

– Большие люди общались с людьми еще большими из других городов. Те меня заметили, научили, денег дали, в правильное общество ввели. Затем в Америку отправили учиться. В Америке уродам легче, там их больше. Там много разных разнесенных, чьи тела на стульях не помещаются. И у них там устроено так, что это нельзя в обществе подмечать. Смотрят на меня, видят, что лицо перекошенное, а сказать это вслух им запрещает их жизнь. Общаются, как будто все нормально, улыбаются. Поначалу мне смешно все это было, а затем привык.

Мы попросили рассказать, куда надо ехать, что говорить, что покупать. Урод молча посмотрел на воздух над столом и в тишине допил чай.

– Место то странное, запутанное. Что бы ни случилось, знайте, что я все это делаю из чистых чувств и желаний к вам.

– А что может случиться? – испуганно спросил Диджей.

– Да ничего, собственно. Приедете, скажете, что деревянную старую посуду хотите купить. Люди там бедные, отдадут за дешевок. Я денег дам в запас, чтобы на всякие случайные расходы хватило. Но места там шаткие, там многое меняется.

– Что меняется?

– Настроения, интересы, погода. Рассказывают, что сны у них испорченные у всех. Достаточно пожить там пару месяцев, чтобы сны перекосились. А так народ, как везде, – добрый, теплый.

– Ты немного напугал, – сказал я.

– Чем? – Урод рассмеялся. – Если вас такая ерунда пугает, как же вы вообще живете?

Урод сказал, что мы обязательно должны ехать с таким расчетом, чтобы приехать туда рано утром, что с лишними людьми не надо особо разговаривать, что опишет нам дорогу подробно и в сторону не стоит сворачивать. Он достал лист бумаги и начал чертить карту, подробно объясняя, где мы должны сесть на автобус, на какой станции сойти, к какому дому подойти, а к какому дому не стоит подходить ни в коем случае.

– А что нам сказать, когда в нужный дом зайдем?

– Да просто всю правду и скажите: «Мы скупаем вещи старины, слышали, что у вас хранятся деревянные ложки и тарелки, готовы предложить неплохие деньги». Вам все вынесут. Расплатитесь, на автобус, на станцию, на поезд и ко мне с ложками. Здесь деньги за работу и получите.

– А что будет, если мы в этот дом зайдем? – я ткнул пальцем в зачеркнутый домик на карте.

– Тоже ничего особенного. Там невменяемые живут. Скорее всего, они просто не поймут, что вы говорите, покричат, повизжат и успокоятся. Но зачем время терять? Поймите, в округе живут и люди недалекие, в себе плавающие. Иногда общение с ними проходит с тяжестью. Но это не стоит в голову брать или расстраиваться.

Урод еще рассказал кучу всего: где ждать, если хозяев не будет дома, что говорить, если они скажут, что у них нет ложек, что делать, если спят и не хотят открывать, даже что делать, если на нас собак выпустят или начнут сажать за стол и угощать. Ночью мы вышли из дома и пошли на вокзал. Урод дал много денег. Мы запрятали их поглубже, чтобы не потерялись случаем. Вокзал был закрыт, но Урод сказал, что билеты на поезд можно не покупать: все это решается за считанные секунды с проводником. Действительно, когда подъехал поезд, Урод подскочил к проводнику одного из вагонов, дал ему несколько денежных бумажек с просьбой поселить нас, обнял меня.

– Давай, дорогой, терпи эту жизнь, она хорошая, просто ее потерпеть надо немного. Она по-другому раскроется в один момент, по-любовному, – его глаза по-детски улыбнулись.

Мы зашли в вагон, сели на указанные места и стали смотреть в окно. Урод провожал нас смешными взмахами рук и, чтобы насмешить нас, изобразил, как Диджей пританцовывает. Поезд тронулся, за окном зажили темные пейзажи, без ночных людей и даже птиц.

– Из обычной жизни выезжаем, – шепнул Диджей.

– Дедами Морозами становимся. С бубенчиками и колокольчиками. Кто жить не может без ложки или вилки – привезем. Ну и что, что американец или испанец. Им тоже надо как-то выживать. Тоже наверняка у них свои проблемы, своя страшная музыка.