Люба выпорхнула за дверь, а Катя поспешила одеться, в заботливо оставленные скорее всего Любой, вещи на краю кровати. Снова покосясь на край матраса, под которым лежал манящий блокнот, девушка было дернулась, наконец, открыть интригующее чтиво, но сейчас было не время. Присутствие Любы радовало, Кате хотелось скорее пообщаться с кем-то понятным, простым, из той, своей, еще не запутанной жизни, с кем-то кого она понимала, и она поспешила в кухню.

Любовь с недовольством изучала содержимое холодильника, потирая подбородок:

— Кать, а что у вас яиц и молока нет?

Катя пожала плечами и развела руки в извинительном жесте:

— Я тебе больше скажу, мой поджарый муж утверждает, что я не ем пищу животного происхождения.

Люба недоверчиво повернулась:

— Погоди, это что ж получается, он и мясо тебе не дает?

— Не-а, я спросила тут раз, а он меня как полоумную отчитал, про яд какой-то втирал, про смертельную энергию, — Катя задумалась, вспоминая тот разговор. — А, и еще сказал, что в покупном молоке — гной.

Девушки синхронно скривилась, как от лимона, а потом одновременно расхохотались.

— Я однажды с одесситом встречалась, — Люба заговорщически подняла брови, — так у него все «некошерно» было, я через месяц готова была не то что морепродукты, жуков жаренных есть, лишь бы его взбесить и он сам от меня отстал.

Катя опять прыснула:

— Смех смехом, а я уже мечтаю о жаренной курочке, с такой, знаешь, Люб, майонезно-чесночной корочкой, ммммм… — И она блаженно прикрыла глаза.

— Так и не удивительно, что у тебя анемия, мы тебя в клинике нормально кормили, надо Михаилу Сергеевичу про это сказать, пусть он на твоего мужа повлияет как-то. Иначе, ты к концу реабилитации на новую реабилитацию попадешь. Еще удивляется, что ты в обморок рухнула… — причитала Люба, снова нырнув в холодильник и перебирая там найденное съестное.

Катя приземлилась на стул.

— Предлагаю по кофейку, сказала бы с печеньем, но видимо, у нас только фрукты.

— А ты не против будешь, что я тут вместо работы кофе с тобой гоняю? — нерешительно уточнила Люба, вываливая найденные фрукты в раковину, чтобы помыть.

— Люб, ты что? Я только рада! — девушка понизила голос, словно опасаясь, что ее услышат, — Я специально попросила, чтобы вместо всех этих докторов ко мне тебя приставили. Тут скучно, поговорить не с кем.

Люба просияла счастливейшей улыбкой.

— Ой, я так рада! Я так удивилась, когда вместо Тамары с Семеном меня отправили. Еще гадала, почему не Анжелку послали, у нее стаж побольше моего, да и доплата не кислая. И вообще, с меня все другие обязанности с 12.00 сняли, Михаил Сергеевич и часы рабочие засчитывает, как будто я в больнице, и по двойному тарифу за выезд обещал платить. Только там то, народу полно и рвота и утки эти и раны гнойные обрабатывать и пролежни, а тут ты в роскошных интерьерах, тебе по сути и помогать-то уже не нужно ходишь хорошо, разговариваешь хорошо, уколы только, но это бы и консьержка ваша снизу справилась бы.

Тут Катя вспомнила обстоятельства обморока и приосунулась, кидая на Любу виноватый взгляд.

— Ты чего? Я что-то не то сказала, да? — затараторила медсестра.

— Нет-нет, Люб, у меня тут неприятность одна вышла, — она подбирала слова, — в общем, вещи которые ты мне давала, я не могу их вернуть.

— А что случилось? Испортила? — Люба закатила глаза, — с кем не бывает, делов-то? Не переживай даже, руки — ноги слабые, после комы, понимаю.

Катя грустно отмахнулась, останавливая ее воодушевляющую речь:

— Да нет, мне, если честно, даже как-то неудобно говорить, но врать тебе не хочется.

Люба вывалила мешанину из мытых фруктов в большое блюдо в центре стола, шаря по полкам над столешницей в поисках чашек и попутно засыпая кофе в кофемашину. Машина защёлкала, перемалывая зерна, тонкой струйкой наполняя фарфор бодростью. Придвинув стул поближе, Люба примостилась рядом, заглядывая Кате в глаза.

— Ну так и говори как есть, — тоже понизив тон доверительно, протянула девушка.

Катя собралась духом и на одном дыхании выпалила:

— Вещи были замечательные, Люб, но мой муж не оценил. Мы поругались, когда я приехала и хотела их постирать и тебе вернуть.

Брови блондинки сошлись на переносице.

— А что с ними не так-то было?

— Ты лучше спроси, что с ним не так. Орал, что его жена — не прачка и такое мне носить не по статусу. Можно подумать, странные платья, которыми он забил весь мой шкаф лучше. Рюши, воланы, органза, шпильки и ни одной теплой кофточки и ботинок на плоской подошве.

Люба призадумалась, переставляя наполненные чашки на стол.

— А казалось, такой заботливый, — проговорила она.

— Мне тоже казалось, а вернулись домой, и перестало казаться. Про вещи-то, — переключилась Катя, — я могу за них заплатить, только скажи сколько.

— Да нет, ты что?! — замахала руками Люба, — Не надо ничего! Я все равно сто лет их не одевала, в шкафу просто пылились, не зря хранила, хоть кому-то сгодились.

— Я так не могу, — сопротивлялась Катя, — Знаешь что? У меня идея есть. У нас ведь один размер?

Девушка резво встала, схватив со стола и откусывая яблоко, и поманила Любу за собой. Пройдя насквозь свою комнату, она распахнула двери гардеробной:

— Вот! Выбирай любое, — указала на внушительный ряд платьев на вешалках, — и туфли тоже.

Любины глаза загорелись. Она кончиками пальцев провела по струящимся тканям нарядов, зачарованно моргая.

— Обалдеть! Правда, можно?

— Конечно! Это же мои платья, кому хочу, тому дарю! — осмелев и войдя в раж, Катя засмеялась.

— Слушай, какая красота-то! У меня скоро выпуск, хотела платье на вручение дипломов в прокате брать, а тут такое великолепие. — Она сняла и приложила к себе светло-голубое шелковое платье с глубоким вырезом и открытой спиной.

— Можно померю?

— Не спрашивай, Любаш, бери и одевай, зеркало там, в дальнем конце.

Люба на ходу расстегивая пуговицы рубашки и почти выпрыгивая из джинсов пронеслась к трельяжу, нырнула в платье и довольно осматривала себя. Ей очень шел этот фасон, осанка вытянулась, и девушка с ее белоснежными локонами в лазури шелковых переливов стала напоминать греческую богиню, едва ступившую на эту землю из морского прибоя.

— Кать, а оно новое? Может, давай, я доплачу за него?

— Прекрати уже, — пробурчала Катя, — Они тут все новые.

Люба развернулась на пятках, снова недоверчиво сведя брови.

— Как так все новые? Это же твой шкаф, в конце концов, должны же быть тут и ношенные вещи или у вас у богатых так не принято, по два раза одно и то же одевать?

— У них у богатых не знаю, что принято, все это вообще не мой стиль, куда мне носить-то это все? — снова недовольно буркнула Катя и добавила чуть тише, — Я тут вообще лишней себя чувствую. Как будто не то чтобы вещи твои моему мужу не по статусу, а я сама ему не по статусу.

Люба молча приблизилась и, без слов подавшись ближе, обняла девушку, поглаживая по спине.

— В общем, это платье я беру, туфли завтра подберем. А сейчас — капать витамины и поднимать настроение, — она разжала объятье и подтолкнула Катю к выходу, — Раз он у тебя такой неадекватный, время для диверсии. Сейчас поставлю капельницу, а пока ты сидишь, сбегаю в магазин за курицей. Жаренную, конечно, пока нет, но вот бульон с куриной ножкой — это мы быстро организуем.

— Люб, я тебя обожаю! Не бросай меня, пожалуйста, тут в этой золотой клетке, — повеселев в предвкушении нормальной еды, проговорила девушка.

— Я думала, мы подруги, ну или, по крайней мере, уже хорошие знакомые, — заливисто прощебетала собеседница, — куда же я тебя брошу?! Тем более, ты вон как меня выручила, прямо фея крестная.

— Да уж, главное, чтобы карета к восьми, когда Леша домой вернется, в тыкву не превратилась, — протянула Катя.

— Так все! Долой уныние, садись, куда тебе удобно, — девушка метнулась к своей сумке, доставая какие-то ампулы, — Вот в кресло садись, и давай руку, минут двадцать капать будет.