— К тебе пришёл…

Выключив кран и встав у Лизы за спиной, Космос кладёт ладони на нагие плечи, а после зарывается лицом в распущенные золотые локоны, без слов давая осознать, как ему претят их недомолвки, которые приобрели характер явления постоянного. А он с ума по ней сходит. Скажут, что он дурак влюбленный, а ему на то по барабану.

Сам себе судья.

— Не молчи!

Голос Лизы содрогается, теряя обычную плавность, и она не находит силы, позволяющей отстранить от себя Космоса и напомнить ему, что он собирался уехать. Не может сын профессора астрофизики длительно бросать то, чем «Бригада» формировала капиталы и авторитет. Душил Космоса Юрьевича город Петербург. Лиза понимает это, но внутренний протест никуда не уходит. Если вообще когда-нибудь её покинет.

— Пришёл забрать тебя, нечего здесь одной стоять.

— Вчера по телефону москвичам ты говорил совсем другое!

— Давай снова поговорим с тобой о том, кто и кого куда тянет!

— Смысл?

— Может, это меня успокоит?

— Не надо меня шантажировать!

— Да я и не собирался…

— Тогда не надо играть побитого кота!

Лиза пытается сбросить с себя горячие руки мужа, здорово контрастировавшие с тем, как ей было зябко, но ничего не выходит. Они ещё несколько секунд испепеляют друг друга глазами, не делая ни единого движения, прежде чем Космос сгребает жену на себя, окончательно растопив лёд, блуждающий по её венам. Замёрзла…

— Не надо от меня деру давать даже так!

— Не говори о том, чего не случится!

— По-моему, алмазная, мы не говорить собрались, а…

— Подсказать зачем?

— Сам разберусь!

— Тогда не буду отвлекать.

Космос действительно во всем с лёгкостью разобрался. Умело…

И всё-таки день получил возможность для прекрасного начала. Лиза дошла до этого, когда беззаботно лежала на кровати, а Кос игрался с её растрепанными локонами, рассказывая ей о чём угодно, но не про то, что трагичной связкой окружило их в Петербурге. И если бы кто-то имел шанс пробраться в укромную спальню, разрушая уединение супругов, то неминуемо вспомнил бы нетривиальное изречение классика:

«Я знал двух влюблённых, живших в Петрограде в дни революции и не заметивших её…»*

Космос и Лиза предпочли не увидеть сгущающихся облаков, застилающих алмазное небо.

— Вставать не будем? — Косу и в самом деле не хочется покидать свою семью. Собираться на самолёт, видеть грустную Лизу и слушать, как плачет малютка-Арька. Он бы тоже ревел на её месте.

— Рано, а малыши спят, — Лизу удивляет, как доверчиво дети тянулись к Космосу, и как муж мог не уставать от времяпровождения с ними, — жаль будить галчат.

— Это не галки, а пиратки, — Кос сбился со счета, сколько раз изображал перед Арей и её заместительницей циркового верблюда, катающего ребятню на своем горбу. — И мне с тобой в замкнутых помещениях классно!

— А мне с тобой, космонавт, — в этих словах не найти фальши. Лизе гораздо легче находится в родном городе, если рядом с ней муж, — но я так хочу проснуться и узнать, что здесь всё вернулось на прежние круги…

— Ну ты же со мной по-любому, — если Космос снова заговорит о том, что они должны смотать удочки, то пятница точно обернётся масштабной звёздной войной, — не дам тебя в обиду.

— Я же понимаю, что ты не можешь тут долго оставаться, — Елизавета проговорила признание, скрепя сердце. — У тебя телефон разрывается, Белый недоволен, Пчёла там без продыху за условия нового кредита батрачит, хоть ты и говоришь, что сам не понимаешь, куда ветродуй помчит…

— Понимаешь, — Кос не представлял, что может произойти за то время, которое Лиза проведёт вне дома, — а со мной ехать не хочешь?

— Космос, ты меня знаешь! — Холмогорова укоряет мужа, пригрозив ему указательным пальцем, но в отместку Космос ребячливо перехватывает её ладонь, которую сразу же расцеловывает.

— Отлетит? Вот именно, что я всех твоих тараканов знаю по именам! — усталость от происходящего заставляет Космоса отключить любые мало-мальски гневные порывы в сторону Лизы, а только смотреть на неё едва ли не с придыханием.

— Нет, неуд тебе, инопланетный, — лбы в доверительной позе соприкасаются, и Лиза заходится глуховатым хохотом, почти грудным, — но заобнимала бы я тебя до невозможности!

— Обнимай, не стесняйся!

— Сам напросился…

Смех продолжает раздаваться по комнате ровно до того момента, пока на другом конце квартиры не заголосила Ариадна, оглашая квадратные метры чётким восклицанием:

— Ма-а-а-ам!..

Космос вскакивает первым, не расслышав, кого выкрикивает дочка. Халат, как назло, оказался брошенным на полу, а ноги чуть ли не ватными, если уж мизинец правой ноги так неудачно врезался об угол кровати. Лиза же не прекращает гоготать, медленнее поднимаясь следом.

— Арька меня кричит, когда поднимается, Кос! Что-нибудь снесёшь тут…

— Разница-то какая, кто подбежит?

— Ты у нас с утра мамой стал?

— Исключено, железно папка!

— Тогда пойдем…

Следующий час был полностью посвящён хлопотам за детьми и праздному лежание на диване за просмотром программы «50×50». К тому же Аречка и Настя приняли Космоса за аттракцион, который работал без продыху, а Лиза преспокойно попивала зелёный чай, радуясь тому, что по ней не прыгают дети. Всё шло обыденно.

Но из госпиталя вернулась Чернова, крайне тучная и подавленная. Она мышкой проскочила вглубь квартиры, минуя гостиную, не обратив внимания даже на собственную дочку. Холмогоровы синхронно переглянулись, гадая, о чём молчит родственница, но первый шаг навстречу тёткиной неизвестности сделала Лиза. Кому, как не ей…

— Почему не зашла к Настеньке? — Холмогорова перехватывает Ёлку в детской.

Елена беспокойно ходила от двери до окна, сминая в тонких пальцах кашемировую шаль, а её серые, подернутые мокрой пеленой глаза, казалось, ничего перед собой не видели. Лизу пугала эта отрешённость…

— Незачем ей на меня смотреть, плакать не должна, — моложавый женский голос суров, но эта суровость обманчива — взрыв где-то рядом.

— Мы же были у вас вчера, — Лиза не загадывала зазря, что могло произойти за сутки. — Операция успешно прошла, на восстановление пошел. Понятно, что ты с ним безвылазно сидеть должна, но…

— Ночью муж сознание терял, с трудом в себя привели, а очнулся — и те же речи, — кошмарный сон Ёлки стал её реальностью. Усаживаясь на утеплённый детский ковёр, она закрывает почти обескровленное лицо ладонями, не пытаясь сдержать рыданий. — Жить не хочет, друг по его вине погиб, только об одном и твердит. Стало ещё хуже, под капельницами лежит, как кукла, глаза стеклянные! Стеклянные…

Елизавета опускается на пол вслед за тёткой, не пытаясь отнять ладоней от её покрасневших глаз. Ёлка, всегда стойко державшая удар, не выдержала и сломалась, и это виделось сказкой.

Страшной сказкой!..

Всесильная Елена Чернова разрывалась от душившей истерики, а Лизе приходилось лишь кротко держать её за руки. Март восемьдесят третьего восставал из пепла и пекла времени, но ныне тётка и племянница поменялись местами. Кто бы знал?!..

— Ничего не вижу, что дальше будет! Ничего, Лиза!..

— Ты не должна сдаваться! Всё ещё будет хорошо!

— Что-то уже безвозвратно сломалось…

Треснуло, лопнуло, разлетелось в щепки.

Заметив Космоса, затаившегося в дверях, Холмогорова безмолвно качает головой. Она ничем не может возразить на его обескураженный взор, а в воспалённых висках билась единственная мысль…

Страшная сказка сбывалась.

***

Погода в февральском Питере по-прежнему не выдерживает никакой разумной критики. Коренной москвич Космос Холмогоров ненавидит этот вечно сырой город, но вынужден оставить здесь тех, кого любит больше жизни. Он убеждает себя, что это кратковременная мера и скоро придет весна. И какой смертник может отнять у него алмазных девчонок? Но уверенности нет ни в чем. Тревога против воли множилась.

Облака на небе низкие, свинцовые и паршивые. С девяностого года ничего не поменялось. Даже Лиза стоит перед ним совсем также, пряча ладони в карманах его зимнего пальто. Отпустить боится. Не у него одного нарастают гнетущие чувства.