Горбачёва замещал ГКЧП – Государственный комитет по чрезвычайному положению, вице-президент СССР Геннадий Янаев, тоже в очках. Как раз показывали его конференцию в пресс-центре МИД.
– Смотри, Янаев с платочком, сморкается, – ехидно сказала мама. – Наверное, пока по баррикадам сегодня бегал, простудился!
Мама выключила телевизор, – берегла, боялась, что опять сломается. А вскоре пришёл и в дупель пьяный Павлик.
Второй день путча
Во вторник не принесли ни «Московский комсомолец», ни «Труд», ни «Пионерскую правду». Бабушка возмущалась:
– Раз они не выходят, значит, заодно с ними!
– Путч, – с ненавистью сказала мама. – Хунта.
Так Люда узнала два новых слова. А она вообще очень любила слова и словари, и тему «Лексика» по русскому языку.
С одиннадцати ночи до пяти утра в Москве объявили комендантский час. В дупель пьяный отчим ревел:
– А я всё равно пойду, – пусть стреляют!!!
– Паш, это не у нас, а в Москве!
Провал путча
Два пальца вверх – это победа!
И это – два пальца в глаза.
Мы бьёмся насмерть во вторник за среду,
Но не понимаем уже четверга.
Юрий Шевчук, «Революция».
На третий день танки уехали. Муж матери по-прежнему пил в своё удовольствие.
***
– Всё, путч кончился, – сказала мама в четверг.
– Жалко.
– Путчистов арестовали.
– Сволочи!
Так для Люды кончилось весёлое приключение.
У неё всегда была убогая, скучная, серая жизнь. Когда других с кнутом загоняли в кружки и музыкальную школу, Люду с такими же скандалами туда не пускали. Она не понимала, почему «кружок», а не квадратик. Там что, где-то сидят на полу и плетут макраме?
Люда не знала ещё, что обречена с самого первого класса. Отец её не воспитывал, и она была записана в бедные. Первая учительница только ей задавала посреди урока странные вопросы: «А на чём ты спишь?»
Дома ей не рассказывали о Ленине, и о Боге тоже, хотя у Павлика сохранились старинные иконы, засунутые в ящики ликами вниз. Первомай и Октябрьскую революцию они праздновали, ходили на демонстрации с флажками и шариками, но не более того. Мама Люды больше всего на свете боялась, что её и дочку заставят делать что-нибудь общественное, – идти в демонстрации и нести транспарант.
О Ленине до школы Люда что-то слышала, – мама выписывала большую газету «Ленинское знамя». Павлик показывал ей профиль Ленина, и строго спрашивал, кто это, а Люда из непонятного упрямства говорила, что «не знает». «Обязана знать!» – довольно мягко говорил отчим.
А в первом классе учительница рассказала, что был такой мальчик – Володя Ульянов, который всегда хотел, чтобы народу жилось лучше, и однажды он изменил этот мир! И Люда поверила учительнице, и это стало для неё религией.
Даже если бы в стране не сменился строй, а Люда пронесла бы веру в Ленина до конца, партийная карьера ей всё равно не грозила. Она была выбракована, как щенок заводчиком, с первого дня обучения в школе, ничего не понимала в общественных институтах. К тому же, родители категорически запретили ей куда-то «лезть», что даже когда некому стало возглавить «звёздочку», которой все руководили по очереди, Люда умоляла учительницу не назначать её «командиром»:
«Я не справлюсь!»
А на самом-то деле она боялась, что её станут ругать родители. Хотя, конечно, Люда рассказывала им не всё, – что её на физкультуре бьют ногами в живот за то, что она толстая, и всё время «подводит команду».
Пришлось тогда назначить «командиром звёздочки» двоечника Рому Лёвкина – небывалый карьерный взлёт!
Во втором классе, в первой четверти, их учили голосовать «за» и «против». Выбирали какие-то «комитеты», о которых все забыли сразу же после выборов. Выдвигали кандидатов, Люду – никогда. Она сидела за партой и не голосовала.
– Бассейн, а ты почему не голосуешь? – с ненавистью спросила учительница.
– А мне всё равно.
– С завтрашнего дня, Бассейн, я перестану тебя замечать. Нет такого – «всё равно». Есть «воздержался».
И Люда в ужасе стала задирать руки, чтоб не подвергнуться остракизму.
Всю начальную школу Люда проболела бронхитами и ОРЗ, но на успеваемости это никак не сказывалось. И вот в прошлом году, в апреле, она в очередной раз заразилась гриппом. У Люды была температура, сильно болела голова, но она была сильно возбуждена своими фантазиями и ходила по комнате.
В их квартире целыми днями работал приёмник «ВЭФ-202», радио «Маяк». Включать телевизор Люде не запрещали, да она и сама не хотела. Так что во время путча балет «Лебединое озеро» не видела.
Люда любила автобиографические повести Горького «Детство» и «В людях», – она читала их и перечитывала. Просто описываемое там насилие в семье было для неё родным.
«В людях» вещь уже сложная, и Люда многое в ней пропускала. Но вдруг она запнулась о «книгах подпольного издания», «которые читали и плакали», и о которых особо строго спрашивали на исповеди.
«Да, есть что-то запрещённое, не может его не быть!» – сказал Смурый, шеф-повар на камском пароходе.
В десять лет Люда гордилась, что она живёт в советской стране. Самая большая, самая богатая! Она любила рассказы о Ленине Зои Воскресенской, воспоминания Кржижановского, Бонч-Бруевича, бодрые песни, которые распевала, не имея данных, во всё горло:
Дети разных народов –
Мы мечтою о мире живём!
А мама издевалась:
– Какие песни ты поёшь… патриотические.
Что бы она ни делала, – Павлик, мама и бабушка всегда зло над нею смеялись. И Люда тут же сникла. Она не знала, что такое «патриотический», – и решила, что это что-то неприличное.
Как-то в субботу Люда пела «Марш октябрят»:
Будем верно мы дружить!
И стране родной служить!
– Да, Люд, правильно! – с чувством сказала нетрезвая мама. – Страна у нас бедная, разорённая!
…И в этот весенний день, возможно, под действием температуры, Люде захотелось вдруг ленинской славы. Она подумала: а вот бы перевернуть всё назад, и прославиться! Для неё всё это, – приставы, ищущие свинцовый шрифт и прокламации, явки-пароли, – были просто увлекательным приключением.1
– Интересно, а сейчас есть что-нибудь запрещённое? – спросила она маму.
– Наверное, есть, – серьёзно ответила она.
И Люда представить себе не могла, какое оно, это самое «запрещённое»?
– Наш переплётчик, муж Ленки Тапкиной, – сказала мама, – рассказывал нам о Ленине. Что он специально устроил голод в Поволжье, чтобы все его признали вождём.
И Люда решила, что мама доверила ей страшную тайну, за которую их могут расстрелять.
***
В пятницу наконец-то вышли газеты. На передовице «Московского комсомольца» – убитый архитектор Илья Кричевский. Обозреватель Екатерина Деева написала: «Бог, неужели ты проклял Россию?»
Но ей следовало бы обратиться к Яхве.
Во вторник новый Ленин, президент России Борис Ельцин, никогда не служивший в армии, взял на себя полномочия главнокомандующего Вооружёнными силами и создал министерство обороны РСФСР. Защитники Белого дома жгли костры, пили горькую и ожидали ночного штурма. В первый день путча с одной машины раздавали водку, с другой – противогазы. А Ельцина, длинного и нескладного, в сером костюме, почтительно поддерживая под зад, подсадили на танк. Это был такой прообраз снайперской винтовки, аккуратно убираемой в футлярчик.
В ночь на 21 августа в подземном туннеле на пересечении Калининского проспекта и Садового кольца погибли трое митингующих, – слесарь Владимир Комарь, архитектор Илья Кричевский и бухгалтер Владимир Усов. Стране не хватало святых и героев: жития они забыли, а советских вдолбили копытами в грязь. А тут тебе трое святых, «защитников демократии»! В стране объявили траур.
