Ну вот, сижу я помытый в камере. Думаю. В основном о том, что будет, когда попаду непосредственно в тюрьму. Прежде всего вспоминается сцена из «Джентльменов удачи», где здоровый урка говорит вновь прибывшему, что место новичка возле параши. В кино ситуация выглядела смешнее, чем в моем воображении.

А еще представляю: вот я в камере, вооружившись заточкой, кружусь в танце смерти с кем-то синим от наколок. Со стороны кажется, что как-то нелепо кружусь, неуверенно, что ли. Ищу причины неуверенности, прихожу к выводу, что последняя серьезная драка хоть и завершилась в мою пользу, но была лет четырнадцать назад и без заточек.

Думаю, что теперь готовить себя к кулачному бою поздновато, да и видеокамера под потолком – при ней как-то стыдно. Успокаиваю себя, вспомнив разговор героев «Бойцовского клуба»:

– С кем бы ты подрался из исторических личностей?

– С Линкольном.

– С Линкольном?

– Ага. Высокий, руки длинные. Тощие бьются до конца.

Ну, фух! Я, конечно, не Линкольн, но вроде не толстый и рост – метр девяносто. Значит, буду биться до конца. Стал читать «Лед» Сорокина – единственную книжку, что у меня была с собой. Я ее уже читал, даже не знаю, зачем взял.

Через какое-то время открывают дверь. Заходят две женщины и один надзиратель. Вроде какой-то майор.

Правозащитники. Общий смысл: мы тут мимо проходили, дай, думаем, заглянем.

– Ну, как дела?

– Хорошо, говорю, уютненько тут, и информационный материал забавный.

В камере лежали образцы заявлений в формате «Отказываюсь от приема пищи по причине _________».

– Это я придумала, – говорит одна из них.

– Удобно, – говорю.

– Какие-нибудь просьбы есть?

– А у вас случайно спичек не найдется? А то я сумку сигарет взял с собой, а со спичками не сложилось.

Дают пару коробков. Восторг. Прощаемся. Лежу. Курю. Думаю: «А не так плохо!» Заварил себе «Доширак» – вообще хорошо. Чистенько и правозащитники. Зря ругают тюрьмы все-таки.

На ужин попробовал баланду – не особо вкусно, но черви не плавают и горячая, жить можно. (Есть не стал, гордо ограничившись бутербродами с привезенной с собой брауншвейгской – попортится ведь.) Тетечка-охранник говорит:

– Я к тебе попозже соседа подселю, хорошо?

– Неужто и это регулируется моим желанием?

– Да не особо.

– Конечно, подселяйте, в компании веселее.

Позже приводят чувачка. Весь на суете, говорит быстро. Интересуюсь статьей: точно – мошенник. Стало быть, коллеги. Он сразу к окну, а оно высоко, под потолком почти и глубоко утоплено, не открывается.

– Давно тут? – спрашивает.

– С обеда где-то.

– Дороги тут есть?

– Чего?

– Понятно все.

Осматривает окно, заключает:

– Нет, на этой стороне нет. Черт. Мне связь позарез нужна. Жена без денег осталась, ей деньги только по моему звонку привезут.

– Тут телефоны есть?

– Тут все есть, – смотрит с укоризной. – Слушай, братан, не обессудь, но мне в другую хату надо, позвонить нужно позарез.

– Ну конечно, если надо…

Самому, конечно, жалко, что знакомство не удалось. Закуриваем.

– За что сидишь? – интересуется.

– Да так-то сложно сказать.

– Погоди-ка, а фамилия у тебя как?

– Навальный.

– Та-а-ак, – тушит сигарету. – Тут мне точно телефона не будет.

Идет долбиться в дверь. Тетечка подходит минут через пять:

– Что случилось?

– Уважаемая, мне очень надо переехать, желательно в те камеры, что напротив.

– Это чегой-то?

– Ну, мы не сошлись в политических взглядах.

– Чего?

– Не можем сидеть, разные взгляды на госстроительство.

– Ничего не знаю.

Ну и в таком духе еще минут пять. Тетечка под конец вскипела. Я тебя, говорит, сейчас к петухам посажу. Юмор тюремный, наверное.

Но потом она его все-таки перевела. Вроде понятная такая ситуация: чувак сразу смекнул, что камера, где сидит известный зэк, под более пристальным контролем, поэтому связь с внешним миром будет проблемой. Но тут важна процедурная часть. У зэка есть два способа покинуть камеру:

1. Быть выведенным оттуда по воле сотрудника.

2. Попроситься самому в другую камеру, то есть «сломиться с хаты». А с хаты ломят за какие-то поступки.

Хоть в описанном случае чувака никто не выгонял, но процедурно тут вариантов нет. Чувак с хаты сломился. И причины не имеют значения – страдания отдельно взятой хаты должны быть разделены по-братски. А значит, я, не проведя в тюрьме и дня, чувака с хаты сломил.

Мама ама криминал.

Кстати, после отбоя чувак этот очень просился обратно, ну очень-очень. Тетка в этот раз была непреклонна – после отбоя двери не открываются.

Уж не знаю, что у него там за проблема возникла. Судя по истерическим ноткам в голосе, проблема была. Может, и вправду к петухам его посадили (но навряд ли), а может, те, к кому он подсел, объяснили, что, сломившись с хаты, сидеть теперь можно только с такими же, – неизвестно. Ясно одно: дважды просить о переводе в первый день пребывания в СИЗО – не очень хороший старт.

Для трагичности, наверное, нужно было бы написать, что первая ночь в тюрьме была бессонной. Но писать я постараюсь максимально честно, поэтому стоит признать, что заснул я быстро и прекрасно выспался.

Свет включают в шесть утра, но не будят. Обычно я вставал часов в восемь, но в первый день с непривычки, конечно, был с шести на ногах. Ну как на ногах – лежал себе и читал.

В обед тетечка передала мне письма, несказанно меня удивив. Есть, оказывается, такая услуга «ФСИН-письмо». Заходишь на сайт, пишешь в специальной форме письмо, в тюрьме распечатывают и отдают адресату. Если оплатить ответ, то к распечатке прилагается чистый лист, на котором адресат пишет ручкой. Потом его сканируют и отправляют на волю. Очень продвинуто и удобно.

Письма было два: одно – от матери, другое – от незнакомой женщины с фото меня, Вико, Степана и Остапа. Уезжая, я не взял фотографий и отдельно оговаривал, чтобы мне в случае чего их не слали: думал, это будет причинять душевные страдания. Тут я, конечно, оказался не прав, и очень было классно получить фоточку. Был тронут. (Потом я постоянно требовал высылать мне фотки и скопил несколько тысяч – если бы захотел их все пересмотреть, мог бы занять этим пару-тройку дней фултайм.)

Спросил тетечку, не подселит ли она кого-нибудь ко мне, ведь все-таки Новый год, одному скучновато. Тетечка сказала, что вероятность моей встречи Нового года на карантине стремится к нулю.

Потом пришел майор, который вчера был с правозащитниками, и куда-то меня повел по «Бутырке». Куда – уже не помню, на какую-то очередную регистрационную процедуру. Но это не сильно важно: главное – получилась экскурсия по тюрьме.

Шли долго, через кучу коридоров и дверей. Майор их отпирал и запирал, удивляя меня тем, как он безошибочно выбирает нужный ключ из огромной связки. Когда нам попадалась хозобслуга, которая выдавала обеды в камеры, мы останавливались, майор требовал закрыть окошко раздачи, и только потом мы проходили мимо. Это меня удивило: не очень понятно, что за опасность могла исходить из окошка, в которое пролезает только миска, но мне разъяснили, что таков порядок, и все вопросы отпали.

Проходя по какому-то из коридоров, увидел, что дверь одной из камер открыта и там роется куча сотрудников, выбрасывают в коридор что-то невнятное: веревки, сигаретные пачки, коробки спичек. Все жильцы камеры – человек, наверное, пятьдесят – находились в огороженном решетками торце коридора, через который пролегал наш путь.

«Вот она, первая встреча со злыми зэками», – с волнением думал я и, приближаясь, прокашлялся, чтобы случайно не поздороваться фальцетом.

Зэки выглядели очень зэками. Во-первых, все небритые, во-вторых, все нерусские, а значит – взгляд из-под моноброви и из недр темных мешков. В основном все стояли в куче, только трое барражировали туда-сюда, крутя четки и сутулясь.