Я опустил ружье, положил его на колени, достал из футляра подзорную трубу и раздвинул ее, стараясь не задеть кусты – задача была не из легких. Я долго доставал инструмент и еще дольше наводил его на нужное место между пересекающимися ветвями двух рядом стоящих сосенок, и потом я вздрогнул и выдохнул, чем дал Красной Вороне понять, что заметил человека.

– Он там? Один? – шепнул он.

– Да. Один человек.

Я смотрел на него через мощную трубу, и мне казалось, что нас разделяют только пушистые ветки деревца. Я словно смотрел в его глаза, а он в мои. Глаза его были большими, холодными, блестящими; он не мигая смотрел в мою сторону. Кожа вокруг глаз была покрыта мелкими морщинами; остальное лицо было выкрашено красной краской. Он одет был в кожаную рубашку, с его плеч спускался плащ из бизоньей шкуры. Над бурой хвоей за его плечом торчал ствол ружья. Пока я смотрел на него, он медленно поднял руку, еще медленнее развел ветки перед своим лицом и, подавшись вперед, уставился на куст, в котором мы прятались, сквозь сделанную им щель шириной в дюйм или два. Так он простоял довольно долго, а потом, осторожно отпустив ветки, подался назад и, обернувшись вправо, знаками сказал своему товарищу, которого я не видел: «Я их не вижу.»

Его товарищ, должно быть, знаками ему сообщил свой план о том, как напасть на нас, потому что тот немного погодя знаками ответил: «Нет. Мы будем сидеть здесь и ждать, когда они появятся.»

Я шепотом сказал Красной Вороне все, что увидел; он попросил трубу, очень аккуратно навел ее на нужное место и долго смотрел в нее. Глядя на него, я увидел, что он, как и я, вздрогнул, увидев так близко лицо врага; всмотревшись внимательнее, он нахмурился и скрипнул зубами.

– Убери, – сказал он мне, протягивая трубу.

– Нет. Я хочу еще раз на него посмотреть, – возразил я.

Он неодобрительно тряхнул головой.

– Убери, – повторил он.

– Почему?

– Потому что я хочу застрелить этого большеглазого! И ты должен быть готов ко всему, что случится после моего выстрела!

– Но ты можешь промахнуться!

– Нет. Я прицелюсь в то место, где скрещиваются ветки, и пуля попадет в него правее этого места, – сказал он, показывая на середину груди.

Следующие несколько минут показались мне часами. Я думал, что никогда не уберу в футляр трубу и возьму ружье наизготовку. Впервые мои руки так тряслись, что я с трудом смог попасть трубой в отверстие футляра из сыромятной кожи, куда она едва входила.  Я задавал себе вопрос – что будет, когда Красная Ворона выстрелит?  Я ругал себя за то, что был в таком состоянии. Я должен был успокоиться и быть готовым ко всему.  Я посмотрел на своего почти-брата – он был спокоен, на лице у него была хмурая улыбка, свое ружье он осторожно просунул между стеблями кустарника. Это помогло. Я перестал трястись, взял ружье в руки, взвел курок и осмотрел запальную полку. Красная Ворона одобрительно кивнул.

– Сейчас! Внимательнее! Осторожнее! – прошептал он.

Бабах! – громыхнуло его ружье.

– Я-и-и-и! – завопил человек за деревьями.

Его товарищ, который был справа от него, что-то крикнул ему, но тот не ответил. Мы слышали его тяжелое дыхание; одно из деревцев тряслось; потом все стихло. На мой шепот: «Он мертв?» Красная Ворона кивнул: «Да!»

Я снова достал подзорную трубу, очень осторожно, чтобы не потревожить кусты, а Красная Ворона с теми же предосторожностями перезарядил ружье и тихо шепнул:

– Что ты видишь?

– Только одну ногу в мокасине. Он не шевелится; ты наверняка его убил.

Я тщательно всматривался, но было все как я сказал: видно было только одну ногу, рядом со стволом левого из двух деревьев; их многочисленные ветки, покрытые густой хвоей, скрывали все остальное тело.

– Только бы увидеть второго врага. Постарайся, постарайся найти его своим далеко видящим прибором; он должен быть в десяти или пятнадцати шагах правее убитого, -попросил меня Красная Ворона.

И, когда я взял трубу, чтобы просунуть ее между другими ветками, мы услышали тяжелый топот в том месте, где оставили своих лошадей.  Потом топот повторился, это был удар копыт по камням, торчащим их сухой хвои; ошибки быть не могло, эти звуки не могли издавать лоси или олени, только лошади могли с такой силой бить копытами.

– Наши лошади! Он их забрал, тот что с луком! Может быть, мы его нагоним! – крикнул Красная Ворона.

С ружьем в одной руке и трубой в другой я вслед за ним выскочил из кустов и побежал к вершине хребта. Вбежав в лес, мы увидели убитого – он лежал на спине, широко раскинув руки. В пятидесяти шагах от него мы нашли место, где оставили своих лошадей, дальше идти по следу было проще, потому что острые края копыт четко отпечатались на тонком слое сухой и сгнившей хвои. Мы быстрее побежали по этим следам – сперва перевалили через узкий хребет, потом стали спускаться по его западному склону, и внезапно оказались на травянистой поляне среди соснового леса, как раз вовремя, чтобы увидеть врага, который ехал верхом на одной лошади и вел другую в поводу; он пересекал маленький ручей у подножия хребта.  Он направлялся на запад через редкий сосновый лес, и двигался так быстро, что нам гнаться за ним было бессмысленно.

– Он идет к маленьким озерам у Быстро Бегущего Ручья, излюбленных охотничьих угодий Народа Гор. Наверное, часть их стоит там лагерем, – сказал Красная Ворона.

– До лошади мне особого дела нет, но я очень не хочу потерять свое седло, потому что другого такого я не найду, – пробормотал я.

Ничто из доставшегося мне за последний год не было для меня столь ценным. Это было испанское седло из твердой черной кожи, с высокими луками, которое военный отряд пикуни привез из очередного набега в далекую страну вечного лета, и я дорого за него заплатил: ружье и два одеяла.

– Ну, а я с лихвой возместил кражу моей лошади. Я убил одного из двоих, которые хотели убить нас. Я счастлив! Я горд! Для меня сегодня великий день. А ты не падай духом! Может быть, мы еще вернем твое седло.  Мы пройдем по следу конокрадов до их лагеря, только вначале сделаем то, что должны – отнесем мясо большеголовых в лагерь. Пошли, сначала подойдем к убитому, а потом вернемся в лагерь за другими лошадьми, – сказал Красная Ворона.

Первое, на что мы обратили внимание, подойдя к убитому – его ружье и снаряжение исчезло; пока мы высматривали его товарища, тот незаметно пробрался к нему и все забрал. Красная Ворона был этим страшно расстроен.

– Я хотел взять это ружье. Я собирался посчитать с ним ку во время церемонии О-кан, – пробормотал он.

– Ты сможешь посчитать свой ку, – сказал я. – Я буду твоим свидетелем.

– Да, конечно. Но сам подумай, насколько лучше было бы, если бы я смог, стоя перед всеми, поднять это ружье и сказать им: «Смотрите на это ружье, оружие врага, которого я убил на горе Плоская Вершина, поднявшись на нее с западной стороны Внутренних Озер....»

– Это был сильный человек. Посмотри, сам он не толстый, но какие у него мощные ноги.

– Разумеется! Это был саксис О-ки-та-ки. Все мужчины этого племени обладают толстыми мускулистыми ногами, потому что живут они в горах и охотятся пешими, а не верхом, как мы на равнинах. Они столь выносливы, что могут забраться от подножия горы на ее вершину, ни разу не присев отдохнуть.

Так я впервые увидел человека из племени саксис  О-ки-та-ки, которое живет в горах, или, как называли их в нашей компании, стоуни или стонис. Это было племя ассинибойнов или сиу, которое много лет назад после ссоры из-за женщины отделилось от основной части племени и, пройдя через принадлежавшие черноногим обширные равнины, полные бизонов, нашли себе прибежище в далеких Скалистых горах, бродя по их склонам между истоками Саскачевана и Миссури, по тем тропам, которые позднее облюбовали кутенаи, с которыми мы были в дружеских отношениях.  Они добывали бобров и куниц, пеканов и росомах, и свою добычу приносили к нам в форт Маунтин, когда черноногих там не было. Иногда их меха скупали северозападники, действовавшие к западу от гор.