Ничто не выдаёт в песне сверчка, что он завтра умрет.

Старинное японское хокку

Долг зовёт

… сны были его секретным убежищем, скрываемой от всех интимной тайной, башней из слоновой кости, его детским домиком на ветвях, поэтому когда в уют его сна назойливо забарабанил чей-то бесцеремонный кулак, он хрипло рявкнул в подушку:

– Это должно быть делом исключительной важности!

– О да, – весело заверил приглушённый переборкой голос из-за двери. – Исключительнее не бывает.

Ну разумеется: Ин Фэй с ее раздражающей жизнерадостностью – кто же ещё, мысленно скривился он. Сделав ещё пару гребков в томном потоке небытия, он не без усилий вынырнул, наконец, на поверхность сознания и булькнул:

– Сейчас буду.

Какого дьявола, что там ещё стряслось у этих бездельников?

– … и ты не сказала «сэр»! – оторвав мятое лицо от подушки, запоздало крикнул он вдогонку эху убегающих легких шагов.

В снах не было необходимости притворяться кем-то, кем приходилось казаться для других, и можно было побыть тем, кем ты был на самом деле или тем, кем тебе уже никогда не стать. Конечно, если не считать кошмары, но плохие сны ему почти не снились, с этой ролью успешно справлялась реальность.

Нехотя и без всякого намёка на грациозность отнюдь не свежим юным мотыльком он вывалился из кокона спальника в металлический холод личной каюты, на мгновенье задержав взгляд на мутном отражении на дверце шкафчика: потрёпанный стареющий мужчина, давно преодолевший свой кризис среднего возраста посредством безоговорочной капитуляции.

Неуклюже запихнув грузноватое тело в истертый комбинезон с капитанскими нашивками, уже привычно сдавшись заедавшей молнии, Дэниэл Смолл раздраженно захлопнул дверцу, за которым скрывалось маленькое тюремное окошко иллюминатора, откуда на него злобно уставился чёрный немигающий глаз бездонного космоса. Привычным движением насадив на лысеющую макушку мятую бейсболку с логотипом космобуксира «Скарабей» – для своих «жук» – и, засунув в опущенный уголок рта изжеванный трупик сигары, не подававшей признаков жизни уже добрый десяток лет, придал образу космического волка законченный вид. Итак, шкипер, долг зовёт.

Какой-то русский царь

– «Айвэн Сусэнен», – прочитала удобно расположившаяся в пилотском кресле Ин. – Кто это?

Это было одной из ее уникальных способностей: уметь удобно устроить своё гибкое тело в любом месте и в любых обстоятельствах – не говоря уже о ее законном согласно штатному расписанию.

Рядом с большими вычурными буквами названия на изъеденном оспинам метеоритных шрамов шершавом боку космической глыбы едва проглядывалось полустертое тавро прямоугольника, образованного тремя разноцветными горизонтальными полосами.

– Видимо, какой-то русский царь, – мрачно процедил Бутч, коренастым дубом высившийся позади неё, скрестив на груди пару гидравлических молотов своих гигантских ручищ.

– Ваши познания славянской истории впечатляют, мистер Фишер, – задумчиво пробормотал Майкл Питерс, масштабируя изображение с внешних видеокамер на мастер-экране.

Дэниэл Смолл ссутулился на своём капитанском троне куцей рулевой рубки, едва вмещавшей всех членов немногочисленной команды, глядя на экран с таким выражением на лице, как будто наблюдал за гадюкой. Кривоватыми пальцами он машинально теребил маленький гнутый железный крестик, видневшийся в вырезе не до конца застегнутого комбинезона, гоняя незажженный сигарный окурок из одного уголка рта в другой.

– Так, ладно, что мы имеем? – наконец вздохнул он. – Штурман, я весь внимание.

– Мы имеем ветхозаветную модель корабля на ядерной тяге, судя по всему, довоенных времён, предположительно русского производства, который дрейфовал встречным курсом без сигнальных огней и вообще всяких признаков активности, – монотонно продекламировал Питерс, грациозно выводя цепким ухоженным пальцем витиеватые узоры на тачпаде. – На вызовы не отвечает. Внешних повреждений не замечено. В реестре не значится.

– Ну разумеется, – вздохнул Смолл.

– Не нравится мне это, – подал голос Бутч.

– Тебе никогда ничего не нравится, – хмыкнула Ин.

«Да этой посудине, наверное, лет сто, не меньше», раздалось с галерки.

– Дайте-ка общий план, – поморщился Смолл.

Присутствующие молча уставились на заслонивший звезды исполинский темный силуэт, рядом с которым их корабль казался утлой лодчонкой возле туши дохлого кита.

– … Летучий голландец, – произнес сзади чей-то тихий голос. Кажется, Яна Белкина, юнги и новичка на борту.

Все повернулись к сказавшему.

– В смысле голландец? – наклонила набок изящную головку Ин. – Это же вроде русские.

Тот с готовностью встрепенулся:

– А это такая…

– … нафталиновая морская легенда про корабль с проклятым экипажем, – перебил его Смолл с гримасой словно от зубной боли. – Сколько тебе лет, сынок, для детских сказок?

– Я в детстве читал в одной книге, – стушевался юноша. – В доме моего деда был чердак с морем книг. И в одной была эта история. Экипаж судна был обречен вечно скитаться по волнам мирового океана, а встреча с кораблём-призраком сулила морякам беду…

Члены экипажа некоторое время угрюмо разглядывали его как будто вдруг обнаружили на вечеринке подозрительного чужака, завалившегося без приглашения. Кроме Ин, которая незаметно ему подмигнула ему узким зелёным глазом.

– Вот почему вредно читать книжки, – подал голос инженер-электроник Альберт Гай, которого все звали «Эл», а если хотели обидеть «Элли». Редкая тесьма волос цвета грязного снега опоясывали его лысеющий череп, из-за чего казалось, что он напялил на голову осьминога-альбиноса. – Проще заливать инфу через напрямую нейроинтерфейс, а чтение – это каменный век, пустая трата…

– Похоже, у них что-то стряслось, – задумчиво произнёс Питерс.

На минуту в рубке повисла мертвая тишина. Стало слышно как под потолком потрескивает нервным тиком неисправный светодиод.

– У меня плохое предчувствие, – мрачно объявил Бутч.

– У тебя всегда плохие предчувствия, – отозвалась парировала Ин.

– Бутч, будь так любезен, напомни мне, пожалуйста, какие обязанности ты исполняешь на моем корабле? – раздраженно спросил Смолл, не оборачиваясь.

– Судовой механик, – насупился тот и, выдержав достаточную для того, чтобы быть замеченной, паузу, добавил «сэр».

– Вот и иди механизируй свои… механизмы.

Он покосился на нависшую над ними тёмную глыбу, ещё раз оглядел ее тяжелым взглядом, кусая сигару. Казалось, ее чернота настолько густая, что излучает ее подобно тому, как звезды излучают свет. Зловещая махина за бортом вызывала какие-то смутные ассоциации, неприятно царапавшие край подсознания. Неслышный никому кроме него внутренний голос бился в истерике, мешая сосредоточиться.

Наконец, рывком он затянул до конца молнию на комбинезоне, едва не защемив второй подбородок, и отчеканил:

– Итак, команда, вот вам мой приказ. Всем занять места по штатному расписанию. Мы пришвартуемся к обнаруженному судну, взойдём на борт, чтобы на месте разобраться в ситуации и при необходимости оказать посильную помощь его экипажу как того требует от нас протокол межзвёздного космоплавания и хартия космического братства, и да помогут нам космические боги.

Где-то в углу тяжко вздохнул механик.

– Мистер Фишер, я полагал, вы уже минимум минут пять как в машинном отделении, – отреагировал Смолл («так точно, сэр») и повернулся к Ин:

– Пилот, самое время продемонстрировать ваш уникальный навык обращения с рулевым джойстиком. Синхронизируйте курсы и займите подходящую поз… позицию для стыковки с этим кораблем.

– Ай ай, сэр, – выпрямилась Ин, карикатурно отдавая честь. – Однако считаю своими долгом заметить, что, хотя ни в коем случае не имея в виду нарушать субординацию посредством оспаривания решений руководства, тем не менее полагаю, что нам следовало бы сделать вид, что мы ничего не заметили, и пролететь мимо. Этот корабль уже давно мертв и лично у меня от него мурашки по всему телу.