– Эй, тпру. Нельзя выдвигаться прямо сейчас.

– Это еще почему? Мы и так долго ждали!

На лице Дана возникло такое кислое выражение, что мне расхотелось с ним ругаться. Вообще было сложно поверить, что протектора, который вечно влезает в какую-нибудь авантюру, что-то останавливает.

– Ты недоговариваешь, – с нажимом заявил я. – А ну выкладывай.

Как же порой везло, что Дан в нужные моменты был тем еще треплом.

– Ну, – заколебался он, – как бы сказать. Решения еще не вынесли, но Сара хочет уговорить Коула, чтобы он заставил тебя сидеть в Соларуме.

– Что?!

– Она печется об Антаресе и…

– Да плевать мне, о чем она там печется! У Поллукса находится орнега, которая знает о моем прошлом! Я не могу тут сидеть. Звезды, почему все вечно пытаются сбросить меня со счетов?!

– Успокойся, – посоветовал Дан.

– Я спокоен!

Слова вырвались намного резче, чем надо бы.

– Где Коул? – спросил я, умерив пыл.

– Там же, где и Сара. На пятом этаже.

Я хотел было поинтересоваться, что они там забыли, но протектор уже демонстративно отворил дверь и махнул, подгоняя меня на выход. Я подхватил мундир – важный атрибут формы протектора – и натянул его на лестнице.

Мы добрались до транзитного круга и благополучно спустились на пятый этаж. Дан уверенно шествовал по этим путаным коридорам и помещениям, а вот я вполне мог заблудиться. Из-за недавних событий память у меня продырявилась, как ржавая консервная банка, и многое забылось, оттого дороги, которые были знакомы мне ранее, благополучно стерлись из головы.

Приближение карцера стало заметно по общей атмосфере: свет потускнел, пути сужались. Дан рассказал про это место. Чаще всего в камеры бросали дебоширов или врагов. Не раз бывало, что кто-то в Соларуме лез в драки, не подчинялся правилам, буянил, психовал. Тогда таких людей помещали сюда и могли продержать достаточно долго. После нарушителей спокойствия на время лишали какого-то процента памяти или отправляли в ссылку в малоприятные по климату места либо, что еще хуже, заставляли вести дополнительную вахту в горячих точках. Каждый люмен-протектор был обязан за год отработать определенный срок в тех местах, где приземленные проводили военные действия. Людские сражения – ночной кошмар для Соларума. Сплитов там было как грязи, они сновали между воюющими сторонами на поле брани и пожирали души умирающих. Приземленные сами выполняли за чудищ грязную работу. Потому протекторы и адъюты там и охотились – только они, в отличие от тварей, которых простые пули и снаряды не трогали, вполне могли умереть под перекрестным огнем. Оттого все старались особо не делать глупостей, чтобы однажды не услышать от Смотрителя что-то вроде «дополнительный месяц на Ближнем Востоке».

Вдоль белых стен выстроились наглухо закрытые двери камер. Я даже признал в одной из них ту, за которой не так давно сидел сам и откуда совершил дерзкий побег. За поворотом перед одной из камер стояли два протектора, смотря на полупрозрачную стену. Так было удобно: ты видел заключенного, а он тебя – нет. Я узнал в этих двоих носителя знака Близнецов – Ламию, состоящую в манипуляционном отделе, и Водолея – Стефана.

– О, привет! – весело поздоровалась Ламия, помахав нам рукой. Во второй она держала энергласс, в который до этого что-то бодро записывала. – Макс! Я же просила тебя заглянуть ко мне еще вчера!

Посреди светлой камеры стояло кресло, к которому приковали человека. На вид ему было под тридцать. Я его не знал: темные курчавые волосы, квадратное лицо, глаза грязного серого оттенка – цвета пасмурного неба. На шее большой пурпурный шрам как от ожога, немного заходящий на челюсть. Незнакомец выглядел крупным даже сидя в кресле. Его выдавала одежда – многослойная, душная, незаметная.

– Падший? – поразился я, оглядываясь на других. – Откуда он здесь?

– Его схватили, когда вы с Даном сбежали от предателей, – сообщил мне Стефан. – Он не ожидал, что на него накинутся сразу шестеро.

Я возмущенно глянул на Дана.

– Ты знал?

– Я многое знаю, – с важностью заявил он.

– Так какого черта я впервые слышу о падшем?! Почему ты не сказал мне?

– Ты не спрашивал!

– Его зовут Гектор Рауш, – произнесла Ламия, пока я не продолжил докапываться до Дана. – Переметнулся к падшим двадцать два года назад, перед этим пробыв у нас всего два. Быстро сломался, испугался, что его душа потерпит Обливион. Ходил под знаком Цербера.

– Странно, что не Крыса, – отметил Стефан. – Нам вообще такого знака не хватает. Значит, какой-нибудь Южный Треугольник, Наугольник и Столовую Гору – это мы одобрили и согласились, да, а дать падшим соответствующее погоняло – фиг там?

– Сколько раз повторять, что названия знаков меняются в зависимости от человеческих терминов, мы их корректировать не можем, – пояснил Дан. – Все-таки мы служим людям, пусть сами выбирают, какое созвездие как на- звать.

– Ладно-ладно, – Водолей вскинул руки в усталом примирительном жесте. – Не мне же быть Насосом опущенным. – Тут он глянул на меня. – А на твоем месте я б поволновался, звезданутый, место-то вакантное.

Между тем внутри камеры, помимо Гектора, находились еще трое. Коул Харрис – Змееносец, выполняющий обязанности Смотрителя, – с уверенностью стоял прямо перед падшим. Сара прислонилась спиной к стене. Она будто ждала, что заключенный вот-вот выдаст что-то из ряда вон, хотя на лицо казалась ледяной как айсберг. А еще я заметил в самом углу смуглого юношу – Пабло, который принадлежал к созвездию Малого Пса. Когда мы были в Аргентионе и меня пытался прикончить Скорпион, Пабло вместе со Стефаном старался его остановить. Сейчас этот коренастый протектор сидел за небольшим столом в окружении нескольких инфор и световых проекций, зависших у него перед лицом. Он удрученно потирал два глубоких шрама, пересекавших его лоб.

– Что они делают? – поинтересовался я.

Стеф сложил руки на груди.

– Информацию выбивают. Коул играет роль хорошего полицейского, а Сара – карателя.

– А Пабло?

– Он из технического отдела, – ответил Дан, приблизившись к полупрозрачной стене. – Следит за эфиром падшего. Потом может пригодиться для более успешного вытягивания информации. Будут знать, на что давить.

Я хмуро уставился на пленника.

– А почему нельзя просто применить к нему какую-нибудь манипуляцию, чтобы он говорил только правду?

– Можно, конечно же, и это было бы очень занимательно, – улыбнулась Ламия. – Но, к величайшему сожалению, это запрещено. Нам, приземленным, нельзя совершать манипуляции над чужими душами без их согласия. Военное преступление, все дела.

– Я уже устал ходить кругами, Гектор, – сказал Коул. Звуки, как оказалось, отлично проходили через стены. – Просто скажи нам, куда отправились остальные, и мы не будем прибегать к крайним мерам.

– Крайним мерам? – с презрением сплюнул падший. – Да вы лишний раз пошевелиться боитесь без приказов с неба.

– Мы уже час потратили на пустой треп, – с прищуром выдала Сара. – С ним бесполезно договариваться. Он не понимает человеческого языка и ведет себя как животное. Значит, мы должны обращаться с ним должным образом.

– Понеслась… – едко протянул Стефан.

– Ты готов терпеть это? Они гниль. Предатели Света. Они убивают приземленных, добавляют нам работы. Почему мы должны щадить таких как он? Ради чего?

– Потому что я не желаю им уподобляться, – стальным тоном произнес Коул. – Я хочу договариваться, находить общий язык, а не решать все грубой силой.

Падший скептично прищурился.

– Договориться? И что же ты можешь мне предложить, о Смотритель?

Коул некоторое время молчал, оценивал Гектора, будто мысленно пытаясь разобрать его на части и понять, как тот в принципе работает. Потом сделал несколько шагов к стене и подошел к ней так близко, что встал в каком-то метре от нас. И тогда он сказал:

– Я предлагаю тебе свободу.

Протекторы заметно удивились, Ламия даже прекратила строчить.

Падший же непонимающе нахмурился: