Ах, если бы мог Алесь тогда заглянуть в будущее, то узнал бы, что определённая его отчимом-генералом судьба военного человека будет ограничиваться строгими рамками воинских уставов и законов и чужая властная воля всегда будет довлеть над его желанием, его поступками, его любовью! Так будет в Суворовском, в училище воздушно-десантных войск, на офицерской службе в разных краях страны (и не где хочется, а куда прикажут ехать); так будет на войне в Афганистане, в плену у моджахедов, на допросах на Лубянке. И только оступись – никакие заслуги и ордена не станут мягкой подушкой! Потому что больше всего в стране, которой он служил, следовали буквам закона, а из них, увы, никогда не складывалось слово «человечность».

И вот стоит он снова на Красной площади у Мавзолея Ленина, такой же одинокий, как и сорок лет назад, но уже в другой стране, с другим флагом, с другим правительством. Значит, всё, к чему призывал, о чём писал, что совершил этот великий человек двадцатого столетия – миф? Напрасная кровь и десятки миллионов человеческих жизней? В том числе и его, Алеся, загубленная жизнь! Всё возвратилось на прежний круг капиталистических отношений. Теперь известное положение марксизма-ленинизма о мире капитала Homo homini lupus est он испытал на собственной шкуре. Вряд ли ещё были времена, когда человек становился волком по отношению к другому человеку в такой оскальной непримиримости!

Люди у Мавзолея, как и в советское время, стояли в затылок друг другу с желанием посмотреть на великого мертвеца погибшей страны Советов, но Алесю уже не хотелось, как в детстве, посетить усыпальницу. В глазах посверкивали золотые маковки храма Василия Блаженного. Наверное, ошибся тогда благородный генерал и повёл его, мальчонку-несмышлёныша, по дороге к мавзолею, а надо было бы к храму! Верить нужно в незыблемое, ведь вера – осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом. Но к храмовому пути в настоящий момент Алесь был не готов.

Голову будоражили думы о предстоящей старости. Надо определяться на спокойную осёдлую жизнь, найти последний причал, обетованный уголок. Позвал его к себе старый верный друг по армейской службе Степан Гекчанов. Он, как и Алесь, шесть лет маялся в рабском плену у афганских моджахедов. Степан жил на забайкальском севере, в районном селе с красивым эвенкийским названием Осикта, входящем в область с центром в Лесогорске. Это устраивало Алеся: там были могилы матери и сестры – единственное место на земле, которое могло ещё связывать его с жизнью. Как же прав был Пушкин: там «обретает разум пищу», ибо что, действительно, может быть важнее, чем любовь «к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам»?

На площади появилась группа иностранных туристов и остановилась неподалёку от Алеся. Он обратил внимание на восточную женщину необычайной красоты, которая внимательно его изучала. Ему показалось, что они уже встречались. Она отделилась от группы и лёгким шагом направилась к Алесю. Извинительная улыбка осветила лицо.

– Здравствуйте, – поприветствовала она на чистом русском языке. – Простите, если я нарушаю ваш покой!

Чёрные глаза её с необъяснимой тайной в глубине взглянули на него ласково, и длиннющие, едва не касающиеся бровей ресницы затрепетали. Где-то Алесь уже видел эти прекрасные восточные глаза!

– Простите, если я ошиблась. Вы Седой? Вы Алик Седой?

Когда Алесь воевал в Афганистане, это был его позывной. Уходя на задание, бойцы группы специального назначения оставляли в особом отделе штаба части документы, а друг к другу обращались только по вымышленным именам и фамилиям.

– Да, – с некоторой паузой ответил Алесь, мучительно вспоминая, где он мог встречать эту женщину.

– Прошло более десяти лет, – улыбнулась она, – тогда я была маленькой девочкой, и вы забыли меня. Вспомните Афганистан. Горы. Реку. Разгромленный караван. Вы спасаете меня и младшего брата. Вспомните, как вы несли меня, раненую, на руках по безлюдной пустыне! Я – Асинат.

– Асинат? – Алесь с трудом проглотил горячий комок, подступивший к горлу. – Асинат!

Конечно же, он не забыл то ущелье и тот бой, в котором его тоже ранило.

– Вас трудно узнать… Вы стали такой ослепительно красивой! Вот только глаза остались прежними. По глазам я вижу, вы – Асинат! – Алесь хотел было припасть губами к её руке, но вовремя опомнился. Заметив это, Асинат сама обняла спасителя за шею и трижды, по-русски, поцеловала в щёки. От её волос, схваченных на затылке красивой заколкой в виде ящерки, исходил тонкий древесный аромат.

– Я никогда не забывала вас. Папа говорил, что помог вам освободиться из плена. Я надеялась, что ваша судьба на родине сложится счастливо. Так ли это?

– Так, Асинат, – с некоторой печалью ответил Алесь.

И женщина почувствовала фальшь в его голосе.

– Чем я могу помочь вам?

– У меня всё в порядке, Асинат. Сейчас я уезжаю далеко в Сибирь. Там меня ждёт хорошая работа. Как вы? Чем вы занимаетесь? – сменил тему Алесь.

– Я живу в Москве, работаю вместе с мужем в турецком посольстве. Почему? После того как в Афганистане к власти пришли талибы, мы были вынуждены бежать в Турцию. Папа стал владельцем судоходной кампании. Брат – припоминаете его? – служит в турецкой армии в чине полковника. Муж – дипломат. У меня трое детей – мальчики.

– Я рад за тебя, Асинат, честное слово, очень рад! Это закономерно… После всего, что ты пережила!

Этот неожиданный переход Алеся в обращении на «ты» растрогал Асинат.

– Дорогой мой Седой, я долгие годы разыскивала тебя, но ответа из России не получала. А когда оказалась в Москве, то сразу же обратилась в архив Министерства обороны. Мне дали горькую справку: Алик Седой пропал без вести в Афганистане, то есть, скорее всего, погиб. Но я-то знала, что тебя освободили и ты вернулся на родину!

– Асинат, Асинат, – с некоторым смущением сказал Алесь, – Седой – мой позывной, а настоящая фамилия другая. Тебе просто не захотели её назвать.

– Я подозревала, но не теряла надежды. Аллах вознаградил меня!

– Аллах? – улыбнулся Алесь.

– Да. Я ведь мусульманка.

Кто-то из группы туристов окликнул Асинат.

– Мы можем с тобой встретиться здесь, в Москве?

– Нет, – грустно покачал головой Алесь, – я сегодня уезжаю.

– Как жаль! Тогда, – Асинат достала из сумочки блокнот и авторучку, – вот мой московский и стамбульский адреса. Напиши мне. Напиши мне, пожалуйста, о себе, как устроишься на новом месте. В России сейчас так тяжело живут люди… Я помогу тебе: у меня очень обеспеченная семья. И папа, и брат – они помнят тебя. Мы умеем быть благодарными!

Кто-то повторно, но уже более требовательно позвал Асинат. Группа уходила с площади.

– Я сопровождаю важных персон, – извинилась Асинат, – не могу задерживаться.

Она посмотрела на Алеся глазами, полными слёз и, уходя, добавила:

– Ты так возмужал, мой милый Седой… Стал ещё статней, чем был прежде!

Алесь махнул рукой ей вслед.

«А как бы сложилась моя жизнь, – подумал он, – если бы я остался тогда в Афгане, как предлагал отец Асинат, командир отряда узбекских моджахедов? Наверное, неплохо. По крайней мере, лучше, чем сейчас. Да что теперь об этом!»

Алесь зажал в себе тонко и печально зазвеневшую струну.

Билет на поезд Москва – Владивосток он купил без помех, вложив в паспорт безграничную благодарность кассиру. Он даже и предположить не мог, какой судьбоносной окажется эта похрустывающая оранжеватая бумажка, дающая право ехать в купе спального вагона прямого сообщения. Двойной подарок преподнесёт ему судьба.

Поезд отправлялся вечером, и оставшиеся до отъезда часы Алесь побродил по весенней Москве, навестил могилу генерала, забытую и заброшенную. «Как устроюсь на новом месте стабильно, подзаработаю деньжат, приеду сюда и приведу всё в порядок», – усовестился он.

Москва тоже показалась заброшенной, омерзительно чужой, бездушной, неприбранной, крикливой, набитой злыми и куда-то вечно бегущими людьми. Не приведи Господь упасть – затопчут!