Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я считала это колдовством, но она говорила, что тот, кто открывает матери-природе свое сердце, доверяется ей полностью, – получает в ответ ее древние, сокровенные тайны.

Всемила заменила мне мать, заботилась обо мне, воспитывала, оберегала. Я хотела быть похожей на нее, с детства перенимала ее поведение. Она была загадочна, порой молчалива. Но при этом жизненные силы били из нее ключом.

Сестра никогда не сидела на месте, все время была занята разными делами. Любила что-то делать на земле: сажать, копать, полоть сорняки. У нас всегда был самый ухоженный огород.

Всемила часто повторяла мне, что наша родная мать умерла, но есть еще другая мать, которая никогда не умрет и не оставит нас – это мать-природа. Мать-природа всегда защитит, если ее попросить об этом.

Всемила излучала свет, была наполнена им до краев. Но я видела и другую сторону ее души: печальную, задумчивую. Я спрашивала, что она скрывает, о чем думает в подобные минуты. Но она не делилась со мной, а только целовала в макушку, когда я садилась рядом с ней, нарушая ее одиночество.

Она была строга в воспитании, но любила меня больше, чем кто-либо. Светлая, добрая душа! Она помогала людям, лечила скот, старалась быть полезной в Общине. За это ее любили, уважали и немного побаивались: знали, что она ведает тайными знаниями предков.

Не сыскать было в округе девушки краше нашей Всемилы. Рыжие волосы ее были небрежно раскиданы по плечам, словно языки пламени праздничного костра. Она никогда не заплетала их в косу. Незамужним девушкам это позволяется.

Глаза Всемилы горели зелеными огнями, руки, словно ветви, тянулись к солнцу на рассвете, когда она молила Зарю подарить ей вечную молодость и красоту.

Все молодые парни в Общине были влюблены во Всемилу, но у них не было ни единого шанса завоевать ее сердце, потому что у нее уже был жених – сын старейшины Мирослав.

Всемила и Мирослав были красивой парой, любили друг друга. По крайней мере, мне так казалось. Любовь, предначертанная духами, неоспорима и сильна. Так было всегда. Не могут не любить друг друга такие красивые люди – так мне казалось.

Но как наивны были мои домыслы! Жизнь не бывает спокойной всегда, как лето не бывает всегда солнечным… И вот однажды в Общине появился чужак – вихрастый рыжий парень Григорий.

Григория привела из леса сама Всемила, точнее притащила на себе. Отец потом часто говорил, что Всемила на своих плечах принесла себе погибель. А люди в Общине до сих пор считают, что это был Змей в человеческом обличье.

Григорий жил в то лето в деревеньке Агеево, что недалеко от нашей общины. Он называл себя художником и рассказывал, что в здешних местах проводит какие-то учебные работы, ищет вдохновения и рисует местную природу. Однажды он ушел далеко от деревни и заблудился.

Много дней бродил Григорий кругами по нашим лесам без еды и не мог найти путь. Есть в лесах такие проклятые круги, из которых обычный человек выйти не сможет, как ни пытайся.

Как и выжил городской парень в лесу – не понятно. Но что-то уберегло его и от дикого зверя, и от жадности темных лесных духов. С некоторыми людей такое бывает – они словно отпугивают от себя беды.

Всемила нашла его, когда ходила на дальние луга через Северный лес за целебными травами. Наткнулась на него, лежащего без сознания, испугалась, но потом подошла, наклонилась к лицу, проверила дыхание.

И пожалела его, умирающего, волокла на себе огромное расстояние по лесу до Общины. Мы не пускаем чужаков, но не имеем права прогнать того, кто нуждается в помощи. Община не любит чужаков, потому что они все время приносят с собой беду…

Долго Всемила выхаживала Григория, но постепенно он оживал в маленькой избушке бабки-знахарки Жданы. Изба знахарки стояла на отшибе у леса, Всемила приходила к больному каждый день, первое время кормила из своих рук, давая ему отхлебывать из глиняной чашки наваристый бульон.

Она полюбила его, я сразу же это почувствовала. Что-то в ней неуловимо изменилось: она стала еще красивее, словно сама Луна наполнила ее серебристой, сияющей красотой. Я бегала за сестрой, словно хвостик и замечала, как меняется ее лицо, когда она находится рядом с чужаком. Никогда она с такой нежностью не смотрела на своего жениха Мирослава.

Григорий ей много чего удивительного рассказывал: про городскую жизнь, про людей, отличных от нас, про их обычаи, одежду, про машины, управляющие жизнью.

Мы тоже были обучены грамоте и письму, но Григорий был гораздо умнее нас, он учился в университете. Само это слово звучит очень умно.

Григорий часто говорил с задумчивым видом о том, что нигде не видел такой красивой природы, как в наших местах, рассказывал, что объехал большую территорию сибирских лесов. А еще с горящими глазами читал Всемиле складные строчки о любви, которые он называл стихами.

Всемила слушала стихи, приоткрыв рот, жадно впитывая в себя какие-то истины, открывающиеся ей одной. Свечи придавали ее непослушной шевелюре золотое сияние, а глаза горели огненной страстью. Чувства росли и вскоре заполнили весь ее разум.

Григорий расспрашивал Всемилу о наших духах и богах, не боялся высмеивать язычество, как религию. Он говорил ей о том, что она не видит истинный мир, ограничивая себя этим лесом, рассказывал ей про далекие страны и огромные города, про ту жизнь, которую проживает он и огромное количество других людей.

Меня эти разговоры только пугали, а Всемила задавала Григорию множество вопросов. Он улыбался мягкой улыбкой, брал ее за руку, рассказывал, как красками можно описать на листе бумаги состояние своей души. Страдания, боль, страсть, страх, любовь – все эти чувства можно нарисовать, смешав краски и взмахнув кистью.

Григорий, казалось, окружал Всемилу со всех сторон, опутывал ее словами, словно тонким кружевом. Она сияла от счастья, а у меня в душе росло и крепло нехорошее предчувствие беды. Нельзя идти против природы, против духов, нельзя идти против своей судьбы. Это всегда заканчивается бедой.

Бабка Ждана тоже чувствовала неладное, и говорила мне шепотом, оглядываясь на Григория:

– Змей сущий. Не веришь? А я вот тебе скажу так: каждую ночь его на лавке нет, как нет. А в окно выглянешь – он в небе ночном летает. Изгонять его надо, погубит он нашу Всемилу!

Как ни допытывался у меня Мирослав о том, почему Всемила не смотрит на него при встрече, как раньше, не улыбается, не привечает, я ничего не рассказывала ему об истинных причинах перемены в поведении сестры.

Не могла же я признаться, что Всемила подарила свою любовь чужаку. Я даже подумать об этом не смела – боялась гнева духов и отца.

Всемила и Григорий стали близки в ночь, когда луна была круглая, словно полная до краев жёлтой горечи. Отца и других мужчин в Общине не было, они были на охоте.

Я следила за Всемилой и Григорием, видела их на берегу озера, слившихся в одно единое существо. Испугавшись гнева духов, я убежала домой, но так и не смогла уснуть до самого утра, предчувствуя близкую беду…

Когда отец вернулся, он приказал немедленно отправить Григория обратно в Агеево. Всемила загрустила, перестала есть, стала бледной и тоненькой, как тростинка. Бабка Ждана шептала мне на ухо:

– Сохнет по Змею. Приворожил он ее. Долго не проживет!

Часто, проснувшись среди ночи, я видела, как сестра смотрит в маленькое оконце около кровати и что-то шепчет. Женщине полезно поговорить с Луной, выплакаться ей. Луна выслушает, мудро промолчит в ответ. Она такая же печальная, как женская душа. Женщины любят поплакать, а Луна в этом деле – лучшая помощница. Всемила плакала, а утром скрывала от отца свои покрасневшие глаза под низко надвинутым на голову платком.

Днем я часто находила ее на берегу озера, где они виделись в Григорием в последний раз. Они сидела на земле, под ветвями ивы. Казалось, обе плакали, роняя слезы в озеро…

– Сходи в Агеево, Всемира. Узнай, как там Григорий, не уехал ли… Я не могу уйти из Общины, а ты можешь, – просила меня сестра, но я только качала головой, боявшись отцовского гнева.

2
{"b":"794360","o":1}