Потерянные лица – улететь бы в Ниццу,

Потертые страницы – в спину мне спицы.

Не терпится мнимой птице освободиться,

Дитятке милой водицы бы напиться.

Потрепанные души – мне, чтоб не душно,

В бездну кануть – камнем лицезреть.

Мне бы с Уралом породниться,

В один только миг с ним уединиться.

– Любовь не делится на два.

В этом уверяю я Вас точно.

– А точно? В этом вся награда?

– «Есть одна награда – смех».

В этом уверяю я Вас точно.

– А точно? Смех без причины?

– Да, когда ужасно легко хохочется.

В этом уверяю я Вас точно.

– А точно? В этом и весь секрет?

– Тайна взглядов и сердец –

это наш с тобой секрет.

В этом уверяю я Вас точно.

– А точно? Все так просто?

– Да! Все легко и просто,

как дважды два – четыре.

В этом уверяю я Вас точно.

Мы у времени в плену –

Запечатлеть тебя хочу.

Без лица останется портрет:

– О нет, – услышу я в ответ.

Срывается из уст грусть:

Все стихи знаю наизусть.

Как сон, только наяву

У времени мы в плену.

Лютиком в ответ

Шлю тебе привет.

Люблю недостатки,

Ведь люди – краски.

Припомню я слова,

Что говорила мама:

«Лучше синица в руке,

Чем журавль в небе».

Не найти свободы –

Смотрю сквозь своды,

Играя в преферанс,

Чтоб отпустить синицу

На шанс

Заарканить журавля.

«Шерше ля

Фам».

Невеличка синичка,

Как та

Птичка…

Порхнула без следа.

Не оценила счастья,

Не протянула руку я.

Значит, все – вода.

Я – веселый и простой,

Я – наивный и смешной.

И ввожу в который раз

Всех я в антураж на раз.

Я – мечтатель-обыватель

С незапамятных времен.

Я – художник-живописец

С превосходных всех сторон.

Неужели мне двадцать два?

Мне хочется прожить до конца

Беспристрастную плеяду дней,

В ней я несомненно плебей.

Неужели мне это сойдет с рук?

Мне хочется веры без мук.

Давно пора на следующий срок,

Не нажать мне заранее курок.

Неужели мне просто так

Придется сжать волю в кулак?

Мне хочется записать в постулат,

Жаль, в словах немного скуповат.

Мне в нем нравится безумно все:

Его курьезность, его ребячество,

Его обаятельность, его предательство,

Как он смущается, как он щурится,

Как он смеется и мило улыбается,

И как он ругается, знаете, тоже.

Мне в нем все безумно нравится:

И его показуха как его сила духа,

С которой не все могут справиться;

И – его искренность, – так из глаз

Сыпятся маленькие искорки;

И его дерзкие шутки, слова колки,

Как осколки; они для меня жутки.

Мне в нем нравится безумно все:

Его упрямство пятилетнего ребенка,

Его упорство мужчины лет тридцати.

Гений взял в руки кисть

И стал писать на милость

Бриз – мой каприз на бис.

Свет луча дневного навис

На разогретое и неодетое

Побережье моего ожерелья.

Его творчество –

Лучшее средство от одиночества.

Его грация не подлежит реставрации.

Его искусство есть память чувств –

Будто окна распахнуты настежь…

Он смотрел на все происходящие вокруг,

Будто перед ним картина «Страшный суд».

Горечь, унижение и блуд…

Он смотрел на все, как через призму мук.

Он сошел с пьедестала, – поняла я вдруг,

Что он мой лучший друг…

Моя половина не повинна слушать повесть.

Она давно не новость и не весть.

Откровенно: Ваше Величество,

Мне хорошо без покровительства.

Трудно вериться, что совершеннолетнюю –

Тебе не послышалось – совершенно летнюю

Пронзительно, как стрела, окутала зима.

Рассудок взял вверх над покорною девой-душой,

Как ветер над сломленной нами свободой.

Не сыгранные роли окажутся без боли.

Слышать мне не ново от тебя привет.

Он теплом большой любви согрет.

С тобою мы горели, чтобы другие среди мглы

Ярко пылающий увидеть свет могли.

Мне будет очень тебя не хватать,

Но буду ждать долго-долго и верно.

Ты пойми, что ночами не буду спать.

Пусть недолго, но в сердце ты навечно.

На тропе войны есть трубка мира.

Дорогуша, не сотвори себе кумира.

Они – мужчины есть подобие богам,

Чтобы нравиться, как можно больше нам.

Подобный Зевсу – яростный полковник.

Всему ему виной – выстрел в спину.

С тех пор упирает на порядок.

Подобный Аполлону – примерный теоретик.

Под эйфорией несет ахинею,

Но при этом не делает ошибок.

Подобный Прометею – добряк-весельчак.

Сажает всех себе на шею,

Своего рода, Емеля-простофиля.

Подобный Гермесу – критичный старичок.

Напоминает Емельяна,

Да угасает очень рано.

Подобный Дионису – циничный романтик.

Не терпит он рутину,

Был тихий, да сорвался с якоря.

Небо сводит мосты,

Мы с тобой просты.

Вокруг нас мерцание –

Огней очарование.

Мне теория вероятности понятна:

Через призму взаимоотношений

Ощущать язык телодвижений.

Могу ли я уловить импульсы внятно:

Губ касание – мне, что в умиление…

В одно мгновение, на удивление

Нахожу себе спасение невзначай.

Значит, снова приглашу тебя на чай.

Прозвучит, да незвучно, может, эгоцентрично,

Тебе покажется все это цинично немелодично:

Терпко пьется тобой, милый мой, не спеша

Душа моя, что не выпита, а выбита из колеи.

Если что не так, ты меня прости и просто лети.

Незачем держать, одной мыслью мне противиться.

Ты не вещь, чтобы терять, искать одновременно.

У нас с тобой, как ни странно, все было временно.

Верится с трудом, но у нас с тобой все вверх дном.

Нечаянно случайностью покажется встреча,

Отчаянно от чая случаем обернется она.

По бездорожью без до-мажора до вечера

Бренно несвоевременно бредет она одна,

Та самая девочка, что временно сама по себе.

Быть может, остро подмечено, речь твоя

Пронзительно зрителем станет сама по себе.

Нечаянно вечером морем будет она для тебя,

Отчаянно ясной тенью окажешься ты для нее.