Из приоткрытого окна гулял прохладный сквозняк. Если бы не он — тут было бы не продохнуть от запаха самогона, перегара и плохой еды.

Князю хватило взгляда, чтобы просчитать, кто мы такие.

— А, мильтоны пожаловали, — пьяно протянул он. — И чего вам, спрашивается, спокойно не сидится?

— Ну, во-первых, не мильтоны, а уголовный розыск, Князь. Во-вторых, ты сам знаешь, зачем мы к тебе пришли.

— Ну-да, ну-да, — покачал головой Князь. — Совсем оборзели вы в своей уголовке. С какого, спрашивается, х… хрена, я должен ваши мысли читать? Либо говорите, с чем пожаловали, либо дверь прикройте и валите отсюда. За стол, уж прости, приглашать не буду — не заслужили, — ехидно заметил он.

— Ты, гражданин Обухов, говори-говори, да не заговаривайся! — зашумел Панкратов, и я наконец-то узнал фамилию рецидивиста. — Сам скажешь, где кассу типографскую спрятал или как?

— Смотрю я на тебя, гражданин сыщик, и ума не приложу: какая ещё типография, какая касса?

— Ваньку не валяй, Обухов! Ты и твой подельник Чума, а так же граждане Кравцов и Манкевич устроили налёт на типографию «Красный печатник». В качестве наводчика выступил кассир типографии. В настоящее время все они арестованы и дают признательные показания, — стал блефовать я.

— Ну, арестованы и арестованы, — пожал плечами Князь. — В наше время от сумы да тюрьмы не зарекайся… А что касается показаний ихних — так это поклёп на меня и на моего лучшего товарища Чумакова. За что парня обидели?

— За дело, — буркнул я. — Ещё раз хочу вас предупредить: ваши подельники сдали вас с потрохами, иначе бы мы не нашли адрес, в котором вы скрываетесь.

Князь изобразил широкую и презрительную ухмылку.

— С чего ты решил, что мы от кого-то прячемся? Мы перед законом чисты, вольны жить, где хотим, как говорит советская власть. А что касается каких-то там подельников… Я понятия не имею, о ком речь, начальник. Кравцов какой-то… Манкевич… Я и фамилии-то эти впервые от тебя слышу. Не знаю, что у них с типографией приключилось, а мы и к этому налёту и ко всем прочим никакого касательства не имеем. И вообще, сейчас не старорежимное время, чтобы во всех грехах обвинять тех, кто однажды оступился, но потом проникся революционными идеями и решительно покончил с ошибками проклятого прошлого! Да кто вы вообще такие, чтобы мешать людям жить по-новому?!

— Тебе бы, гражданин Обухов, только в цирке с такими речами выступать, — усмехнулся Панкратов. — Прямо соловьём разливаешься. Только у нас ведь не цирк, и раз мы к тебе явились, значит, имеем на то веские основания.

— Нет у тебя ничего, кроме слов, — Князь взял со стола солёный огурчик и с хрустом откусил. — Так что это тебе в цирке рыжим выступать, начальник, а не мне.

— Ах ты ж гад! — Панкратов подошёл ближе и замахнулся, чтобы как следует вмазать Князю по башке, но я его остановил.

— Погоди, Коля. Успеешь ещё душу отвести. А ты, Обухов, — я посмотрел на Князя, — лучше бы не строил из себя целку, а выложил нам всё как на духу: сам знаешь — чистосердечное облегчает душу…

— И увеличивает срок, — хохотнул тот, и стало ясно, что эта знаменитая поговорка в ходу уже очень много лет. — Тебе надо — ты и доказывай, а я вам помогать не собираюсь. Сказал, что никакой типографии не брал, и на этом стоять буду.

Он демонстративно догрыз огурчик и замолчал.

— Хорошо, Князь. Коля, присмотри за ним, а я пока его кореша потрясу: может он понятливее окажется, — сказал я.

Панкратов кивнул.

— И да, если дёрнется — стреляй ему в ногу, пусть до конца жизни на костылях скачет, — посоветовал я, на что Князь ответил презрительной гримасой.

Чума очухался и постепенно приходил в себя, но пока что его взгляд не был осмысленным. Он по-прежнему сидел на корточках и, скуля, потирал ушибленную макушку.

Я встал напротив.

— Говорить будем, Чума?

— О чём нам с тобой говорить, легавый?! — включил режим бывалого урки тот и сразу получил от меня довесок по ушам.

— Так понятней? — поинтересовался я, когда Чума успокоился и перестал выть.

— Понятней.

— Так что насчёт разговоров?

— Каких разговоров, гражданин начальник?!

— Душевных! Где деньги, которые вы взяли в типографии? — рявкнул я так, что бандит сьёжился.

В этот момент из комнаты, где сидел Князь, раздалось угрожающее:

— Не говори ничего, Чума — слышишь!

— Вот сволочь! — судя по последовавшим звукам, Коля дал выход накопившейся энергии.

— Слышь, начальник, а ты точно из уголовки? — хмуро спросил Чума.

— А откуда ж ещё?! Что — не похоже.

Чума устало вздохнул.

— Ты, начальник, обиду на меня не держи, но говорить тебе я ничего не стану. Если сболтну — Князь меня на лоскуты порежет.

С этим всё стало ясно. Я схватил его за шиворот рубахи, резко поднял и затолкнул в гостиную к напарнику, которого Чума явно боялся куда больше родной милиции.

— Что, не колется? — вскинул голову Коля.

— Не колется, — вздохнул я. — Придётся обыск устраивать. Я так понимаю, здесь с понятыми будет напряжёнка?

— Ну да, — кивком подтвердил Панкратов. — Тут почитай в каждой квартире, если не б…, то есть женщина лёгкого поведения, — поправился он, — то ейный сутенёр. И еcли мы при них деньги найдём, нам потом из переулка живыми не выйти.

— Делаем так, — приступил к обсуждению плана я. — У тебя ведь дежурные понятые наверняка найдутся? Ну, чтобы подписали задним числом…

Коля окинул меня хитрым взглядом.

— Что-нибудь придумаем.

— Вот и ладушки. Этих, — я покосился на Князя и Чуму, — свяжем, чтобы не устроили нам тут кордебалет во время обыска. Ты бери на себя гостиную, я другую комнату, кухню и клозет.

— Замётано, — кивнул Панкратов.

Князь, услышав наш разговор, громко хмыкнул.

— Ну-ну, ищите-ищите, легавые! Аж самому интересно, что вы тут найдёте. Ежли чо — поделитесь?

— Обойдёшься, — сказал я.

Мы приступили к обыску.

Я начал с загаженной спальни. Благодаря этим постояльцам она скорее походила на свинарник, чем на помещение, в котором живут люди. Почти сразу же наткнулся на женские панталоны и некоторые другие пикантные предметы из дамского гардероба. Всё понятно, Князь и Чума — не монахи, наверняка пользовались услугами продажных жриц любви, коими дом кишмя кишел.

На мгновение мелькнула мысль: а вдруг они сплавили на всякий пожарный украденные бабки какой-нибудь преданной марухе? Но почти сразу я её отбросил: велик риск остаться без денег. Нет, на месте этих уголовников я бы с бабла глаз не спускал и держал бы под рукой.

Деньги должны быть где-то здесь и точка!

Я перевернул спальню вверх дном, но ничего интересного не нашёл. Немного постоял у открытого окна, подышал свежим воздухом в надежде, что сейчас в голову стукнет гениальная идея.

Как назло, ничего путного в башку не лезло. Получается, и дальше придётся заниматься муторной работой — шмоном помещений и поиском потенциальных нычек, коих даже в двухкомнатной квартире может оказаться до хрена и где-то даже больше.

Перешёл на кухню. Шкафчики, кастрюльки, вилки-ложки, куча немытой посуды, грязь и плесень по углам, а главное стойкий запах курева и пота. Вообще не представляю, как можно жить в таких условиях! Хоть топор вешай.

Появился Коля. Судя по разочарованному виду, его успехи были не лучше моих.

— Пусто, — протянул он. — Даже зацепиться не за что. И знаешь, больно спокойный этот Князь. Сидит, ржёт надо мной как конь. Может и вправду — где-то в другом месте добычу схоронили?

— Вряд ли, — решительно сказал я. — Деньги где-то тут, в квартире, я это нутром чую.

— А я только вонищу носом чую, — вздохнул Панкратов. — В гостиной ещё хоть дышать можно — а тут аж глаза режет.

Я замер.

— А ты, молодец, Коля, верно подметил.

— Насчёт вони? — усмехнулся он. — Так тут и подмечать нечего, ещё немного и задохнуться можно.

— Ты обратил внимание, что и в гостиной и в спальне окна открыты?

— Ну да, — кивнул Коля, не понимая, к чему я клоню. — А что?