– Кто такой? – свирепым тоном поинтересовался начальник, предвкушая последующие лавры от моего задержания.

Один из его подчинённых, что держал меня, не устоял от искушения и треснул мне по лицу.

– Говори, когда с тобой начальство разговаривает!

– В кармане пиджака удостоверение посмотрите, – еле шевеля разбитыми губами сказал я.

– А ну пошукайте по карманам, – приказал начальник.

Чья-то рука бесцеремонно залезла во внутренний карман пиджака, достав оттуда корочки.

– Вот, товарищ начальник.

Документы перекочевали к старшему. Тот взглянул на них и моментально послышался рёв, мало чем уступающий знаменитым иерихонским трубам.

– Твою мать! Вы, уроды, хоть поняли, что натворили?!

Начальник отделения снял фуражку и вытер рукой пот со лба.

– Простите, Георгий Олегович! Накладочка вышла, – извиняющимся тоном произнёс он. – Фельдшера точно не нужно?

Мы сидели в его кабинете, куда он привёл нас сразу после того, как увидел моё удостоверение.

– Не надо врача. Ваши архаровцы не успел отбить мне жизненно важных органов.

– Скажете тоже – «архаровцы»! – обиделся за подчинённых начальник отделения, носивший простую русскую фамилию Фёдоров. – Мы – рабоче-крестьянская милиция, а не старорежимная полиция или того хуже – охранка! Дежурный крикнул «тревога», все увидели, как вы его бьёте, вот и вступились за товарища.

– Ну, какой это товарищ, ещё предстоит разобраться, – покачал головой я. – Лично я не сомневаюсь, что с такими «товарищами» нам не по пути.

– Мы его накажем, Георгий Олегович! Строго накажем – даже не сомневайтесь! – в голосе Фёдорова зазвучали громовые нотки.

Я усмехнулся. Слышали и не такие обещания, а по факту всё заканчивалось пшиком, и виновный отделывался лёгким испугом.

– Премии лишите, да?

– И не только премии. Под арест отправлю субчика, на хлеб и воду, – стал перечислять «кары небесные» Фёдоров.

– Не пойдёт, – упрямо помотал головой я.

– Чего вы хотите? – насупился он.

– Хочу, чтобы вы уволили его и такого… мордатого.

– Чаусова, что ли?

– Не знаю. Может, и Чаусов. Я его покажу.

– Товарищ Быстров! – взмолился начальник отделения. – Я всё понимаю: вы как пострадавший имеете полное право требовать сурового наказания для виноватых… Но поймите и меня: уволю этих двоих, а с кем тогда работать прикажете? Думаете, на наши зарплаты и пайки прямо-таки рвутся? Придут точно такие же Чаусовы! Только от этой парочки мы знаем чего ожидать, а что выкинут новички – представить невозможно!

– Слушай, Фёдоров, – я нарочно пропустил обращение «товарищ». – Меня твои проблемы, как бы сказать помягче – меньше всего волнуют. Хочешь и дальше разлагаться вместе с отделением?

– Ну что вы, Георгий Олегович!

– Вижу, что не хочешь! Поэтому гони этих козлов на улицу! А я в свою очередь обещаю, что не буду докладывать наверх о том, что у тебя творится.

– Выгоню! Выпру с волчьим билетом! – решительно заявил Фёдоров.

Он прекрасно знал, что если эта история всплывёт где-то в верхним кругах, ему и его подчинённым не поздоровится. И не только за манкирование служебными обязанностями, но и за проявление антисемитизма, а второе каралось особенно строго. Я знал несколько громких случаев, когда за подобные вещи головы летели только пока.

Скажу честно, было у меня опасение, что Фёдоров, прикинув масштабы бедствия, попробует кардинально решить проблему, убрав меня. Такое тоже случалось. Далеко за примерами ходить не нужно. Но он сообразил, что слишком много свидетелей. Даже если бы не было Рахиль и её дочки, есть ещё и свои, и далеко не все станут держать языки за зубами. Поэтому ему куда выгоднее было идти со мной на компромисс, не доводя до греха.

Я этим воспользовался и качал права на всю катушку. Хотя на будущее надо будет взять этот гадюшник под присмотр, правда, говорить об этом Фёдорову в открытую не стоит. Хотя он не дурак, и сам догадается, что попал на карандаш, и потому будет стоять «уши прижамши».

– Правильно! – одобрил я. – Обоих на улицу и на пушечный выстрел не подпускать к службе в милиции! Но и это ещё не всё.

Фёдоров нахмурился.

– Что, мне тоже писать рапорт на увольнение? Или стреляться?

– Зачем? – удивился я. – Всё, что мне надо: примите заявление от гражданки Штерн и помогите найти мошенницу, обманувшую ребёнка.

Для меня это была одна из самых худших категорий преступников, после общения с которыми хотелось вымыть руки. Ладно, объегорить взрослого, но поступить таким образом с маленькой девочкой! Это даже по меркам уголовного мира – чересчур.

– Ну конечно! – начальник отделения просиял. – Всё сделаем по высшему разряду! Я дам вам своего лучшего сотрудника – старшего милиционера Кириченко. Он знает район как свои пять пальцев и непременно разыщет мошенницу.

– Договорились! – кивнул я.

Фёдоров даже вызвал Кириченко в свой кабинет, а сам, дав ему распоряжения, вышел.

Вид у старшего милиционера был далеко не геройский: невысокий, худощавый, скуластый, весь из каких-то острых углов. Во время драки я его не видел.

Скорее всего, Кириченко был из тех милиционеров, которые тащат на себе основную работу. Благодаря им не падает раскрываемость и можно не стыдиться показателей.

Рыбак рыбака видит издалека, поэтому мы сразу прониклись взаимной симпатией.

– Сара, расскажи, пожалуйста, как всё произошло, – обратился он к малышке.

– Я утром пошла в школу, только поднялась на крыльцо, как меня окликнула женщина.

– А как окликнула – по имени позвала?

Сара помотала головой.

– Нет, назвала меня «девочкой».

Мы с Фёдоровым переглянулись: как минимум это означало одно – преступница работала не по наводке и выбирала жертву случайным методом.

– Дальше что было?

– Сказала, что её зовут тётя Оля и что её отправила моя мама, чтобы перешить пуговички на моей куртке.

– И ты ей поверила?

Сара кивнула.

– Да. Она же взрослая.

Я вздохнул и посмотрел на Рахиль. Она правильно истолковала мой взгляд.

– Я с ней обязательно поговорю. Объясню, что не каждого взрослого надо слушаться.

– Ты поверила этой «тёте Оле», отдала ей свою куртку… Скажи, другие дети при этом были?

– Да. Мои подружки: Катя и Вера.

– Как думаешь, почему тётя окликнула именно тебя, а не других девочек?

– Наверное, ей понравилась моя курточка. Она была очень… красивая, – девочка не выдержала и захлюпала носом.

– Не плачь, Сара! Мы обязательно поймаем эту нехорошую тётю, – заверил Кириченко. – Но для этого нужно, чтобы ты собралась и помогла нам.

Сара достала платочек и вытерла слёзы.

– Умница, – похвалил её старший милиционер. – Мне сказали, ты можешь описать эту тётю.

– Могу! – теперь уже радостно произнесла Сара.

Настроение у ребёнка изменилось почти мгновенно.

– Тогда расскажи нам об этой тёте.

– Ну… Она взрослая.

– Моложе твоей мамы?

– Что вы! Моя мама совсем молодая, а она больше на бабушку похожа.

– Как одета?

– Как все: косынка, блузка, юбка… – стала перечислять Сара.

– Хорошо, а особые приметы у неё есть? – поинтересовался Кириченко.

Он вёл себя довольно профессионально, поэтому я не вмешивался в его опрос потерпевшей.

– А что такое – особые приметы? – удивилась девочка.

– Ну, скажем – нет одной руки или ноги, шрам на лице…

Сара задумалась.

– Дяденька милиционер, а бородавка на носу – это особая примета или нет?

– Бородавка! – по глазам Кириченко я понял, что он только что напал на след. – У этой женщины была бородавка на носу?

– Да, – кивнула Сара.

– Хорошо, тогда пусть твоя мама распишется тут и тут, – показал он на протокол опроса. – И можете идти домой. Кажется, я знаю, кто эта нехорошая тётя.

Рахиль расписалась и посмотрела на меня.

– Вы идите, – сказал я. – А мы с товарищем ещё посидим вместе. Надо кое-что обговорить.