Только по этой причине.

— Ваша светлость? Ваша светлость? Вы хорошо себя чувствуете?

— Разумеется.

— Мне показалось, что сегодня вы не очень внимательны. — Потом Уоппинг вспомнил, с кем разговаривает. — Не вернуться ли нам к теме? Конечно, Макиавелли был мудрым стратегом, особенно в военном искусстве. Хотя он предпочитал брать противника измором, называя это «окольным путем», но в определенных ситуациях требовал решительного и действенного сражения.

Чуть заметно улыбаясь, Джина мрачно размышляла о своем муже.

— Не хотите ли повторить гипотезу Сендлфута относительно Макиавелли?

— Не сейчас.

Уоппинг охотно взял это на себя, что было его излюбленной формой обучения, а Джина тем временем обдумывала личную стратегию. На ум приходило только сражение. Она войдет в его комнату и размозжит ему голову куском мрамора. Без всяких проволочек, решительно и эффективно. От этой мысли Джине стало немного легче, и следующий час она лелеяла ее, пока не созрел окончательный план размозжить голову мужа розовой Афродитой.

— Мистер Уоппинг, — сказала она, бесцеремонно вмешавшись в его научные рассуждения, — что вы знаете об Афродите?

Он с каким-то странным звуком прервал свою речь.

— О, прошу прощения! — воскликнула она. — Я не хотела вас прерывать, мистер Уоппинг. Я просто несколько озабочена…

— Ничего, ничего. Итак, Афродита. — Он задумался и пригладил усы. — Что бы вы желали узнать?

— Она замужняя богиня?

— Совершенно верно. Она была женой лорда Гефеста.

— И была ему неверна?

— Гомер писал, что Афродита спала с Аресом, богом войны, в постели своего мужа. Но имела еще несколько любовников, включая двух смертных, Адониса и Анхиса. Почему вас заинтересовала Афродита, есть какая-то особая причина?

Джина покачала головой.

— Следовательно, Афродита не слишком респектабельная богиня?

Уоппинг улыбнулся, и Джина в очередной раз отметила, насколько у этого человека неискренняя, вызывающая раздражение улыбка.

— Должен с вами согласиться, ваша светлость. Афродита — богиня эроса, или физической любви, которую легкомысленные ученые часто путают с римской богиней Венерой. Она и в самом деле не слишком респектабельна.

После урока, сославшись на головную боль, Джина ела у себя в комнате. Отсутствовала и Карола, заявившая, что скорее умрет, чем сядет рядом с мужем, однако не рассказала Джине, чем Таппи довел ее до неистовства. А Джина не имела ни малейшего желания смотреть на Кэма, улыбающегося Эсме.

Не спеша приняв ванну, она устроилась в кресле возле камина, чтобы присмотреть кипу бумаг, доставленных ей сегодня из поместья. Через час или около того Джина отложила бумаги и вынула из ящичка Афродиту. Статуэтка, несмотря на явную чувственность и развращенность, действительно была прекрасна.

Джина уже начала — только начала — отказываться от мечты размозжить голову своему мужу. Он этого не стоит. Пусть убирается на свой жалкий маленький остров и до конца жизни делает свои жалкие голые статуи.

А она будет маркизой, вырастит сотню детей с белокурыми, золотыми, как солнце, волосами и, как боги, красивых. Ни у кого из них не будет непокорных кудрей и раздражающих черных глаз.

Когда в дверь постучали, она быстро спрятала Афродиту под оборку кресла. Странно, что горничная вернулась после того, как ее отпустили. Видимо, Энни что-то забыла.

— Войдите.

Поняв, кто это, Джина пришла в замешательство, хотела запахнуть пеньюар, но потом вспомнила, что оставила его на кровати.

— Можно войти? — охрипшим вдруг голосом спросил он.

Джина не ответила, лихорадочно соображая, не осуществить ли ей свой план и не стукнуть ли незваного гостя Афродитой по голове. Он выглядел слишком привлекательным, чтобы остаться в живых. Это было бы несправедливо по отношению ко всем замужним дамам. Она сделала еще глоток бренди.

— Джина? Я в коридоре. Могу я войти?

— Если надо, входи, — нелюбезно сказала она.

В конце концов, она вряд ли сумеет размозжить ему голову, если он и Афродита не будут находиться в одной комнате.

Секретарь совета десяти Макиавелли наверняка счел бы такие путаные рассуждения предосудительными. В десятой главе трактата «Государь» он говорил, что вести переговоры с врагами надо крайне осторожно, поскольку велика опасность скрытого нападения.

Увы, в суматохе последних дней герцогиня Гертон не успела ознакомиться с пятой главой о преимуществах решительного и действенного сражения.

Кэм убедил себя, что ему незачем беспокоиться по поводу значительной выпуклости на его вязаных панталонах. Джина явно была девственницей, и, судя по тому пиетету, с каким относился к ней Боннингтон, она вряд ли знает, чем вызвано плачевное состояние панталон мужа. Если она вообще это заметила. Всем известно, что девственницы не имеют ни малейшего представления о мужской физиологии.

— Я пришел взглянуть на письмо шантажиста, — сообщил он, направляясь к столику, на котором стоял графин с бренди. — Могу тебя поздравить, ты неплохо разбираешься в напитках. Какого дьявола они дали тебе всего один бокал?

Кэм оглядел комнату, потом удовлетворенно кивнул и взял стакан для воды, стоявший рядом с кроватью.

— Мне дали всего один, потому что я сплю одна.

Наливая бренди, он думал о нотке сожаления, которое уловил в ее голосе. Или ему просто хотелось это услышать?

В следующий момент Кэм вынужден был изменить свое представление о непорочной девственности. Когда он повернулся, взгляд Джины зачарованно скользил по его телу и вдруг замер, очевидно, на его панталонах. Кэм подавил желание прикрыться руками.

— Увидела что-нибудь интересное? — спросил он. Джина спокойно отвернулась. Ни тени замешательства!

— Конечно, — сказала она бесцеремонно-любезным тоном.

Подобным тоном убеждают женщину, что она нисколько не располнела, когда она беременна или недавно съела половину мясной туши.

— Вот и славно, — ответил Кэм, не найдя более остроумного замечания.

Неужели канули в Лету времена, когда девственницы кричали от ужаса, впервые увидев мужское достоинство? Видимо, он слишком долго прожил за границей.

Джина пристально смотрела на огонь в камине. «Выглядит так, будто ее ничто на свете не интересует, — подумал Кэм. — Она просто бесстыдна в своем безразличии». Подобное оскорбление могло бы заставить безнравственного мужчину бросить такую женщину на ее собственную кровать.

Но ему, конечно, это неинтересно, это обычное возбуждение, которое чувствует мужчина, видя перед собой полуодетую женщину.

— Ты не могла бы накинуть халат? — спросил он. Джина подняла брови и сделала еще глоток бренди.

— В комнате довольно тепло, а ты мой муж. Но если ты настаиваешь…

Она, грациозно пожав плечами, поднялась с кресла, прошла мимо него к кровати. Лоскуток одежды из тончайшего бледно-желтого щелка, льнущий к ее стройным бедрам, настолько изысканно драпировал и одновременно подчеркивал их линию, что этому позавидовали бы совершенно неодетые статуи.

Конечно, Джина набросила не какой-то там плотный льняной халат. Пеньюар был под стать ее дезабилье, только большую его часть составляли кружева. И он, естественно, ничего не скрывал. Когда она шла обратно, едва различимое шуршание показалось возбужденному Кэму одним из самых соблазнительных звуков, которые он когда-либо слышал. В воображении рисовались гладкая кожа и нежные линии живота.

Она вдруг опять вскочила с кресла.

— Я забыла письмо.

Джина направилась к шкафу. Кэм проклинал свое вышедшее из-под контроля тело и, глядя на огонь, пытался ослабить напряжение в чреслах.

Его жена играла с ним. Она — полная противоположность девственнице. Возможно, она спала и с Боннингтоном, и с Уоппингом, и с сотней других мужчин. Ленивая манера, с какой она двигалась, не была походкой девственницы. Кроме того, всем известно, что сидя девственницы сдвигают колени, скрещивают ноги в лодыжках и краснеют при одной мысли о мужчине в их спальне.