«Пожалуй, я могла бы взять подарок матери сейчас», — решила Джина. Конечно, она бы все равно забрала его, невзирая на то, что говорил по этому поводу ее будущий муж. Вопрос в том, как ей найти Кэма?

Прежде чем она успела что-либо придумать, в комнату вошла горничная.

— Добрый вечер, миледи! Желаете лечь? — спросила она.

— Пока нет. Я собираюсь еще зайти к мужу. Ты не могла бы узнать, где находится его комната? — Служанка раскрыла от удивления глаза, и Джина пояснила: — Мы с ним должны обсудить кое-какие юридические дела.

— Конечно, миледи. Желаете, чтобы я посмотрела, не остался ли его светлость внизу? Думаю, большинство леди и джентльменов теперь спят. — Энни направилась к двери. — Если милорда нет внизу, я спрошу Филлипоса, где он может быть. Это его слуга, — ответила девушка на вопросительный взгляд хозяйки и хихикнула. — Он грек и такой оригинал! Настоящий соблазнитель, как он думает.

Сев в кресло и нетерпеливо дожидаясь возвращения горничной, Джина с болью думала о том, что мать совсем ею не интересовалась, даже не оставила для нее записки. Но этот подарок означал, что графиня Линьи все-таки помнила о своей дочери. Возможно, она читала ее письма. Возможно, она любила ее… хотя бы немножко.

Было бы просто замечательно, окажись в том ящике письмо. Или портрет. Но лучше письмо. Личное письмо, от матери.

— Его светлость несколько минут назад лег спать, мадам, — доложила вернувшаяся Энни. — Его комната дальше по коридору, четвертая дверь слева. Филлипос был внизу. Очевидно, его светлость не нуждался в помощи слуги.

Джина с любопытством взглянула на раскрасневшуюся горничную.

— Надеюсь, Филлипос не требовал платы за свою информацию?

— Плата — самое подходящее для этого слово, мадам, — хихикнула девушка.

— Я вернусь минут через десять, Энни. Не жди меня. Потом я сразу намерена лечь в постель. — Глубоко вздохнув, Джина вышла из комнаты.

Длинный коридор оказался полутемным, так как его освещали только два настенных канделябра, расположенных в противоположных концах. Сердце у нее бешено колотилось, пока она считала двери. Вдруг Энни ошиблась, и дверь герцога не четвертая, а третья? Какое это будет унижение! От ее репутации вообще не останется и следа!

Дойдя наконец до четвертой двери, она тихо постучала. Внутри послышалось движение, будто кто-то шел на стук, и дверь распахнулась.

Это был он.

Все произошло как в тот вечер, когда она впервые увидела его в бальном зале. Беспокойство исчезло, и Джина с искренней радостью улыбнулась:

— Привет, Кэм!

— Черт возьми! — грубо воскликнул он вместо приветствия. Затем, быстро оглядев коридор, схватил жену за руку и втащил в комнату. — Какого дьявола ты здесь делаешь?

Она снова улыбнулась:

— Решила зайти к тебе с визитом.

На ее счастье, Кэм был полностью одет. А если бы он уже приготовился лечь? Высвободив руку, Джина прошла в комнату, оказавшуюся будуаром, точной копией того, где жила и она. Видимо, леди Троубридж оформляла комнаты для гостей по единому стандарту. Тем не менее одно различие все же было: огромный камень, стоявший в углу казавшийся нелепым, грубым и пыльным бугром на дорогом ковре.

— Боже, что это? — спросила она, подходя к глыбе. — Ты собираешься делать скульптуру прямо в комнате?

Обернувшись, Джина увидела, что Кэм стоит, прислонившись к стене, и тут же почувствовала опасную интимность положения: она в спальне мужчины, на котором из одежды только белая полотняная рубашка и панталоны.

— Так что? — ехидно спросила она.

— Нет, я не обтесываю камень в своей комнате. Джина, зачем ты здесь?

Она провела изящным пальцем по зазубренному краю блока.

— Тогда зачем он здесь?

— Мне дал его Стивен. Возможно, я разобью его, поскольку мрамор такого размера нельзя быстро обработать, а у меня нет времени. Я должен вернуться в Грецию.

— Приятно жить за границей? — Джина опять нагнулась к камню, боясь, что он увидит в ее глазах зависть.

Кэм наконец отошел от стены.

— Ты без перчаток, Джина? За несколько дней в Англии я успел забыть, как выглядят женские руки.

Взяв ее руку, Кэм стал внимательно рассматривать длинные тонкие пальцы.

— Может быть, я вылеплю твою руку, Так что ты здесь делаешь? — повторил он.

Но Джина, занятая изучением чувственной формы его рта, проигнорировала вопрос.

— А ты, случайно, не ошиблась дверью? Может, ты искала Боннинггона? — прищурился Кэм. Она потрясенно воззрилась на мужа, поэтому он выпустил ее руку. — Извини. Конечно же, Боннингтон никогда не опустится до связи с женой другого мужчины.

— Конечно, — ответила Джина, овладев собой. — К тому же, по мнению Себастьяна, я — женщина исключительной добродетели, — беззаботно закончила она.

— Боннингтон не слишком хорошо тебя знает, не так ли?

— Конечно, он меня знает. Он много лет был моим близким другом!

— Тебе приходилось туго после нашей женитьбы? Я чувствую себя подлым развратником, когда слушаю лекции Боннингтона. Но честно говоря, я думал, что о тебе заботится твоя мать… Или вообще старался ни о чем не думать, — с сожалением признался Кэм.

Она пожала плечами и чуть заметно улыбнулась.

— Для леди столь исключительной добродетели, как я, обыкновенный развратник вроде тебя не представляет соблазна.

— Ведьма. — Он погладил ее по шее. Грубые с виду пальцы оказались на удивление нежными. Она вздрогнула, однако взгляд не отвела, — Спрашиваю тебя еще раз, жена. Зачем ты пришла ко мне среди ночи? Я абсолютно уверен, что Боннингтон этого не одобрит.

— Разумеется, — ответила Джина, наконец вспомнив о цели своего прихода. — Я хотела забрать подарок матери.

— О! — Несколько секунд он смотрел на нее, затем повернулся к шкафу. — Вот, бери.

Он передал ей деревянный ящичек, прочно и хорошо сделанный, но далеко не изящный, с простеньким запором.

— Тяжелый, — удивилась она.

— Я не открывал его.

— Знаю.

Кэм никогда бы не позволил себе интересоваться вещью, предназначенной другому человеку. Глубоко вздохнув, Джина открыла крышку, но увидела только ярко-красную рябь блестящего атласа. Кэм заглянул поверх ее плеча.

— Довольно кричащий, — заметил он. Поскольку она, казалось, окаменела при виде яркой ткани, предложил: — Разреши мне?

Она кивнула, и он быстро снял верхний слой.

Под ним лежала статуэтка.

Это была фигура обнаженной женщины высотой примерно в две ладони. Взяв подарок матери, Джина автоматически сжала пальцами талию статуэтки, чтобы защитить ее от взгляда Кэма.

— Алебастр очень высокого качества, — объяснил Кэм и протянул руку. Но ее пальцы сжались еще крепче, и он мог видеть только голову и ноги статуэтки. — Возможно, это Афродита. Лицо как у Афродиты, выходящей из воды, с картины Тициана. На ней есть одежда?

— Нет, — прошептала Джина, чуть не плача. — Она совершенно нагая. Мать подарила мне нагую статуэтку.

— Это не просто нагая статуэтка, — быстро сказал. — Розовый алебастр очень ценный. Она закусила губу и положила фигурку обратно в ярко-красную постель, лицом вниз.

— Похоже, Себастьян был прав. Очевидно, моя мать думала, что мне будет приятно иметь фигуру обнаженной женщины… видимо, в моей спальне?

Джина захлопнула крышку и отодвинула ящичек в сторону. Кэм видел разъяренных женщин и прежде, но сейчас перед ним была женщина, находящаяся вне себя от бешенства.

— Я собираюсь на прогулку, — сказала она.

— Там дождь.

— Не важно. — Подойдя к двери, она помедлила. — Ты идешь? — В ее голосе звучало нетерпение.

— Разумеется.

Кэм приготовился ждать, пока Джина отнесет подарок матери в свою комнату, но та вернулась через минуту. «Видимо, бросила статуэтку в огонь», — с сожалением подумал он. Печально, ему бы хотелось повнимательнее рассмотреть ее.

Они молча прошли через опустевшую темную гостиную в мокрый сад. Легкий ветерок лениво стряхивал с веток дождевые капли, но Джина жаждала бури, чего угодно, только бы это было под стать ее эмоциям. Себастьян не ошибся, ее мать просто распутная женщина, одна из тех особ, которым ничего не стоит отослать своего ребенка в чужую страну, не заботясь о том, примет его отец или нет. И неудивительно, что она сочла эту похотливую статуэтку вполне достойным подарком. Джина с силой ударила по нависшему суку яблони, и Кэм, идущий следом, тихо выругался.