Высокопреосвященнейший владыка, митрополит Петрозаводский и Карельский, глава Карельской митрополии Иосиф опустил на стол тяжелую книгу, открыл на длинной алой закладке. Провел пальцем по ровным красивым строчкам, нашел нужную, пробормотал под нос: Хэ-Вэ-Девять-Девять-А-Эс-Четыре-Два-Восемь-Бэ-Пять-Три-Гэ-А-маленькая-Вэ-маленькая-Один.

Левую руку, тучную, вздутую, переложил к клавиатуре настольного компьютера, снова пробормотал пароль, стал набирать указательным пальцем. Клик-клик-клик. Экран компьютера высветил окошко беседы с братом. Там было пусто – брат не писал уже третий день.

Митрополит тяжело вздохнул, сдвинул руку с клавиатуры, потом медленно, правой рукой упираясь в стол, поднялся. Снова опустил взгляд на раскрытую книгу, нашел строчку из одних цифр: Два-Два-Два-Ноль-Три-Два-Ноль-Семь-Три-Пять-Три-Один.

Книгу до сейфа донести было нельзя, поэтому закрыл глаза, пошевелил губами, повторяя цифры. Обошел, опираясь, стол, покрутил ручку сейфа. Сейф со щелчком открылся, и митрополит сунул туда руку, пошарил по стопкам запечатанных бумажных прямоугольников, нашел открытый, вытащил на свет. В прямоугольнике были оранжевые пятитысячные купюры – митрополит достал две, свернул, бросил прямоугольник обратно, дверцу сейфа закрыл, провернул ручку.

Вернулся к столу, купюры положил на книгу, сам сел к компьютеру. Правой рукой открыл книгу, потом подтащил к краю стола телефон, включил экран. Набрал код: Два-Два-Пять-Три. Открыл контакты, нашел полицейское управление, нажал звонок и сразу громкую связь.

– Владыка Иосиф? – спросил с того конца бархатный голос. Даниил Андреевич, заместитель министра внутренних дел и начальник полиции МВД по Республике Карелия, всегда обращался к митрополиту так.

– Пришли ко мне Казаченко. – У митрополита голос был низкий, хриплый, с мокротой. – В полном обмундировании.

– Скоро будет. – Даниил Андреевич обратился к кому-то в сторону, и голос его зазвучал жестко: – Ксюш, Казаченко к митрополиту, пускай скинет все на младшего.

Митрополит сбросил звонок, выключил экран телефона. Снова посмотрел на компьютер, на чат с братом. Брат молчал. Молчал уже третий день. Митрополит взял из подставки белый бумажный квадратик, перелистнул страницы книги, скопировал в листок две строчки цифр. Потом взял еще один такой же маленький листок, написал на нем пару слов. Сложил пополам, сунул к двум оранжевым купюрам, а листок с цифрами складывать не стал, кинул к деньгам так.

Потом митрополит прикрыл глаза, толкнул левую руку в сторону, к стопке документов, ждавшей у края стола. Открыл глаза, стянул со стопки верхний лист, дал ему проскользить до клавиатуры. Позволил буквам с листа отложиться в памяти: «…решение о государственной регистрации некоммерческой…» – толкнул его дальше, перехватил правой рукой, в которую уже взял красный карандаш. Обвел на листе название фонда, регистрационный номер, переложил лист на закрытую книгу. Стянул левой рукой еще один лист, снова толкнул к клавиатуре. Здесь читал чуть дольше, но ничего подчеркивать не стал, смял, кинул в урну под столом. Потянулся за следующим.

Когда в дверь кабинета наконец постучались, слева от компьютера было пусто. Все листы из увесистой стопки перекочевали через клавиатуру к книге и урне. Митрополит повернул к двери лицо.

– Войди, – сказал он.

Дверь открылась, и на пороге возник молодой мужчина со скучным лицом. На нем была обыкновенная полицейская форма без опознавательных знаков.

– Владыка. – Мужчина качнул головой, прикрыл за собой дверь.

– Бери. – Митрополит указал на купюры, на листки, сложенный и обычный. – Езжай по адресу, найди там хозяина. Если спросят, скажешь, что от владыки Иосифа. Записку отдай.

Сложенный пополам листок полицейский сразу спрятал в карман, на листок с цифрами посмотрел, удивленно приподнял брови, но ничего не сказал. Попятился, вышел из кабинета.

На улице Казаченко снова посмотрел на бумажку с адресом и тут уже позволил себе присвистнуть. На бумажке не было ни улицы, ни дома. Вместо этого там значились два ряда цифр: координаты. Казаченко достал телефон, набрал цифры в картах. Карты показали, что нужно будет ехать из города не меньше часа. Казаченко вздохнул, убрал бумажку в карман, пошел к машине.

По дороге сначала слушал радио, но вскоре антенна перестала ловить, переключился на диск. Специально для вот таких дальних поездок у Казаченко была коллекция Билли Джоэла. Мимо проносился бесконечный лес, белый после выходных. Еще в субботу вдруг пошел снег, и осень – как всегда, неожиданно – закончилась.

Под колесами сначала был асфальт, потом мерзлая земля. Казаченко поглядывал в карту в телефоне, подпевал музыке. По делам владыки он ездил часто, но обычно это были короткие поездки по городу – и иногда в область, в Кондопогу, в Пряжу. Пару раз, на поезде, посылали в Костомукшу. Владыка обычно давал с собой конверт или картонную коробку и всегда накидывал сверху пару оранжевых купюр. Деньги эти Казаченко были не особенно нужны – он и в управлении зарабатывал неплохо, – но он знал, что в подарках владыки важна не сумма, а доверие. Когда митрополит звонил Даниилу Андреевичу, всегда просил прислать Казаченко.

Наконец дорога кончилась, а до нужных координат оставался еще добрый километр. Казаченко пригляделся – здесь была какая-то тропа, но ее всю замело снегом и рисковать машиной не хотелось. Вылез, достал из багажника теплую куртку, перчатки. Поправил пистолет в кобуре, пошел через снег.

Дома впереди возникли неожиданно. Вроде только что вокруг был сплошной лес, и вот оказалось, что Казаченко стоит на краю небольшой деревни. Тут все тоже было занесено снегом, только посередине домов, вокруг колодца, земля была вытоптана, и в грязи были видны бурые пятна, будто бы ржавчины.

– Есть тут кто? – позвал Казаченко. Дома молчали. Он вышел на середину, у колодца постучал носком ботинка по сброшенной деревянной крышке, стряхнул снег. Заглянул в колодец и замер. Колодец почти весь был засыпан снегом, но у самого каменного края из-под белого покрывала торчала окровавленная рука, изогнутая, ледяная на вид. Казаченко потянулся, ткнул рукой снег, стер – и увидел мертвое лицо с остекленевшими широко открытыми глазами. И сразу за ним было еще одно, такое же, только женское. Казаченко принялся откидывать снег в стороны, обнажая трупы.

У него за спиной беззвучно открылась дверь дома, и оттуда вышел высокий бородатый мужчина в белой рубашке. Мужчина сильно хромал – его левая нога была перевязана и закреплена на деревяшке. Для опоры мужчина использовал потертое ружье с расколотым дулом.

Казаченко пробовал вытащить один из трупов из колодца, когда мужчина наконец добрался до него, оперся о здоровую ногу, поднял ружье, размахнулся и ударил полицейского по затылку. Тот упал, ударился лбом об камни колодца. Мужчина ударил его еще раз, потом обернулся к дому.

– Мелкая, дуй сюда! – крикнул он. С простреленной ногой нагибаться ему было трудно. Из дома появилась маленькая девочка в такой же белой рубашке. Она быстро пробежала по снегу, послушно встала рядом.

– Переверни, обыщи, – сказал мужчина. – И давай в дом, а то замерзнешь.

Девочка попробовала приподнять труп, но сил ей не хватило. Тогда мужчина отодвинул ее дулом ружья, оперся о ее плечо, ружьем же толкнул тело полицейского. Тот сполз на землю.

– Давай быстро. – Мужчина хлопнул девочку по плечу так, что та чуть не покатилась по земле. Быстро опустилась на четвереньки, стала шарить по карманам полицейского. Отдала мужчине пистолет, потом кошелек, два набора ключей, сложенную пополам бумажку.

Бумажку мужчина сразу развернул. Там была всего одна строчка:

«Что с доставкой? Иосиф».

Плюнул, скомкал, кинул в колодец к трупам.

На вокзале было пустынно. Элеонора постояла у закрытого киоска, почитала объявления, потом прошлась до конца платформы, покурила. Часы под вокзальной башенкой показывали без пяти – питерский поезд опаздывал.