– Господи, как ты прекрасна, – сказал он, садясь на кровать и проводя ладонью по ее щеке.

Это был решающий момент, от которого зависел успех или неуспех вечера. Вдруг она взглянет в лицо, лишенное усов, и с криком выбежит из комнаты? Но как только он дотронулся до ее щеки, ее глаза закрылись. Поэтому он склонился к ней ниже и попробовал… прикусить ее полную нижнюю губу, а потом принялся целовать ее страстно и яростно в ответ на ее легкий вздох. Каким-то образом момент, когда она могла взглянуть ему в лицо и узнать его, был упущен, потому что он не переставал целовать ее, стянув с нее покрывало.

И вот Имоджин перед ним – такая прекрасная, какой он ее и представлял. Веки ее затрепетали, и Рейф снова принялся отчаянно целовать ее. Потом медленно его сильное жесткое тело опустилось на ее нежное, и он сказал себе, что должен запомнить этот первый раз, когда тело Имоджин оказалось под ним. От острого наслаждения голова его кружилась.

Но предчувствие, тягостное опасение, что Имоджин откроет глаза и узнает его, не проходило…

– Ты держала глаза открытыми, когда Дрейвен занимался с тобой любовью? – спросил Рейф.

Звук его голоса зазвенел у нее в ушах. Он намеренно назвал ее мужа по имени.

И в то же время его рука заскользила вниз по ее бархатистой шее и коснулась нежных, колеблющихся под рукой, но достаточно тяжелых грудей, а потом и изящного изгиба бедер.

– Я… – пробормотала Имоджин, задыхаясь, и повернула голову.

– Вы занимались любовью в темноте и под одеялом? – проворчал Рейф.

Глаза Имоджин были раскрыты, но он знал, что она не может видеть его лица, потому что его голова была опущена, а губы скользили по ее груди.

– Да, – ответила она прерывистым шепотом.

– Тогда закрой глаза, – сказал Рейф, и голос его показался ей грубым. – Закрой глаза, Имоджин. И не шевелись.

Он принялся ласкать ее грудь языком, и Имоджин погрузилась в темноту, а руки ее принялись слепо шарить по воздуху в поисках его волос, и тело ее сотрясалось.

Чуть позже Имоджин поняла, что заниматься любовью с демоническим чужаком, повелевающим тебе закрыть глаза и раздевающим тебя донага в ночной тишине, который покусывает и ласкает тебя с головы до ног, ничуть не похоже на минуты близости с мужем. Ничуть. Она попыталась глубоко вдохнуть воздух, старалась не замечать ощущений, возникших у нее между ног. Потому что он велел ей закрыть глаза. И не двигаться.

Ее голова металась по подушке. Рейф втянул сосок Имоджин в рот, доводя ее этим до безумия, до полубредового состояния. Но вместе с одуряющими волнами страсти ее начало охватывать раздражение. Дрейвен и она занимались любовью в темноте. Дрейвен был возлюбленным ее юности, и больше всего на свете Имоджин хотела доставлять ему наслаждение и делать его счастливым. Если Дрейвен не желал, чтобы она двигалась, она старалась оставаться неподвижной, насколько это было возможно, превратить свое тело в колыбель для него, стараться любым способом показать ему, как она его любит и ценит. Это происходило в темноте и под покровами, и она быстро усвоила, что Дрейвену неприятно, когда она прижимается к нему. Однажды она сделала это инстинктивно. Ее бедра изогнулись ему навстречу, и он сказал:

– Ради Бога, Имоджин, позволь хоть раз в жизни совершить мне свое мужское дело.

Но сейчас она находилась в чужой комнате, а ее партнер не был ее мужем. И будь она проклята, если согласится лежать неподвижно, как покорная жена, пока он станет наслаждаться ее телом, и будет стараться не открыть глаза и не произвести ни одного движения. Когда эта мысль выкристаллизовалась в ее сознании, Имоджин так быстро спрыгнула с кровати, что чуть не лягнула партнера в самое уязвимое место.

– В чем дело? – закричал он, вставая на колени.

С минуту она просто смотрела на его тело, плохо различимое в тусклом свете. Кровать представляла собой широкое старинное ложе на четырех столбиках, рассчитанное на то, чтобы выдерживать прыжки увесистых фермеров и их жен, как и падших женщин и их демонических любовников.

Он стоял на коленях: одна стройная длинная линия его тела, шедшая от красиво очерченных плеч и переходившая в грудь, слегка опушенную волосами, треугольником спускавшимися вниз… Имоджин разглядывала его долго и чувствовала, что на губах ее улыбка, будто она смотрела на себя.

Она ошиблась. Ей уже удалось рассмотреть снаряжение Рейфа. По всей вероятности, решила она, оно бывает разным у мужчин, но этим братьям повезло в этом смысле обоим.

Она не могла выбросить из головы слова Рейфа о том, что он готов держать пари, что Дрейвен занимался с ней любовью в темноте и под одеялом и не показывал ей своего орудия, которое демонстрировал только распутным женщинам. Ну, вот теперь она стала такой женщиной и решила, что не будет закрывать глаза из страха увидеть этот орган.

Он улыбался. Его лицо оставалось в тени, но она видела блеск его белых зубов, а в голосе расслышала ленивое довольство, когда он растянулся на постели во весь рост, полный животной грации.

Имоджин расслышала свое тяжелое дыхание и захлопнула рот. Она стояла обнаженная посреди комнаты, а нагой мужчина лежал на постели перед ней. Она выставила вперед бедро и уперлась в него рукой.

– Я не хочу держать глаза закрытыми, – сказала она, и тон ее был непререкаемым. Он кивнул. – Мы не женатая пара, вынужденная скрываться друг от друга под простынями.

– Могу я попросить тебя вернуться в постель, о женщина, которая не является моей женой?

Она сделала шаг к нему и остановилась.

– Сначала я хочу задать несколько вопросов.

На ее слова он ответил смехом, хрипловатым и довольным, от которого она почувствовала еще большую уверенность.

– Что мне полагается делать, когда ты лежишь на мне?

– Все, что тебе угодно.

Ответ последовал очень быстро, но Имоджин ждала другого.

– Как вела бы себя райская птица или ночная бабочка?

– Для столь просвещенной особы ты пользуешься устаревшим лексиконом, – сказал он, и в его тоне она почувствовала легкую насмешку. – Райская птица стала бы делать все, чтобы доставить радость своему партнеру, и это должно включать явственно заметный энтузиазм.

– О!

Это было не очень точное объяснение.

– Но может быть, тебя больше интересует игра, а не конечный результат? Потому что гадкая и озорная девчонка, отважная женщина, забравшаяся в эту постель ради удовольствия, а не из корысти, будет делать то, что необходимо, чтобы получить максимум удовольствия самой.

– О!..

– Ей будет плевать на партнера. Пусть уж он сам о себе позаботится.

Имоджин улыбнулась. Разве она не говорила, что любовная связь ей нужна, чтобы больше узнать о мужчинах? И все же похоже было, что на самом деле ей хотелось лучше узнать себя.

– Итак, ты, озорница, – послышался его голос, похожий на густой сладкий сироп. – Я думаю, что леди Мейтленд решила превратиться в кого-то другого, в совсем иную личность.

Она едва могла видеть его лицо, только взъерошенные темные волосы. Поэтому просто взобралась на кровать с уверенным видом. Одним молниеносным движением он привлек ее к себе.

– Я не леди, – задыхаясь, пробормотала она.

Это можно было уподобить тому случаю, когда клочок бумаги бросают в огонь, – так мгновенно ее тело воспламенилось от того, что к нему крепко прижимались ее спина и ягодицы, а его руки оказались у нее на груди…

Ее голова запрокинулась ему на плечо, и он дотянулся до ее рта и ощутил вкус испорченной девчонки, озорницы, вкус леди Мейтленд, впадающей в безумие страсти.

– Тебе это нравится? – спросил он тихо и требовательно, не убирая рук с ее груди, проделывая с ней нечто необычное, дотрагиваясь до нее попеременно то грубо, то нежно и повторяя это до тех пор, пока она не начала трепетать вся.

– Да, – сказала она, и голос ее звучал не как у испорченной и развращенной девицы, а томно и немного сонно.

И тут одна его рука заскользила вниз по ее животу, и Имоджин даже не попыталась сдерживать себя и не двигаться. Она задвигалась под музыку, слышную ей одной, и это был обольстительный балет, смысл которого заключался в нескольких словах: «Трогай меня, прикасайся ко мне».