Теперь нога выглядит прилично и не так страшно. Но Китнисс задумывается о чем-то, и, когда я хочу спросить ее, что не так, она отдает мне в руки маленький рюкзачок.

— Возьми, прикройся. Надо постирать твои трусы.

Невольно начинаю улыбаться.

— Я не против, если ты увидишь меня голым.

— Значит, ты такой же, как мама и Прим, — серьезно отвечает она, — а я против, ясно?

Киваю, и она отворачивается. Мне хватает сил, чтобы самому стянуть с себя трусы и кинуть их на берег ручья.

— Кто бы подумал, что особа, убивающая одним выстрелом, так щепетильна, — мне видно сбоку как она слегка улыбается. — Все-таки зря я тогда не дал тебе мыть Хеймитча, — девушка морщит нос и становится какой-то по-детски забавной.

— Он тебе что-нибудь присылал?

— Ничего, — отвечаю слишком быстро. Если бы он потратил на меня деньги, я бы даже с того света его достал. Думаю, что он и сам понимает, кто истинный победитель. Сильная духом, умная, и, даже не обладая большой силой, способная вернуться с арены. Но она об этом знать не должна, поэтому добавляю в голос нотки ревности и спрашиваю. — А что, тебе присылал?

— Да, лекарство от ожогов, — она оборачивается и виновато смотрит на мою ногу, — и еще хлеб.

— Я всегда знал, что ты его любимица.

— Любимица? Да он меня на дух не переносит! — она усмехается.

Как бы хотелось ей рассказать, что Хеймитч ночами не спал и придумывал план ее спасения. И раз он все-таки присылал ей что-то, значит, сдерживается от пьянства. Ради нее. Ради нашего плана.

Хочется рассказать все это, но взамен просто говорю, что он не переносит ее, потому что они слишком похожи. Она сперва морщит лоб, желая возразить, но потом опять напускает на себя серьезный вид.

Так устаю, что глаза сами закрываются, поэтому Китнисс разрешает мне поспать.

И сейчас я не проваливаюсь в обморок, а засыпаю. По сравнению с обычными отключками, сон — это просто блаженство. Никаких сновидений нет, зато я осознаю, что, когда проснусь, снова увижу Китнисс. Возможно, мне опять удастся ее рассмешить и увидеть улыбку.

Через некоторое время чувствую, как она слегка дотрагивается до моего плеча. Открываю глаза и улыбаюсь. Но вместо слов приветствия она говорит, что пора уходить.

— Уходить? Куда уходить?

— Здесь оставаться нельзя, — она права, мы находимся на полностью открытой местности, так еще и в углублении. Да, тут есть вода и, возможно, съедобные ягоды, но, если кто-то увидит нас, нам не убежать.

Китнисс предлагает идти ниже по ручью и найти укрытие. Соглашаюсь, и она помогает мне одеться, а потом тянет вперед за руки, чтобы я мог встать. Больная нога совсем немного касается земли, и по всему телу разносится такая боль, что в глазах темнеет.

Напарница подбадривает меня, но и сама понимает, что идти я не смогу, поэтому усаживает меня на камень и идет осматривать окрестности. В это время думаю о том, что без меня ей было бы куда лучше.

— Я нашла приличную пещеру, — обреченно говорит она, — и она совсем недалеко отсюда.

Опять киваю и сам поднимаюсь с камня. Это сложнее, чем казалось, но уже что-то, ведь утром я еще не мог даже пошевелить руками.

Пещера и вправду выглядит прилично. Китнисс устилает дно еловыми иголками, а сверху кладет спальный мешок. Опираясь на ее плечо, спускаюсь внутрь и, когда сажусь на пол, облегченно вздыхаю. От ходьбы рана начинает пульсировать с новой силой.

Вот бы мне сейчас обезболивающее или что-то от инфекции, но эти блага остались где-то в далеком прошлом.

Китнисс помогает мне залезть в спальник, а сама идет маскировать вход.

Уже через пять минут становится понятно, что у нее ничего не выходит. Она злится и срывает все ветки с пещеры.

— Китнисс, — зову ее, и она мгновенно подходит и убирает с моего лба волосы, — спасибо, что нашла меня, Китнисс.

— Ты бы тоже нашел меня, если бы мог…

— Послушай, — говорю твердо и беру ее за руку. — Если я не вернусь…

Она прерывает меня на полуслове, не дав сказать, что я хочу, чтобы она передала всей моей семье, что я их любил и Гейлу, что старался выполнить его просьбу до последнего вздоха.

— Не говори так! Я что зря выкачивала весь этот гной? — она морщит носик и опять становится по-детски забавной. Вот такой ее и запомню. Храброй, сильной, но в это же время милой и смешной.

— Нет. Ну, если вдруг… — она опять перебивает меня.

— Никаких вдруг. Это не обсуждается, — она кладет мне пальцы на губы и делает строгое выражение лица, будто моя рана и инфекция послушно выполнят указ.

— Но я… — в этот раз она не просто перебивает меня, а целует. Даже дергаюсь от неожиданности, но через мгновенье уже растворяюсь в ее губах. Они у нее мягкие и слегка прохладные. Или это я слишком горячий, но, в любом случае, от этого поцелуя мне становится до невозможности хорошо. Он исцеляет лучше любой мази. Мне хочется целовать Китнисс вечно, но она первая отстраняется.

— Ты не умрешь, — ласково говорит она. — Я тебе запрещаю. Ясно?

— Ясно, — шепчу, не веря всему происходящему. Эй, дурацкая инфекция, ты вообще видела, что только что произошло? Ослушаться теперь просто без вариантов.

В этот момент хочется поверить в то, что мы сможем вернуться домой. Сможем жить в деревне победителей и пытаться забыть весь этот кошмар. Я буду работать в пекарне, а она… Она будет охотиться, если захочет. И мы будем счастливы. Несчастные влюбленные из дистрикта 12 станут счастливыми.

Засыпаю с этими мыслями в голове, и не хочу думать ни о чем другом. Снова хочу жить, потому что теперь в моей жизни есть она.

Через некоторое время чувствую, как Китнисс опять меня целует. От этого, наверное, слишком быстро раскрываю глаза, а она невинно отстраняется и показывает мне маленькую, железную баночку у нее в руках.

— Пит, смотри, что Хеймитч прислал тебе.

— Мне? — приподнимаюсь на локтях. — Неужели лекарство?

Китнисс разочарованно машет головой и снимает крышку.

— Нет, — она садится на пол около меня, — бульон.

— Бульон? Ему что там, деньги девать некуда? — не удерживаюсь и говорю вслух.

— Тише, Пит, — Китнисс хмурит брови. Она защищает Хеймитча или мне показалось? — тебе нужно набраться сил. Ты Бог знает сколько времени там пролежал без еды и воды. Так что давай, не возмущайся…

— Но я не хочу есть, — прикладываю руку к животу, потому что от мысли о еде по-прежнему тошнит.

Китнисс делает вид, что ничего не слышит и зачерпывает ложкой немного бульона. Машу головой и чувствую себя при этом маленьким капризным ребенком.

— Пи-и-т, — она закатывает глаза, — не заставляй меня кормить тебя насильно!

Опять отрицательно киваю, потому что в самом деле боюсь, что меня стошнит, но она не отстает. И в итоге скармливает мне пол баночки уговорами, угрозами и где-то даже поцелуями. Вторую половину еле осиливаю и после этого сразу же засыпаю.

Мне снится чудесный сон. Иду по лесу ранним утром. Моя нога совсем не болит, да и вообще у меня ничего не болит. Вокруг на деревьях сидят птички и поют свои незатейливые песенки. Подхожу к одному дереву и вглядываюсь в ветки. Сразу понимаю, что это за птички — сойки-пересмешницы. А потом вижу, что впереди меня огромная поляна, а у кромки леса стоит Эвелин. Ее рыжие волосы развивает ветер, а она стоит, смотрит на меня, улыбается и плетет венок из одуванчиков. Подхожу к ней и тоже улыбаюсь. Потом прочищаю горло и едва слышно говорю ей: «Спой» и показываю на птиц. Она надевает веночек мне на голову, кивает и начинает петь. Слов мне почти не слышно, зато мелодия, которая получается, успокаивает. Закрываю глаза, чтобы услышать слова, но просыпаюсь.

Меня окружает темная пещера, но через небольшой вход ярко светит солнце. Осматриваю пещеру в поисках Китнисс, но понимаю, что ее здесь нет. Вначале мной овладевает паника, но потом, подумав, понимаю, что она просто могла пойти за водой или на охоту. Опять закрываю глаза и сосредотачиваюсь на своих ощущениях.

Нога болит и пульсирует все также сильно, немного болит голова и опять мутно в глазах, на лбу лежит почти сухой бинт, видимо, ночью Китнисс пыталась сбить мою температуру. Потягиваюсь всем телом, лежа на полу, и понимаю, что болит буквально каждая мышца. Неважнецкий из меня боец теперь. Скорее буду мешать, чем помогу.