Каждый день – один. Рядом ни единой души. Летом хоть кто-нибудь да заглянет. Раньше и зимой приезжали – посмотреть все ли в порядке, не украли ли чего. А теперь рядом никого: один заболел, другой после операции, третий помер. Да и я уже не молодой. Вот сейчас пишу. На всякий случай, думаю, надо составить завещание заранее. Вот Пугачева даже место для могилки себе подготовила. А я не могу этого сделать, поскольку денег на это у меня нет. Да и зачем эта могила!? Гнить там будешь, только и всего. Лучше сжечь себя в крематории и пепел развеять в поле, как сделал это один мой родственник. Дешевле будет, думаю. Не тратить деньги на гроб, отпевание в церкви, не платить за могилу. Смерти я не боюсь. Смерть – это освобождение от бренного тела, от мыслей, накопленных за всю жизнь. Нет человека – и все исчезает, ничего не остается от человека. Думаете, что «там кто-то» о вас будет беспокоиться? Это всего лишь сказки для простого народа, чтобы легче было управлять ими, держать в «узде». Недаром Ленин говорил: «Религия – опиум для народа». Так оно и есть. Вот прадеды, родители и сестры, которые умерли, – никто о них и не вспомнит, хотя они старались жить по-человечески. Миллионы, миллиарды, триллионы людей, что жили до нас, ушли на тот свет. И только в последние тысячи лет кое-кто оставил о себе память.

Мне самому хотелось узнать моих предков. Однажды, на практике в колхозе, хозяйка, у которой мы жили, спросила меня об этом: «Ты русский или нет?». Меня этот вопрос удивил, ответил ей: «Ну конечно русский! Мой отец из кубанских казаков, а мать – коренная москвичка». Не поверила она мне почему-то. Почему, не знаю: волосы у меня русые, глаза голубые, правда, не крупные, не воловьи. Почему же я не русский?

Фамилия моя – известная на Кубани. Еще Лермонтов присвоил ее. Вспомните в своей драме «Маскарад» зловещую фигуру графа Казарина. Почему эта фамилия появилась в его произведении, мне понятно: полк на Кавказе у Лермонтова стоял в станице Тенгинской (Усть-Лабинского района) – на родине отца. Видимо, эта фамилия врезалась ему в память, и он, возможно, даже дружил или просто общался с людьми, потому и запечатлел эту фамилию. Еще раньше эта фамилия встречалась в русских былинах, например, про богатыря Михайло Казарянина (Казаринова).

О происхождении своей фамилии я узнал из книги Льва Успенского «Ты и твое имя». Вот как он об этом писал:

«Живет гражданин, носит фамилию Казаринов… и ни сном, ни духом не ведает, что она может означать. И еще бы: если он обратится к ономатологу, тот объяснит ему, что она означат „сын хазарина“, то есть представителя хазарского царства». Их в древности называли хазарами, и в последнее время буква «х» превратилась в «к» – «казар». «…Но ведь хазары исчезли в десятом веке!» Вспомните песнь о вещем Олеге, который решил отомстить неразумным хазарам. «…Каким же „сыном хазарина“ может быть современный нам человек? Видимо, тот род, к которому он, этот наш современник, принадлежит, по своей древности соперничает с самыми древними аристократическими родами России: уж во всяком случае он не намного отстал от пресловутых Рюриковичей. А кроме того, можно сказать довольно уверенно, что первый Казаринов был назван так не зря. Наверняка он и на самом деле был либо сыном выходца из Хозарского царства, либо же, по еще свежей памяти о жестоких войнах между русскими и хозарами, его отца назвали – то ли в честь, то ли в поношение – чужестранным именем „Хозарин“».

Видимо, в честь, так как фамилия стала известной, иначе о ней бы не вспоминали и забыли.

Мои предки по материнской линии были помещиками в Польше, но тоже с русскими корнями. Дед имел небольшой кирпичный завод, лес, поля, занимался он и прудовым рыболовством. Это в знаменитом селе Скобелевка Мценского уезда, позднее переименованном в Борташовку. Сохранилось ли это название сейчас, я не знаю. При Пилсудском русские притеснялись. И однажды, когда дед тонул в пруду (он не умел плавать), он просил помощи, но поляки, проходившие мимо, плевались в его сторону, говоря: «пусть тонет – пся кровь» (собачья кровь). После этого предки продали свое имение (Советяку), вернулись в Россию и жили в Москве. Прабабка же была немкой. Считалась колдовкой, видели ее ночью на кладбище, жгла что-то над могилами. И когда умирала, то ее трясло на кровати, никак ей было не умереть. Знающие люди подсказали, чтобы вынули потолочину. И тогда она успокоилась. Ей нужно было передать кому-то свое колдовство, но она этого не хотела.

И еще. Совсем недавно я узнал, откуда идет мой род. Совершенно случайно. Смотрел передачу из Минска. Показали деревню в глуши, а это значит, что в ней были аборигены. И вижу: все они на одно лицо – схожие с моим. С некрупными голубоватыми глазами и точно такими же слегка приплюснутыми носами. И волосы у них мягкие, русые. Вот и подумалось: так вот откуда мой род! И действительно, беглым крестьянам было легче убежать из Белоруссии, нежели из помещичьих русских угодий.

Моя бабушка – Лисова Александра

Мой дед – Александр Адамович

(Адам – распространенное имя в Польше)

Что тут можно сказать? Вот как переплетаются судьбы людей, и если бы каждый из нас хорошо знал историю своего рода, то наверняка, думаю, обнаружил бы, что независимо от места жительства, все мы на Земле – родственники!

Моя мама родилась в поезде на пути из Польши, где-то возле Витебска, фамилия у нее Разумейчик, Юлия Александровна. Насчет фамилии она сама не помнит, какая у ее у родителей была: то ли эта, то ли Разумовы (вот какая беспечность!). Она часто менялась при переездах из Польши и в Россию. Я помню, как они жили в центре Москвы. Однажды мама показала мне дом, в котором они жили. Среди новых многоквартирных домов он смотрелся сиротливо, наподобие моей первой дачи – деревянный, с небольшим козырьком у входа и огороженный забором. Еще кто-то в нем жил. Заходить в дом не стали, так как торопились. А жаль, хотелось бы посмотреть, как они теснились в этой хибарке: сестра с детьми, брат-инвалид (впоследствии умер), родители. Маме доставалось всегда спать под столом. Правда, отец ночевал редко, он устроился проводником международного вагона. Позже его избрали председателем профсоюза железной дороги. Я интересовался – должны же быть об этом сведения в архивах. Но мне отвечали, что железных дороги три и к каждой свой профсоюз. Спросили, в какой из них работал мой дед, но я знаю о нем только со слов матери. Недавно моя племянница Маша (живет в Питере) все-таки узнала в архивах, что где-то на железной дороге был председатель профсоюза со сходной фамилией. Это будет интересно – узнать подробности о его биографии!

Дед мой, когда работал проводником на Московской железной дороге, по рассказам моей мамы, всегда что-нибудь да привозил. У них в доме всегда стояли мешки с сахаром, грецкими орехами и другими продуктами и даже что-либо из мануфактуры. Мама всегда была сыта и одета. И это в смутное революционное время, когда рабочие голодали и жили в бараках… Ей было не с кем дружить, кроме как со шпаной, или как еще их называли – голытьбой. И часто из-за этого ей доставалось. Выйдет, к примеру, во двор чисто одетая, накрахмаленная, а пацаны окружат ее и грязными руками обляпают. Это они из зависти. Или раньше в Москве ходили по дворам продавцы с тазиками на голове – со сладостями, пирожками или сдобным хлебом. Ребята окружат его со всех сторон, моментально растащат и убегают. Одна мама оставалась стоять – вот за всех ей и достается, пока к родителям приведут, пока во всем разберутся. Однажды эти ребята решили обокрасть ночью склад с мороженым. А на «шухере» поставили маму: если кто идет, она должна просигналить. Стонтона и видит: к сладу направляется старушка, видно, ей что-то надо было. Мама испугалась и убежала, не предупредив ребят. Женщина вошла на склад со свечкой и увидела в темноте – какие-то тени в простынях и во рту у них горят угольки. Она попятилась, перекрестилась, шепотом произнесла: «Свят! Свят!», а ребята тем временем убежали. Маме тогда здорово попало, что не предупредила. А главное, интересно – как они успели это все сделать: в саван одеться и угольки в зубы вставить? До сих пор мне это непонятно. Или ребята похвастались перед мамой?