Желая скрыть от него свою ранимость, она решила продемонстрировать ему свое полное безразличие. Сейчас, вспомнив методы, которые для этого избрала, она даже съежилась. Горечь и ревность довели ее до крайности, и вот теперь он был вправе думать о ней как о неразумном подростке. В ресторане, почувствовав ее слабинку, он воспользовался испытанным приемом и нанес ей удар в самое уязвимое место. Что ж, по крайней мере она может утешать себя мыслью, что все это старо как мир. К тому же Рафаэль имел привычку бороться до конца. Для него все средства хороши; мысль о форе более слабому противнику ему, видимо, даже и не приходила.

Она плохо переносит алкоголь, а он все подливал ей и подливал, слушая, небрежно откинувшись на стуле, ее болтовню, которой она выдавала себя с головой. Видимо, он прекрасно понял, что она не в состоянии оценивать свои поступки. Но странным казалось ей то, что он сознательно ее соблазнял. В конце концов ее столь долго сдерживаемые эмоции взяли верх...

Не чувствуя пальцев, она накинула халат. Женщины типа Карен влюблялись по крайней мере по четыре раза в год. Карен легко скользила по сверкающей поверхности любви, ловко избегая малейших столкновений. Саре же "посчастливилось" попасть на улицах Парижа в переделку, сравнимую разве что с тяжелейшей дорожной аварией, и вот с тех пор она так и живет в зоне повышенного риска.

Пять лет назад она заперла свои чувства к Рафаэлю на замок, а ключ забросила подальше. И теперь скорее позволит сжечь себя на медленном огне, чем сознается в своих чувствах. Любить мужчину, нанесшего тебе удар, - дурной тон. Но поскольку обмануть себя ей не удавалось, то приходилось мириться с собственной презренной слабостью. Она любила Рафаэля как и раньше, и любой психолог сказал бы ей, что она просто мазохистка. В конце концов, с неожиданной горечью созналась она себе, Рафаэль даже и не представлял, что он с ней сделал.

Его открытая война с отцом дорого ей обошлась, и даже простое воспоминание об этом заставляло ее содрогаться. Она предпринимала неимоверные усилия, чтобы загнать назад, в темный угол, воспоминания о тех кошмарных днях, когда у нее отняли самые элементарные человеческие права. Потеря физической свободы и ужас от сознания собственного бессилия несколько притупили боль, причиненную ей неверностью Рафаэля. Чувство самосохранения отодвинуло гордость на второй план. Сара поняла это только через несколько недель. Запертая в четырех стенах, лишенная какого бы то ни было общения с внешним миром, она очень скоро сообразила, что ее единственным союзником в борьбе против отца мог быть только Рафаэль. А он все не приходил и не приходил, и дракона было некому убить. Потеряв последнюю надежду, она похоронила себя и вернулась вновь к жизни лишь через какое-то время. До сих пор она все еще временами просыпалась среди ночи в холодном поту.

Но вот теперь стало ясно, что Рафаэль не хотел ее бросать, и ее защитная оболочка, состряпанная из горького антагонизма и недоверия, дала трещину. И вот... вот результат того, что она вновь доверилась Рафаэлю, подумала она, осматривая смятую постель. Это катастрофа. Сердце у нее упало, и она зарделась от стыда. Слава Богу, у него хватило порядочности уйти прежде, чем она проснется. Толкнув дверь, она вышла в холл и так и приросла к полу.

На нее смотрело три пары совершенно одинаковых темных глаз. Джилли и Бен, скрестив ноги, сидели подле Рафаэля.

- Я... я думала, что ты уже ушел, - запинаясь, произнесла она.

- Мы пришли уже очень давно, - бодро сказал Бен. - Но мы не шумели, чтобы не разбудить тебя.

- Надо было меня разбудить.

Нервно завязывая халат, Сара всячески избегала его взгляда. Что в нем? Насмешка, триумф, презрение? В общем, это не имеет никакого значения. Никогда ей не забыть того, что произошло между ними всего лишь пару часов назад, когда она буквально рыдала от удовольствия в его руках.

- Мы были заняты, - сообщила ей Джилли. - Папа рассказывал нам сказку.

- Папа? - перебила ее Сара, сраженная легкостью, с какой ее дочь произнесла это слово.

Бен взглянул на нее так, как мужчина смотрит на глупую женщину.

- Как ты могла переехать и не сказать папе, где наш новый дом? Папа не знал, где нас искать.

Джилли мудро поддакнула:

- Мы потерялись, а теперь папа нас нашел, и теперь мы будем семьей.

Сара скрипнула зубами.

- А разве втроем мы не семья?

- Но ведь мы же похожи на папу, а не на тебя, - возразил ей Бен, с обожанием глядя на отца и не понимая, что причинил матери боль. - И на дедушку с бабушкой мы не похожи.

- И мы теперь ис-панцы, потому что папа - испанец, - важно заявила Джилли. - Испанцы живут в Испании и говорят по-испански.

- Насколько я понимаю, этнические проблемы были у вас главным пунктом в повестке дня, - поджав губы, сказала Сара.

Джилли вдруг опять начала болтать, но Рафаэль жестом заставил ее замолчать.

- Идите-ка поиграйте к себе в комнату, нам с мамой надо поговорить.

Сара с изумлением смотрела на двойняшек, которые, не проронив ни слова, встали и смиренно отправились к себе в комнату. Им очень не хотелось этого делать, но возражать они не стали. Рафаэль держал в руках какие-то невидимые ниточки, и ее дети безропотно ему подчинялись. Они пришли не больше часа назад, но он уже завоевал их симпатии. Причем без малейшей помощи с ее стороны и даже в ее отсутствие. Правильно говорят, яблочко от яблони... Они настолько похожи, что тут же потянулись друг к другу.

Рафаэль легко поднялся на ноги, и комната вдруг стала маленькой и тесной. Он был при полном параде, и она почувствовала себя в невыгодном положении. Он остановил на ней взгляд своих темных, непроницаемых, как ночь, глаз, и ее злость каким-то странным образом улетучилась, и теперь она чувствовала себя отчаянно неуверенно.

- Я думала, что ты уже ушел.

Она была полна решимости скрыть от него дикую свистопляску чувств, в которую так неожиданно оказалась ввергнутой.

Он выразительно поднял черную бровь.

- Даже в отрочестве я не был столь бестактен.

На щеках у нее зарделся стыдливый румянец, и она, чувствуя себя очень неуверенно, отвернулась.