Литмир - Электронная Библиотека

– До зимы еще несколько месяцев, – мягко подсказывает мне Калла.

Впереди масса времени, чтобы заготовить дрова и заполнить погреб запасами на грядущие холодные месяцы.

– Я знаю.

Выскользнув из постели, Калла направляется к шкафу; старые половицы постанывают даже под ее легчайшей поступью. Моя жена необыкновенно красива в свете начинающегося дня. Выглядит моложе своего истинного возраста. Натянув обрезанные джинсы с карманами, протертыми до дыр за время бесчисленных стирок, Калла надевает тонкую хлопчатобумажную футболку. Нам постоянно приходится латать и штопать свои вещи в попытках продлить срок их службы на новый сезон. Другой одежды кроме той, которой мы располагаем сейчас, у нас уже не будет никогда.

Калла выглядывает в окно на поля, простирающиеся за домом, на плодовые деревья, с которых предстоит снять урожай, на развешанное на веревке белье, которое надо собрать и занести в дом, – рутинные дела ждут нас обоих. Уперев руки в бока, жена разворачивается и снова пересекает комнату, возвращаясь к кровати. Ее движения легки и изящны – Калла чувствует себя комфортно в этом доме, внутри этих стен. Я вглядываюсь в лицо жены. Поначалу его выражение нейтральное, ничего не отражающее, но уже через пару секунд ее верхняя губа изгибается в слабой улыбке. Словно Калла простила мне молчание. Простила все шальные мысли, блуждающие в моей голове. Она крепко целует меня в губы, проводит по виску пальцем, наматывает на него колечком прядь моих черных волос.

– Я все еще тебя люблю, – напоминает мне Калла.

Временами, в долгие вечерние часы у меня возникает ощущение, будто мы с ней проживаем жизнь, делить которую договорились, а почему – вспомнить не можем. Подозреваю, что подобное чувство испытывают многие семейные пары по прошествии нескольких лет. Но в такие моменты, как сейчас, – на рассвете – моя жена кажется мне настолько близкой и родной, что сердце щемит боль. Слабая, глухая боль, описать которую трудно.

– И я тебя по-прежнему люблю, – говорю я Калле.

– Я встречаюсь в саду с Би, – отняв от моего лица руку, жена устремляется к двери спальни.

Я киваю. Пожалуй, мы походим на старика и старуху, проживших вместе слишком долго – целую жизнь длиною в сотню лет или более. Наши суставы срощены тенетами мелкой лжи, ребра сплетены паутиной из маленьких хитростей. Мы сами выстроили свою совместную жизнь на этих мизерных обманах – настолько малых, что не в состоянии их все упомнить. Однако они есть, и они нас связывают. Но вместе с тем и разделяют.

Я слышу, как Калла спускается вниз по ступенькам, надевает запачканные грязью сапоги и выходит из дома через заднюю дверь. Сетка с шумом возвращается на место. И шлейф ее запаха тоже – целый букет из ароматов сирени, базилика, земли и глубокой любви-преданности. Калла лучше, чем я заслуживаю. И все-таки… в ее движениях, в том взгляде, который она бросает на меня с порога, есть нечто для меня недостижимое. Нечто, что живет скрытно в ее голове: неведомые мне помыслы, навязчивые идеи, которыми она не хочет со мной делиться. Под стать мне, не желающему раскрывать ей свои думы и чаяния.

Калла любит меня, я знаю. Но она также неискренна со мной: таит секреты под ногтями пальцев, обман в щелке прикрытых ресниц. Моя жена – лгунья.

Калла

Моя младшая сестра – ночное создание. Она всегда предпочитала ночь; даже будучи ребенком, Би пряталась в темных закутках кладовки или под скрипевшими досками лестницы, собирая клубочки паутины на спутанных, непричесанных волосах. А они у нее необыкновенно красивые – цвета кленового сиропа, с легкой, неназойливой рыжинкой.

Би всегда предпочитала теплу яркого солнца мрак всепоглощающих теней. А теперь она все время в нем пребывает, не в силах выбраться из тьмы.

– Последнее время он сам не свой, – говорю я сестре.

Мы с ней ползаем на коленях под орешниками, растущими вдоль ручья; воздух полон мелодичного журчания воды, плещущейся по камням и ласкающей берег. Мы методично собираем орехи, нападавшие за ночь на землю, и я наблюдаю за Би с восхищением, которое всегда к ней испытывала. Даже теперь, когда мы стали взрослыми, Би продолжает меня восторгать. Она – чудо! А эта легкость, с которой ее сильные загорелые руки снуют по земле, ловко выуживая круглые плоды из-под листвы, выстлавшей подлесок! Эта удивительная способность к тактильному восприятию, чувствованию того, что она больше не может увидеть…

Би было всего девять лет, когда она потеряла зрение. Я едва помню, как все случилось. Но сестра время от времени сама заговаривает об этом. О том, как странно все произошло. Поначалу она видела едва различимые – на уровне пороговой чувствительности – волны солнечного света, затем яркие цветовые вспышки и причудливые, подвижные тени, а потом… Потом наступила полная слепота, и весь мир для Би сделался черным. И эта тьма, внезапно застившая ей глаза, уже никогда не рассеялась.

Возможно, живи мы в другом месте, по ту сторону границы, Би смогла бы обратиться к врачу, к настоящему специалисту. Тот заглянул бы в ее затуманенные черной пеленой глаза, назначил лечение или операцию и спас бы зрение сестре. Но я старюсь об этом не думать. Мысль о том, что все могло быть иначе, горька. Потому что мы ничего не предприняли. Не могли предпринять. И уже ничего не поделаешь.

Сестра адаптировалась, научилась преодолевать барьеры своей физической ограниченности. И, возможно, это сделало ее такой, какой иначе она бы не стала.

– Времена года сменяются, – отвечает мне Би. – Он всегда становится угрюмым в эту пору.

Она проводит тыльной стороной руки по своей шее; на опаленной летним солнцем коже поблескивают бисеринки пота. Мы втроем – я, мой муж и сестра – живем в старом фермерском доме. С той самой поры, как мы с Тео поженились. В этом же доме мы с сестрой выросли. Би любит поддразнивать Тео. За завтраками она частенько подкалывает его тем, что он слишком высокий, чтобы протиснуться в дверь, и никакой реальной пользы нам от него нет. Разве что вещи легко достает с верхних полок! Но на самом деле Тео ей как старший брат.

– Это другое, – возражаю я.

В последнее время я почему-то все чаще ощущаю ноющую боль, разливающуюся по зубам под взглядом Тео. Он вроде бы и смотрит на меня. Но смотрит так, словно мыслями находится в этот момент далеко-далеко. Между нами – двумя людьми, не способными жить друг без друга, – всегда существовала странная алхимия: искренняя, безусловная любовь. И порой это невероятное, глубокое чувство меня пугает. Как и уязвимая преданность, концентрирующаяся внизу живота, отчаянная нужда в своем муже и безотчетный, подспудный страх, что я могу его однажды потерять.

Распрямив ладонь на земле, я продолжаю:

– Иногда я просыпаюсь ночью, а он стоит у окна и разглядывает деревья…

Би поднимает голову, бледные веки над ее неживыми глазами подрагивают:

– Мы все разглядываем деревья.

– Но он, похоже, их не боится. Наоборот, он как будто что-то высматривает.

Би снова опускает руки на землю и находит еще один круглый орех – в светло-коричневой, пока не растрескавшейся скорлупе. Хороший орех. Сестра кладет его в корзину.

– Стоять по эту сторону не опасно. Быть может, Тео просто выискивает признаки гнили в стволах деревьев, – голос Би звучит ровно, неэмоционально.

И мне хочется ей поверить. Я прикасаюсь к тонкому медному колечку на пальце: обручальному кольцу, которое два года назад подарил мне Тео, попросив выйти за него замуж. Я знала Тео всю свою жизнь, мы вместе выросли в Пасторали. И все же я не обращала на него должного внимания (такого, как следовало) вплоть до одного дня. В тот день я искала около ручья сморчки, как вдруг на тропке появился Тео. «Ты нашла мое тайное место», – заявил он, пристально и оценивающе разглядывая меня. Его черные, нуждавшиеся в стрижке волосы падали на глаза; мы сели рядышком на берегу и просидели так до заката, рассказывая друг другу выдуманные предания о нашей земле и ее истории. И я тогда подумала: почему мы никогда не разговаривали так прежде? Как же вышло, что я так мало знала о нем, а он – обо мне? До той встречи у ручья мы словно скользили мимо, не замечая друг друга.

12
{"b":"793947","o":1}