Мама улыбается слишком старательно. Прежде чем уйти обратно наверх, она мне подмигивает. Я даже не смотрю на Дария, стоящего в дверном проеме. Я смотрю на его кроссовки и голые лодыжки.

Глаз я так и не подняла, а он уже мне что-то протягивает. Мой ноутбук.

– А, блин, – говорю я и забираю свою вещь. Я даже не сообразила, что оставила его у них.

– Не стоит благодарности, – отвечает он.

– Спасибо. – Я прижимаю ноутбук к груди.

Подбородок мой ползет вверх, мы встречаемся взглядом. Я осознаю, что мы стоим совсем близко. Улица снаружи затихает, как будто все соседи затаили дыхание.

А он стоит, и я не понимаю: ждет он от меня еще каких-то слов или предполагает, что я приглашу его войти. Я вглядываюсь в его глаза в поисках разгадки, но он их отводит, а я не знаю, как быть дальше, так что просто делаю шаг назад и хлопаю дверью ему в лицо.

Уже у самого парка Дженайя говорит:

– Тут в паре кварталов по Никербокер убили Кармине Галанте.

Только этой подробностью из истории Бушвика она и делится с братьями Дарси, пока мы идем к парку. Дженайя потребовала, чтобы я пошла с ней вместе на свидание с Эйнсли, но я понятия не имела, на что нарываюсь: что и Дарий пойдет тоже.

Выйдя из своего особняка вслед за Эйнсли, он объявил, что желает «экскурсию по окрестностям».

Только я не экскурсовод. Уж тем более для него.

Дженайя и Эйнсли идут и кокетничают – в основном треплются о какой-то чепухе: типа мальчишников на кампусе и какие придурки их белые однокурсники – ходят зимой в шортах и худи.

– Кем там он был, Зи? – громко спрашивает Дженайя. Я от нее отстала шагов на десять.

– Отцом семьи Бонанно, – отвечаю я. Дженайя всегда пропускала мимо ушей папулины рассказы про старый Бушвик. Это я все записывала, а потом перекладывала в стихи.

– Кем-кем? – переспрашивает Дарий. Он от меня отстал на пару шагов.

– Итальянским мафиози. Они тогда всем заправляли в этом районе: наркотики, азартные игры, шантаж… чего только не.

– Класс. Похоже, ты неплохо покопалась в этом дерьме.

– Верно, – отвечаю я, не замедляя шага.

Эйнсли и Дарий озираются так, будто никогда не видели таких домов, как у нас: стоящих в ряд, с крикливыми вывесками, на которых написано «Такерия», «Ботаника», «Иглезия пентекосталь». А потом мы переходим Миртл-авеню, и Бушвик становится не похож на Бушвик.

Дарий фотографирует граффити на стенах – оно больше похоже на картинки для туристов, чем на работу подростков, которые хотят заявить о себе или похвастаться крутизной перед другими районами.

У парка Дженайя достает из сумки плед и вручает его мне. А потом они с Эйнсли куда-то отчаливают, а меня оставляют в няньках при Дарии, потому что он тут похож на рыбу, выброшенную на берег. Или это я рыба, выброшенная на берег, потому что мне никто заранее не сказал, что мы попремся на какой-то там фестиваль музыкального искусства для белых.

Я оглядываюсь и соображаю, что почти все сидят на пледах, – чего мы никогда не делали, когда приходили сюда раньше, очень давно. В те времена тут не устраивали пикников. Мы сидели на скамейках и смотрели в оба – вдруг на нас что свалится. Что-нибудь обязательно сваливалось. Впрочем, стоять я устала, поэтому расстелила плед на высохшей траве в полной уверенности, что ради всех этих белых кто-то заранее убрал крысиный помет и битое стекло.

– Парк Марии Эрнандес теперь, пожалуй, правильнее называть парком Мэри Эрнан, – говорю я Дарию: он уселся со мной рядом, запустив руки в карманы слишком тесных шорт-хаки.

– Ты это о чем? С какой радости нужно поменять название парка? – спрашивает Дарий, поднимая брови.

Какая-то белая поднимается с пледа и без всякой причины начинает танцевать. Еще даже музыка не заиграла. Собственно, она и не танцует, а без всякого ритма качает попой.

– Просто все эти белые без понятия, кто такая Мария Эрнандес, – отвечаю я. – В парке ничего не осталось от «Марии» и от «ес».

– Дай-ка угадаю. А ты знаешь, кто она такая. Вы что, родственники?

Я поворачиваюсь к нему всем телом, он слегка сдвигается, чтобы посмотреть мне в лицо.

– Мой отец, когда был маленьким, играл здесь с ее детьми. Ее убили прямо в ее квартире: она пыталась помешать наркоторговцам толкать свой товар в этом парке.

– А, – говорит он. – Здорово.

– Что именно здорово? – уточняю я.

Он пожимает плечами, рубашка натягивается на плечах.

– Чего в этом здорового? Может, правильнее сказать: «Это жесть»?

Он откидывается на плед подальше от меня, приподнимается на локте.

– Ладно. Это жесть, – произносит он. – Но здорово, что парк назвали ее именем. И – да, ни в коем случае нельзя менять название на Мэри Эрнан только потому, что сюда явились белые. Оно будет неправильно.

– Понятно, что неправильно. Я в саркастическом смысле, – отвечаю я, глядя на него косо. – Если бы ты знал этот парк, как его знаю я, то понял бы, что это все неправильно.

– Что такое сарказм, я знаю. – Он умолкает и вытягивает ноги. Мне приходится сдвинуться, чтобы освободить ему место. – А ты к чему клонишь, Зури Бенитес?

– К чему я клоню? А к тому, что ты развалился на весь плед. К тому, что я сюда хожу всю мою жизнь. И знаю парней, которые приходят сюда поиграть в футбол и оттянуться, и они с виду один в один как ты. – Я потираю тыльную часть ладони, чтобы он понял, о чем речь. – К тому я клоню, что говорят и одеваются они не так, как ты. И уж всяко не живут в домах вроде вашего. А к чему клонишь ты, Дарий Дарси?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.