Гэллегер. Ну перестань. Мне нужно выпить. У меня задний двор сгинул.

Желудок. Как я ему завидую…

Тут отворилась дверь, и вошел робот: под прозрачной шкурой быстро крутились шестеренки, колесики и валики. Гэллегер глянул на него и закрыл глаза, потея.

– Убирайся, – прорычал он. – Я проклинаю тот день, когда соорудил тебя. Ненавижу твои мельтешащие потроха.

– Не умеешь ты ценить красоту, – обиженно произнес робот. – А я, между прочим, принес тебе пива.

– Гм… – Гэллегер взял из руки робота пластиковую бутылку и с жадностью к ней присосался, освежая глотку прохладной жидкостью с мятным вкусом. – Ахх… – выдохнул он, усаживаясь. – Полегчало. Правда, самую малость.

– Как насчет укола тиамина?

– У меня на него аллергия развилась, – уныло ответил роботу Гэллегер. – Жажда – мое проклятие. Гм… – Он посмотрел на алкогольный орган. – Может быть…

– По твою душу явился полицейский.

– Кто?

– Полицейский. Он уже давно здесь.

– О черт!.. – Гэллегер уставился в угол возле растворенного окна. – А это что за диво?

«Диво» было похоже на машину, но весьма необычную. Гэллегер разглядывал ее с недоумением, любопытством и толикой иронии. Не могло быть никаких сомнений, что он собрал собственноручно чертову штуковину. О чем напрочь забыл. Именно так работал его сумбурный разум. Гэллегер не получил серьезного технического образования, но по какой-то непостижимой причине природа наделила его гениальностью. Точнее, гениальность досталась его подсознанию. Рассудок у Гэллегера был вполне нормальным, разве что изрядно рассеянным и зачастую одурманенным алкоголем. Но когда брало верх демоническое подсознание, руки могли сотворить все, что угодно. В один из таких запоев они сотворили робота, а потом несколько недель Гэллегер гадал, чем этому творению предполагалось заниматься. В конце концов выяснилось, что ничем особо полезным. Но Гэллегер все же оставил робота у себя, притерпевшись к его манере выискивать зеркала и тщеславно позировать перед ними, восхищаясь своими металлическими внутренностями.

«Значит, опять я мастерил, будучи в стельку пьян», – подумал Гэллегер.

А вслух сказал:

– Эй, дурак, сгоняй-ка еще за пивком. Да пошустрей!

Когда робот удалился, Гэллегер распрямил свое долговязое тело и побрел к машине, чтобы с любопытством ее рассмотреть. Она была выключена. Перекинутые через подоконник бледные гибкие щупальца толщиной с большой палец свисали этак на фут с края ямы, заменившей собой задний двор. А на концах у них…

Гм… Гэллегер вытянул щупальце и уставился на него. На конце металлическое кольцо. А щупальце-то полое! Странно.

Машина была примерно двух ярдов в длину и смахивала на ожившую мусорную кучу. За Гэллегером водилась привычка пускать в дело все, что подвернется под руку. Если не находился нормальный соединитель, изобретатель хватал ближайший пригодный предмет – крючок с ботинка или плечики для пальто.

По этой причине качественный анализ уже собранного устройства никогда не бывал прост. Вот, к примеру, что умеет делать эта опутанная проводами волокнистая утка, с самодовольным видом угнездившаяся на антикварной вафельнице?

– В этот раз я совсем спятил, – сделал вывод Гэллегер. – Но вопреки обыкновению не влип в неприятности. Где же пиво?

Робот стоял перед зеркалом, зачарованно разглядывая содержимое живота.

– Что? Пиво? Да вот же оно. Я лишь на секундочку задержался, чтобы чуть-чуть полюбоваться собой.

Гэллегер назвал робота нехорошим словом, но пластиковую бутылку у него забрал. Озадаченно моргая и кривя костистое вытянутое лицо, он смотрел на стоящее у окна устройство. Что же собой представляет конечный продукт?

Волнистые трубки тянулись от большой загрузочной коробки, в которую Гэллегер превратил мусорное ведро. Коробка была закрыта наглухо, и от нее шла изогнутая трубка к миниатюрной динамо-машине. Или к ее эквиваленту?

«Вряд ли это динамо-машина, – размышлял Гэллегер. – Они вроде огромные. Или не обязательно? Эх, жаль, не получил я технического образования. Как же мне разобраться с этой штуковиной?»

Сплошные загадки. Взять хотя бы этот квадратный серый металлический шкафчик. Гэллегер ненадолго отвлекся на попытку измерить его объем в кубических футах. Получилось четыреста восемьдесят шесть, и это был явно неверный ответ, поскольку шкафчик имел размеры восемнадцать на восемнадцать на восемнадцать дюймов.

Шкафчик был заперт; Гэллегер решил заняться им позже. Он продолжил исследования. Сколько же тут узлов, непонятно как работающих… А на противоположном торце машины – колесико диаметром дюйма четыре, с узким желобом на ободе.

– Конечный продукт, конечный продукт… Что же ты за конечный продукт? Эй, Нарцисс!

– Меня зовут не Нарцисс, – обиженно отозвался робот.

– Что ты самый настоящий нарцисс, понятно с первого взгляда, а как тебя зовут, я и не помню, – прорычал Гэллегер. – И вообще, машинам имена без надобности. Подойди-ка.

– Чем могу служить? – спросил робот, приблизившись.

– Что это такое?

– Машина, – ответил робот. – И безусловно, ей далеко до моей красоты.

– Надеюсь, пользы от нее будет побольше, чем от тебя. Что она умеет?

– Есть землю.

– Ух ты! Вот и объяснение ямы на заднем дворе.

– Тут нет заднего двора.

– Есть.

– Задний двор, – продекламировал робот в сумбурной манере Томаса Вулфа, – это не только задний двор, но и отрицание заднего двора. Это встреча в пространстве заднего двора и не заднего двора. Задний двор – локальная, ограниченная земля. Это явление, обусловленное своим собственным отрицанием.

– Сам-то хоть понял, что наплел? – сурово спросил Гэллегер, которому не терпелось разобраться в ситуации.

– Да.

– Ну-ну. Ладно, не будем про задний двор. Я хочу знать, для чего построил эту машину.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь? Я пару дней… да какое там, я целую неделю выключен.

– Ах да, помню. В то утро ты позировал перед зеркалом и не давал мне побриться.

– Это вопрос художественной целостности. Грани моего функционального лица куда гармоничней и драматичней, чем у твоей физиономии.

– Вот что, Нарцисс, – процедил Гэллегер, с трудом держа себя в руках, – я пытаюсь кое-что выяснить. Или этот факт отскакивает от граней твоего чертова мозга, как горох от стенки?

– Разумеется, я не могу тебе помочь, – холодно ответил Нарцисс. – Ты меня снова включил сегодня утром и забылся пьяным сном. Машина была уже достроена, но не действовала. Я прибрался в доме и любезно принес тебе пива, когда ты проснулся и стал, по своему обыкновению, жаловаться на похмелье.

– Ну а раз так, любезно принеси мне еще пива и заткнись.

– А как быть с полицейским?

– Ох… Я про него забыл. Пожалуй, надо с ним поговорить.

Нарцисс вышел, ступая бесшумно – хозяин оснастил его мягкими подошвами. Гэллегер подошел к окну и с содроганием взглянул на невероятную яму. Как она возникла? Почему?

Напрасно он рылся в памяти. Разумеется, подсознание знало ответ, но держало его под надежным замком.

Как ни крути, не мог Гэллегер построить машину, не имея на то серьезной причины. Или мог? Его подсознание обладало логикой, но это была очень специфическая, вывихнутая логика. Нарциссу изначально отводилась роль идеальной открывашки для пивных банок.

Вернулся робот, а следом вошел мускулистый парень в щегольском мундире.

– Мистер Гэллегер?

– Ага.

– Мистер Галлоуэй Гэллегер?

– Ответ опять «ага». Чем могу помочь?

– Принять судебную повестку. – Полицейский вручил Гэллегеру сложенный лист бумаги.

Содержащиеся в повестке перлы юридической фразеологии почти ничего Гэллегеру не сказали.

– Кто такой Делл Хоппер? – спросил он. – Никогда не слышал.

– Вопрос не по адресу, – проворчал полицейский. – Мое дело – повестку вручить, а больше я ничего не знаю.

Он ушел. Гэллегер уткнулся в бумагу. Что за абракадабра?..

Так и не сообразив, что еще можно предпринять, он связался по видеофону с юрисконсультом, потом обратился в бюро юридической информации и узнал, что адвокатские услуги Хопперу оказывает некто Тренч, специалист по корпоративному праву. Звонки в его конторе принимала целая толпа секретарш, но путем угроз, ругани и мольбы Гэллегер прорвался к самому боссу.