– Ты хоть осознаешь, что постоянно даешь людям новые имена?

– О чем ты?

– Ты только что назвал меня Юным Фениксом, а Шраона недавно – мастером Ченгом. Сам-то ты это заметил?

– Я делаю так не нарочно. Прости, если обидел тебя.

– Я не обижаюсь. Как ты и сказал, имя – всего лишь очередная маска. – Юноша искоса взглянул на предвещателя. – Ты знаешь еще какие-нибудь из моих имен?

Цзянь внимательно посмотрел на него:

– Ты спрашиваешь меня о ритуале имянаречения, мастер Айнневог? К нему надлежит относиться со всей серьезностью. Наделение кого-то именем может иметь непоправимые последствия. Ты должен всегда об этом помнить.

Аннев, сбитый с толку его словами, нахмурился:

– Раньше меня уже называли по-другому. Кельга называла. Вот я и подумал: может, тебе Судьба скажет другое имя?

– Как правило, Судьба со всеми говорит одним голосом.

– Значит, не будет никаких пророчеств? – Аннев снова закутался в плащ, стараясь не выдать разочарования.

Цзянь улыбнулся:

– Мне казалось, ты не особо жалуешь пророчества.

– Не совсем. Просто я не люблю неясность. Ненавижу, когда не понимаю, что происходит, или когда меня заставляют плясать под чужую дудку. Я злюсь и готов что угодно натворить, лишь бы доказать, что они не правы.

– О, мне знакомы эти эмоции. Мы, провидцы, называем это «рискнуть настоящим ради будущего».

– Не понимаю.

– Ты жертвуешь чем-то в настоящем, надеясь изменить будущее, и в будущем либо срываешь большой куш, либо проигрываешь. – Йомад поцокал языком. – С пророчеством невозможно бороться. Его можно по-разному истолковать, но бороться с ним бесполезно. Будущее зиждется на настоящем, а настоящее произрастает из прошлого.

– Вот что меня бесит! Как будто судьбу нельзя изменить и все в твоей жизни предопределено!

– А ты думаешь, это не так?

Аннев упрямо мотнул головой:

– Я найду собственный путь.

– Как и написано на руке.

– Что?

– Слова на твоей руке означают: «Или найду дорогу, или проложу ее сам». Ты это имеешь в виду?

– Думаю, да.

– Ты слышал о Чаде Торнбриаре, крозеранском ткаче пустоты?

Аннев неуверенно пожал плечами.

– Это длинная история. Трагичная. Может, расскажу как-нибудь в другой раз. Но мораль ее такова: убегая от Судьбы, человек на самом деле бежит от своего будущего «я». После того, как мы сменили множество масок и имен, мы становимся тем, от чего пытаемся убежать.

– А если Судьба называет тебя поистине ужасным именем?

– Я бы принял его и попытался постичь его природу.

– А что, если тебя назвали Сыном Семи Отцов?

– Сыном Семи…

Цзянь не договорил. Он остановился, и Аннев увидел, как дрожат под серой мантией колени предвещателя.

– Кто сообщил тебе это имя, мастер Айнневог? Какой-то провидец?

– Так меня назвала Кельга.

Альбинос облизнул пересохшие губы:

– Проклятье. – Нетвердым шагом он двинулся дальше. – Что ж, ты уже получил имя. Я не стану испытывать Судьбу, нарекая тебя заново.

– Справедливо.

Долгое время они шли молча. В конце концов Анневу это надоело, и он побежал к Титусу с Терином, которые о чем-то весело болтали. На сей раз Цзянь не стал его догонять.

День уже клонился к закату, когда они взобрались на холм, с которого были хорошо видны стены Лукуры. Аннев во все глаза глядел на столицу, раскинувшуюся вдали: он и представить себе не мог, что на свете бывают такие огромные города. До этого он видел лишь Банок – Шаенбалу не в счет, – который поразил его своими размерами и нравами, и юноша полагал, что столица окажется раз в пять или шесть больше.

Он ошибался. В этих монументальных каменных стенах, опоясывающих низкие холмы на северной оконечности Возгара, могло бы поместиться двенадцать таких городов, как Банок. Через весь город тянулись две серебристые ленты, ярко блестевшие на солнце, – реки, берущие начало в высоких заснеженных горах Возгара. Обе вытекали из южных ворот и расходились в разных направлениях: одна несла свои воды на юго-запад, а вторая огибала город и стремилась на север – туда, где, как Аннев помнил, находилось королевство Одарнея и его религиозная столица Квири.

– Вот это громадина! Красотища!

– Точно, Терин, на закате Лукура особенно прекрасна. Ну да полюбоваться ею мы еще успеем, а сейчас мешкать нельзя. До темноты надо найти место для лагеря, если не хотим ночевать на дороге. До Лукуры еще целый день пути, так что небольшой отдых нам не помешает.

– Лучше не останавливаться, – сказал Фин, жадно вглядываясь в даль. – Разобьем лагерь ближе к городу – завтра придется меньше топать.

– Фин, мы это уже обсуждали. – Шраон вытащил из-под кулей свою алебарду. – Спешка ни к чему. К вечеру местные дороги кишмя кишат разбойниками, для которых зазевавшийся путник – лакомая добыча. Иногда они караулят его у самых стен города: если он доберется до ворот во внеурочное время – стражники его не пропустят, и бедолаге будет некуда податься. И тогда, откуда ни возьмись, его окликнут сердобольные люди, позовут отужинать чем боги послали – а наутро патруль найдет в кустах его хладный труп.

– Правда? – испуганно воскликнул Титус. – Неужели все люди здесь такие ужасные?

– Не все. Некоторые действительно хотят помочь, от чистого сердца. Но поскольку я не раз путешествовал в компании таких вот ужасных людей, я бы предпочел не рисковать. – Шраон повернулся к Фину. – А ты, парень, если очень хочется, можешь бежать во всю прыть и ночевать прямо на дороге. Возможно, ты даже успеешь попасть в город до того, как ворота закроются. Но даже тогда тебе придется жить на улице и вечно озираться по сторонам, потому что в любую минуту тебе могут перерезать горло или обчистить твои карманы. Или и то и другое. Как по мне, то лучше тебе остаться – это в твоих же интересах. И в наших, разумеется, тоже.

Фин задумчиво подергал один из засаленных дредов и буркнул:

– Ладно уж. Будь по-твоему. Все равно послезавтра я избавлюсь от вашей компании. Я найду кого-нибудь, кто хорошо мне заплатит за мои таланты. А если нет – стану веселиться.

Темные глаза аватара заблестели от предвкушения.

– Ох, держись, Лукура! – Он ткнул локтем Терина. – Как думаешь, много золота можно украсть за ночь? Представь, что ты в магазине или особняке, – что ты утащил бы в первую очередь?

Терин выпучил глаза на Фина, понимая, что тот и впрямь хочет знать его ответ.

– Что-нибудь незаметное, чтобы не хватились… но достаточно ценное, чтобы два дня напролет играть в кости и ни о чем не думать.

– Обойдетесь, оба, – отрезал Шраон, не сводя глаз с дороги. – Я обещал найти вам честную работу, значит так и будет. А теперь идем, надо торопиться. Разобьем лагерь вон в той лощине. Дорога оттуда хорошо просматривается, а нас никто не увидит. Огонь разводить не будем. Клинки держим наготове.

Он дернул поводья и зашагал к лощине.

– Не отставайте.

Маюн бесшумно кралась сквозь Чащу, словно дикий зверь, выслеживающий добычу. С тех пор как маска любовниц Гевула слилась с ее лицом, мир вокруг стал другим – более настоящим. Она ощущала густой аромат влажной земли, к которому примешивалась едкая вонь звериной мочи и ноты гниения. Чувствовала кожей малейшую перемену слабого ветерка и инстинктивно знала, что приближается к зверю с подветренной стороны. Ее слух улавливал быстрое журчание воды, доносившееся с южной стороны, и она безошибочно определила, что это мельничный ручей в Шаенбалу. Она различала трещины в коре деревьев и снующих по стволам насекомых, видела каких-то существ, затаившихся в полумраке Чащи, и странные движущиеся тени.

Но острее всего Маюн ощущала боль. Пусть от увечий, нанесенных Ойру, не осталось внешних следов, ее тело помнило о них и ныло от боли. Но вот что странно: Маюн это нравилось. Более того, она в этом нуждалась. И боялась лишь одного: если когда-нибудь эта боль утихнет, то она останется один на один с уродливой правдой. Ее отец мертв. Всю жизнь он вбивал ей в голову, что магия – чистое зло и все, что несет в себе ее скверну, должно быть уничтожено. А выяснилось, что он сам был пропитан этой скверной насквозь… и заразил ею дочь.