Вдруг на плечо легла чья-то рука, и Аннев, вздрогнув от неожиданности, поднял голову.

– Я рядом, Аннев, – произнес Шраон. – Что бы ни случилось. Мы все будем рядом.

«А ведь так и есть, – подумал Аннев, и его лихорадочное беспокойство немного утихло. – У меня есть Шраон. И Титус с Терином. И даже Фин и Брайан». Он улыбнулся, вспомнив, как Брайан, тогда еще управляющий Академии, вступился за него на площади и, единственный из всех, не побоялся дать отпор Тосану.

Что до Фина, тут совсем другое дело. Наглый и жестокий хулиган, безжалостный соперник и просто ходячий кошмар – вот кто такой Фин. Точнее, он был таким до недавнего времени. Теперь же, каким-то непостижимым образом, они превратились из заклятых врагов если не в друзей, то хотя бы в невольных союзников. И эта перемена была столь ошеломительной, что Аннев до сих пор чувствовал смущение и толком не понимал, как к ней относиться – с радостью или подозрением.

– Нашла, – прошипела Гвендолин сквозь стиснутые зубы. – Я вижу, где аклумера вросла в твои дух и плоть.

Она медленно выдохнула и, чуть приоткрыв глаза, начала выводить на золотой коже какие-то знаки.

– Ворожейное ремесло, – пояснила она между энергичными вдохами, – подразумевает движение тела. Совершая определенные жесты, мы призываем магию – ту, что скрыта внутри нас, и ту, что нас окружает.

Она поднялась со стула и, оплетя руками протез, принялась раскачиваться, выписывая собственным телом почти такие же узоры, что покрывали поверхность артефакта. Женщина словно исполняла какой-то ритуальный военный танец.

– Если мне удастся убедить металл, что он не является частью тебя… если я смогу вытянуть аклумеру, проникшую в твое тело, и вернуть ее обратно в руку…

На лице Долин выступили капельки пота. Она крепко сжала челюсти и склонила голову набок. Локти задрожали. Пальцы заскользили по огромному протезу, шершавые ладони обхватили его и потянули вниз…

И тут Аннев вздрогнул, почувствовав, как глубоко внутри предплечья, даже не в плоти и костях, а где-то намного глубже, произошло движение – словно дернули за оголенный нерв, – и его мгновенно накрыла волна чудовищной боли, как будто саму его душу рвали на части пылающие огненные когти. И в этой агонии ему привиделось нечто невероятное: будто он стоит на краю какого-то поля, а вокруг беснуется целая армия уродливых монстров. На другом краю он видит молодого человека, в руках которого сияет серебряный посох. Вдруг из посоха вырвалась молния. Она вонзилась в Аннева, а следом на него обрушилась волна ревущего огня. Рыча от боли и отчаяния, Аннев поглотил магию и попытался ударить ею по своим врагам…

Вдруг картинка перед глазами снова резко переменилась, и от увиденного у Аннева чуть не остановилось сердце. Из его золотой руки вылетела кроваво-красная молния и, врезавшись в Долин, отбросила ее к стене. Раскаленный воздух наполнился запахом жареного мяса.

– Боги! – вскрикнул Шраон и бросился к Долин. – Гвен, ты жива?

Орванийка, дрожа всем телом, медленно встала на ноги. Она дышала хрипло, урывками, но в целом, казалось, не пострадала.

Однако, когда Долин подняла руки, Аннев понял, что это не так. Грубые ладони покрывали ожоги в виде хитроумных узоров и таинственных слов, что украшали Длань Кеоса. На одной из ладоней чернели контуры боевого молота, парящего над наковальней, от которого все еще поднимались тоненькие струйки дыма; на второй – оказалась выжжена надпись, и, несмотря на то что буквы отпечатались на коже в зеркальном отражении, Аннев без труда разобрал слова: «MEMENTO SEMPER. NUMQUAM OBLIVISCI».

– П-прости, – заикаясь пробормотал Аннев. – Я не хотел…

Долин выставила вперед обожженные ладони, делая ему знак умолкнуть.

– Я сама виновата, – произнесла она, и лицо ее сморщилось от боли. – Я нащупала связующую вас нить и потянула за нее. Эта связь… я еще никогда не встречала ничего подобного. Она все время ускользала из-под пальцев, я никак не могла за нее ухватиться. Да, эта рука выкована из аклумеры, но вот ее дух… это нечто совершенно иное. Нечто дикое, необузданное…

Долин опустила взгляд на дрожащие ладони.

– И невыразимо прекрасное, – тихо, почти шепотом, произнесла она. – Непостоянное, как огонь, и нежное, как шелк, но тверже, чем сталь.

Плечи женщины затряслись. Она закрыла глаза, и по щекам ее заструились слезы.

– Мне очень жаль, – наконец произнесла она, подняв на Аннева заплаканное лицо. – Я ничем не могу тебе помочь.

Ученица Тени крадучись пробиралась сквозь залитую солнцем Чащу. Она была напряжена, как натянутая струна; зеленые глаза на скрытом под золотой маской лице горели холодным огнем.

– Когда уже мы отправимся в путь? – прорычала Маюн, скрипя зубами от нестерпимой боли.

Ойру приподнял бровь:

– Зачем нам уходить?

Маюн, часто дыша, сжала кулаки; на шее проступили вздувшиеся вены.

– Затем чтобы прикончить этого ублюдка Айнневога! Отомстить за смерть моего отца! Я требую крови, кретин. Крови, которую ты мне обещал!

– Но ты еще никого не убила, – невозмутимым тоном возразил Ойру. – Зловоние смерти еще не пропитало твою душу. Ты не имеешь никакого опыта.

– Ничего подобного! Ты сам видел, как я убила тех тварей под землей!

Ойру отступил глубже в тень деревьев. Полумрак его успокаивал.

– Я видел, как ты убила двух неразумных созданий, а третьему позволила уйти. До тебя моими учениками становились лишь опытные убийцы. – Он пожал плечами. – Вершить месть ты еще не готова.

В зеленых глазах полыхнула ярость.

– Хочешь, докажу?

«И почему я так быстро забываю, что маска любовницы Гевула превращает женщину в невыносимую стерву?» – подумал Ойру. Он бы, наверное, рассмеялся, а может, выругался или просто устало вздохнул – но это потребовало бы эмоций, которых у Ойру уже давным-давно не имелось.

«Нужно ее усмирить. Прежде чем кусок стали станет клинком, его нужно закалить в огне и подвергнуть тысяче ударов».

– Почему бы и нет.

С этими словами Ойру поднял руку и, коснувшись царства теней, соткал из энергии пустоты тончайший обоюдоострый кинжал.

– Это сгусток тени, – пояснил он, небрежно поигрывая кинжалом. – Физическое проявление иного плана существования. Того, что пересекается с этим миром, однако лежит в ином измерении реальности. Я привлек его в этот мир – призвал его из небытия, – но он нестабилен.

Ойру высоко подбросил клинок, тот описал дугу и, медленно вращаясь, полетел вниз. Ойру вытянул руку, будто готовясь его поймать, но не успел он коснуться лезвия, как оно превратилось в облачко дыма и растаяло в воздухе.

Маюн это зрелище ничуть не впечатлило.

– Тогда какой от него прок, жалкий ты колдунишко?

Она со злостью сплюнула на сапоги Ойру, но сделала хуже лишь себе: комок слюны остался на внутренней стороне маски.

– Я научу тебя, как найти добычу, – своим обычным бесцветным голосом произнес Ойру. – Научу, как выследить ее, поймать и убить. Но ты должна меня слушаться. Если хочешь убивать при свете дня – для начала научись сеять смерть под покровом ночи не хуже, чем я сам.

Маюн захохотала, и каждая нота ее страшного, без намека на веселость, смеха острой иглой впивалась Ойру в череп.

– Ты – научишь меня? – отсмеявшись, фыркнула девушка. – Чему, демон? Я обучалась у величайших бойцов Даритской империи. Я – настоящий воин.

– Вот как? – равнодушно спросил Ойру.

– Уж поверь.

Ойру молниеносным движением вскинул руку; из раскрытой ладони, оставляя в воздухе тонкие полосы черной дымки, вылетела четырехконечная металлическая звезда и вонзилась Маюн в плечо.

– Ах ты, поганый урод! – взвыла девушка, хватаясь за рану. – Зачем ты это сделал?

– Но ведь ты – настоящий воин, разве не так?

Ойру повел рукой, и черная звезда испарилась.

– Ты меня ранил!

Вместо ответа в нее полетели три черных кинжала.

На этот раз Маюн была готова. Она увернулась и бросилась на землю. Мгновение спустя еще два кинжала вонзились в листву рядом с ней, а последний угодил в лодыжку. Маюн закричала.