— Ты меня слышал, придурок? — закричал Пит. — Ты не можешь этого сделать!

Я вздохнул, оборачиваясь, уставившись на кусок дерьма, который сделал мне подарок, когда пытался продать Сиенну.

Мои шаги эхом отдавались от мраморного пола, и его глаза расширились от страха, когда я приблизился, его бравада растаяла к тому времени, как я подошел близко, чувствуя запах мочи.

— Я Каталано, — сказал я ровным голосом. — Я могу делать все, что захочу.

Я долго смотрел ему в глаза, провоцируя его на дальнейшие споры.

Он молчал, его нижняя губа дрожала.

Я вернулся к столу, обдумывая, что с ним сделать. Предстоящий день будет напряженным, у меня нет времени. Будь моя воля, я бы сделал так, чтобы его смерть растянулась на несколько недель. Я бы привел сюда Сиенну и трахнул ее у него на глазах, пока он испускает последний вздох.

Мои пальцы легли на рукоять любимого ножа, затачиваемого после каждого убийства. Он был отполирован до зеркального блеска, рукоятка еженедельно смазывалась маслом.

— Хоть я и не считаю тебя умным человеком, поскольку ты упустил лучшее, что есть в твоей несчастной жизни, я уверен, что ты слышал о термине «смерть от тысячи порезов», — сказал я, держась за нож и поворачиваясь.

Пит дернулся, когда я заговорил, он увидел, как нож блеснул на свету. Стул не сдвинулся с места. Наручники на запястьях звякнули о металл. Он никуда не уйдет.

— Это была форма пыток и казней, используемая вторым императором династии Цинь и многими другими, которые пришли после него, — продолжил я, игнорируя его всхлипы и мольбы. — Более известно, как «линчи», — я улыбнулся, когда он всхлипнул. — Конечно, во многих культурах этот метод трактуется по-разному.

Я разрезал кожу на его щеке, нож прошел сквозь плоть, как по маслу.

Пит закричал, когда из раны хлынула кровь, лоскут кожи свисал вниз.

Я подождал, пока крики утихнут. Мои мысли вернулись к Сиенне, пока я смотрел на часы. Она уже закончила свою тренировку и, наверное, сидит наверху, пьет кофе с круассаном. Или сидит на солнышке.

Пит утих немного, дав мне заговорить.

— Первоначально эта практика проводилась в общественном месте, когда осужденный был привязан к деревянной раме, — сказал я, обдумывая, куда нанести следующий удар. Я не хотел, чтобы он истек кровью. — Для того, чтобы унизить заключенного, — я потянул его за руку, чтобы она легла на подлокотник.

Пит пытался бороться со мной. Безрезультатно.

— Это наказание было для тех, кто совершил самые ужасные преступления, — сказал я, держа его руку плашмя. — А ты, Питер, совершил ужасное преступление, думая, что можешь обладать ею, — моя хватка на ноже усилилась. — Думал, что ты достоин, черт возьми, прикасаться к ней, — я надавил на его руку. — Но твое худшее преступление – ты думал, будто она твоя, чтобы продать ее на хрен. Думал, что после этого ты сможешь продолжать жить, — мой нож прошел сквозь кожу и кость, когда я отрубил ему большой палец.

Его крики отражались от стен, тело начало трястись.

— В китайском законодательстве не было никаких конкретных подробностей о порезах, — сказал я поверх его всхлипываний. — Следовательно, палачи могли проявить творческий подход. Они могли отрезать конечности. Срезать плоть, — я сделал надрез на коже его предплечья, осторожно, чтобы не повредить артерии.

— Вопреки названию, до тысячи порезов никогда не доходило, — сказал я, двигаясь к его груди. — Даже самый храбрый из людей не смог бы пережить это, — я посмотрел на плачущего человека, пропитанного собственной кровью. — Ты тем более. Скорее всего, ты не переживешь и десяти.

Мой нож прошел сквозь плоть.

— Но я постараюсь, чтобы это продлилось долго, — моя собственная кровь пела от удовлетворения.

Пит не продержался и часа.

Но покинув подвал, залитый его кровью, я получил новую концентрацию, в которой нуждался.

У меня была встреча в Пустынном районе, которого избегала даже полиция. Сиенна работала там. В гребаной «Империи». Когда она сказала мне об этом в первую ночь, я кое-как старался не реагировать.

Даже тогда, зная ее всего несколько часов, я был в ярости. Не то, что она работала в клубе, а то, что я был так чертовски близок к ней и не догадывался об этом. Только я ходил в другой клуб, под названием «Руины».

Руины. Название не я выбирал. Я понятия не имел, кто его выбрал. Организация существовала дольше, чем я живу. Винсенций познакомил меня с ними, когда стало ясно, что он готовит меня к лидерству.

Хотя все мы были членами разных и иногда конфликтующих семей, мы придерживались строгого кодекса. Каждая встреча, которую мы проводили в Пустыне, проходила на нейтральной территории. Никакого оружия. Никакого пролития крови.

Что было одной из многих причин, по которым я покрыл себя кровью Пита этим утром. Потому что одна мысль о том, что кто-то из тех мужчин сталкивался с Сиенной, когда она работала в «Империи», вызывала у меня желание разорвать их на куски.

Я не мог разрушить мирный договор десятилетней давности из-за гребаной женщины.

Но, черт возьми, как это заманчиво.

— Сэр?

Я посмотрел туда, где в дверях стоял Феликс. Его глаза без эмоций метнулись к Питу.

— Мы должны немедленно отправиться в Пустыню, — сказал он, не сводя глаз с трупа.

Я вздохнул.

— Да. Пошли.

Чем скорее мы уедем, тем скорее я смогу вернуться.

К ней.

Я оставил тело там же.

Оно попозже сыграет свою роль.

Сиенна

Как и в первое утро здесь, Кристиана уже не было, когда я проснулась. Надеюсь, он знал, что я не готова увидеть его и встретиться лицом к лицу со своими чувствами к нему при холодном свете дня, или он просто вставал в пять, чтобы сделать… что там делают боссы мафии.

Меня осенило, что я ничего не знаю о том, что на самом деле означает быть в мафии. Законы для них ничего не значили. Только верность. Если перейдешь им дорогу, то окажешься в неглубокой могиле. Это то, что писали СМИ. Если я собралась раздобыть улики, которые вытащат меня отсюда и посадят Кристиана в тюрьму, то мне нужно действительно искать их, вместо того, чтобы ходить по дому в шелковых платьях и трахаться на обеденном столе. Мне нужно найти нечто, что положит конец всему этому.

У меня скрутило живот, и все время, пока я выполняла утреннюю рутину, мои мысли были о Кристиане. Я перечисляла всё, что знала о нем. Не как о главаре мафии, а как о мужчине.

Он был серьезен. Чрезвычайно. Меня осенило, что я не видела его смеющимся с тех пор, как встретила. Конечно, ситуации, в которые мы попадали, были не совсем смешными, но все же. Каждый раз, когда он ухмылялся, выражение его лица было наполнено злобой. Злобой, а не радостью.

Все в нем было суровым, почти мрачным. Опасным, смертельно опасным, конечно. Как будто у него внутри нет никакого счастья. И мне это нравилось.

Меня всегда шокировало, как знакомые женщины говорят о том, чего они хотят от мужчины. Конечно, были различные предпочтения, в зависимости от самой женщины, возраста, финансового положения, роста, религии, но всегда было одно общее.

«Я хочу того, кто может заставить меня смеяться».

Всем хотелось смеяться. Все хотели мужчину с чувством юмора. Не знаю, либо они все повторяли за другими, и слишком боялись выделиться, или же они правда хотели какого-нибудь шутника в качестве партнера.

Что бы это ни было, я не могла в этом разобраться. Я была, по большей части, серьезным человеком. Конечно, мне нравилось играть с Илаем, смеяться с Джессикой за кружкой пива, но мое главное стремление в жизни – не счастье.

Я хотела безопасности. И великолепного, грязного секса.

Мне не нужен партнер-комик. На самом деле, я активно избегаю их. Потому что, по моему опыту, мужчина, который «смешит женщин», обычно имеет проблемы с мамочкой, отчаянно нуждающийся в одобрении.

Вот почему, наряду с множеством других, более удручающих причин, я выбирала мужчин постарше, побогаче и посерьезнее.

Но из-за стремления к серьезности и грязному сексу, я почувствовала отвращение к себе, стыд и боль. Поэтому решила поискать мужчину, который был бы противоположностью всему, что я искала раньше.