Я провела пальцами по свободным от пыли поверхностям, разглядывая корешки книг. Если Джей не будет мне открываться, то я могу узнать о нем другими способами. Привычки людей к чтению многое о них рассказывали. Были ли они романтичными, циничными, полными надежд, безнадежными, образованными или что-то искали. Помощи. Ответов. Судьбу.

Книги, разбросанные по моей квартире, лишь про истории крупнейших домов моды, про стиль. Немного книг, исследующих психическое здоровье. Страстные романы с загнутыми страницами. Книги о позитиве, которые я даже не открывала. Книги по языкам и путешествиям, потертые и испачканные кофе из Франции, вином из Италии, едой из Испании.

Полки Джея были чистыми. Все по цветам. Что меня не удивило. Но имена на корешках действительно шокировали меня.

Фрост. Вордсворт. Уитмен. Китс. Энджелоу. Плат. Мои пальцы скользили по книгам, написанным самыми известными поэтами нашего времени. Все их собрания сочинений передо мной. В спальне Джея. У человека, который был полной противоположностью романтике, стояли одни из самых романтичных произведений в мире.

Я вытащила книгу Йейтса. Мои пальцы пролистали страницы в поисках одного из моих любимых стихотворений всех времен. Я была не совсем поэтической девушкой, но Йейтса знали все.

Я остановилась, когда нашла «Он жаждет небесного плаща»*.

Мои глаза скользнули по знакомым словам, когда магия стихотворения сошла со страницы. Я наткнулась на этот стих, когда впервые приехала в Лос-Анджелес, обыскивая книжные магазины в поисках какого-нибудь непристойного романа – тогда я не могла позволить себе даже совершенно новую книгу – я нашла потрепанный экземпляр Йейтса. Купила его инстинктивно.

Строчка «Но беден я, и лишь свои мечты смиренно я кладу к твоим ногам» так глубоко задела меня, что я вырвала стихотворение из книги и носила его с собой в кошельке. С тех пор я заработала больше денег и осуществила многие свои мечты, но этот клочок со стихом путешествует со мной повсюду.

— Будь осторожна, по моим мечтам ступаешь ты, — пробормотал глубокий голос позади меня.

Я подпрыгнула, обернувшись, увидев Джея, стоящего в нескольких дюймах от меня. Я не слышала, как он вошел, ничто в моем теле не предупредило меня о его присутствии.

Он был одет в шорты и футболку. Все черное. Его волосы были растрепаны, тонкая струйка пота покрывала его тело. Я прижимала его обнаженное тело к своему всю прошлую ночь, водила руками по упругой, мускулистой коже. Но видеть это при ярком дневном свете было чем-то совершенно иным. Его руки были вылеплены скульптурой. Не в том смысле, типа «я ем стероиды, как талисманы удачи», а в естественном смысле: «я усердно работаю над своим телом и могу убить парня голыми руками».

Прошлой ночью я на собственном опыте убедилась в силе этих рук. Знала, что они способны как на удовольствие, так и на боль, способны смешивать это вместе, заставляя задуматься, что есть что.

Его кожа была более глубокого оттенка, чем моя, без каких-либо татуировок. Но небольшие шрамы покрывали его предплечья, все разной формы. Некоторые продолжались до торса. Он был воплощением боли. Все его тело рассказывало историю о том, как он стал таким человеком. Эти шрамы ранили не только его кожу, они проникли в его суть, изуродовали его, украли способность проявлять эмоции, сострадание. Моим глазам больно было даже смотреть, особенно когда у человека не было возможности спрятать их глубоко внутри, под слоями кожи и тканей.

Кроме того, Джей только что произнес наизусть слова моего любимого стихотворения. Он был весь в поту после занятий в спортзале. И он смотрел на меня таким взглядом.

— Сними халат, — потребовал он.

Мои руки были на поясе до того, как он начал говорить, и халат упал на пол уже задолго до того, как он закончил фразу.

***

В конце концов я все-таки приняла душ.

В конце концов.

После трех оргазмов. После того, как Джей приказал мне сесть на диван и раздвинуть ноги, пока он стоял на коленях передо мной и пировал. В конце концов мы оказались на полу, извиваясь, оба обнаженные.

Но я не принимала душ в одиночестве. Хоть там мы не занимались сексом. Это было бы очень эротично. Более лично. Мы мыли друг друга после всего, что только что сделали. Каждое слово, которое произносил Джей, было холодным, без эмоций. Но его жесты говорили совершенно о другом. То, как его руки скользили по бокам моего тела, намыливая мою кожу. Медленно. Нежно. То, как его пальцы втирали шампунь в мои волосы. То, как он спал, обнимая меня. То, как он произнес лучшую строчку моего любимого стихотворения бархатным голосом и огненными глазами.

Джей не позволил мне вымыть его. Он взял мочалку из моих рук, когда я попыталась это сделать, его хватка была твердой, глаза потемнели. Я хотела хоть как-то погладить его тело, подарить чуточку нежности, которую он явно никогда не получал.

Но это, похоже, было для него жестким пределом. Он не воспринимал никакой вид нежности. Только те прикосновения, которые инициированы им.

Хотя мне не удалось прикоснуться к нему, я все же смогла посмотреть, как он моется. Провел мочалкой по выпуклостям напряженного тела. Каждая мышца острая, четкая, испещренная морщинистыми шрамами. Ни один правильно не зажил. Ни один из них, не был аккуратно зашит врачом. Мне до боли хотелось узнать их историю, и это ранило меня больше, чем следовало бы, осознавая, что я никогда не узнаю правды. Поэтому я наблюдала. Я наблюдала, как он моет свое тело. И он наблюдал за мной.

Как только я вышла из душа, я поняла, что мне нечего надеть, кроме платья, которое все еще валялось где-то на полу.

Глупо с моей стороны, учитывая, что я очень хорошо знала, что проведу здесь выходные. Упаковать сумку с моей семиступенчатой процедурой по уходу за кожей и чистым нижним бельем, очевидно, не пришло на ум, когда я вчера бегала, готовясь.

— Надень обратно, — сказал Джей, протягивая мне халат.

Я наблюдала за ним, пока одевалась. Его полотенце было низко перекинуто через бедра. Мои глаза любовались его рельефным прессом, косыми мышцами, от которого у меня слегка потекли слюнки, несмотря на то, что он уже сделал со мной.

— Мне нравится, как ты выглядишь в нем, — пробормотал Джей, наклоняясь, чтобы поцеловать меня в шею.

Я вздрогнула, когда его губы прикоснулись ко мне. Это был еще один интимный жест, который не сочетался со всем остальным в этом человеке.

— Завтрак, — добавил он, отступая от меня.

— Кофе, — поправила я с улыбкой.

Он не улыбнулся в ответ. Я никогда не видела, чтобы он улыбался. Это нервировало – улыбаться в пустоту.

— Завтрак, — повторил он. — Тебе нужна энергия. Поддерживай свое здоровье. Мне не понравится, если ты заболеешь и не сможешь приехать ко мне.

Я поджала губы, желая поспорить, но не знала, что сказать. Это же я решаю, что кушать, а что нет? Ладно, я же согласилась только по выходным подчиняться приказам Джея.

И я правда была голодна. Прошлой ночью мы почти ничего не ели. На ужине я довольствовалась только сырными палочками и орешками, потому что мой желудок был слишком чувствителен, чтобы вынести какую-нибудь другую еду.

Я не стала спорить.

— Я оденусь, — сказал он. — Ты иди на кухню. Пей свой кофе. И поешь.

Он не стал дожидаться моего ответа, повернувшись ко мне спиной, покрытой шрамами, происхождение которых я никогда не узнаю.

***

Завтрак был впечатляющим. Я не знаю, чего ожидала, но определенно не огромного количества круассанов, датских пирожных, свежих нарезанных фруктов, йогурта, мюсли. Все разложено искусно, эстетично. Конечно, это сделал не Джей. Если не он, то кто? В доме больше никого не было. По крайней мере, я не видела. Но это большой дом, со множеством мест, где экономка могла прокрасться, приготовить еду и исчезнуть. От этого пошли мурашки. И от тишины, которая меня окружала.

К счастью, я заметила колонки «Bose», к которым подключила свой телефон, выбрав утренний плейлист. Мягкая акустика, которую, я была уверена, Джей не оценит.