Еще одна пауза. Еще один момент, чтобы посмотреть внутрь себя и впиться взглядом во все мои несовершенства, которые сделали меня такой чертовски беспомощной.

Я поклялась, что буду стараться изо всех сил, чтобы преодолеть свои границы с помощью вновь обретенной силы.

— Встреча, — сказал он пустым и странным голосом.

Я ждала, что Лукьян скажет больше.

Но он этого не сделал.

А на следующий день он оставил меня в синяках, с распухшими от поцелуя губами, и душой, потрепанной его глазами.

***

Лукьян

— Ах, Лукьян, я уже начал бояться, что ты не придешь, — холодно кивнул ему отец.

Лукьян сел напротив него, не обращая внимания на сидящую рядом женщину.

Его жену.

Наложницу его отца.

— Я как раз вовремя, — ответил он. — И я человек слова. Сказал, что приду, и вот я здесь, — его внимание было сосредоточено на отце, но он заметил резкие движения безупречно ухоженной и красивой женщины напротив, которая пыталась привлечь его внимание.

Приманка.

Для нее это всегда было приманкой.

Его привлекательность была крючком. Он притягивал к себе жертвы, пока они не понимали, что за этой красотой скрывается только смерть.

Отец Лукьяна почти не постарел со времен их последней встречи. Его волосы были все такими же темно-черными, как и раньше, и блестели, как масло. Лукьян был уверен, что тот часто ходил в салон красоты, чтобы не было видно седых пятен. Его лицо было очень похоже на лицо Лукьяна: острое, мужественное, льдисто-голубые глаза.

В отличие от Лукьяна, отец не носил костюмы. Вместо этого он был одет в кроваво-красный кашемировый свитер и верблюжьи брюки. Его любовница была одета в то же кроваво-красное, но ее облегающее платье привлекало больше внимания, чем отец.

— Не хочешь поздороваться с женой? — спросил отец, потягивая красное вино.

Лукьян стиснул зубы, стараясь, чтобы его действия не были заметны. Это было неотъемлемой частью его внешности перед отцом. Тем более перед женой.

Возможно, она была более опасна.

Лукьян как-то сказал Элизабет, что она самая красивая из всех его контрактов.

Но Ана была поразительна. Годы не изменили этого. Хотя он был уверен, что ботокс имеет к этому большое отношение.

Он тут же поймал себя на том, что сравнивает ее с Элизабет. У Элизабет были темные волосы, которые она совсем недавно подстригла под каре – стрижка, которую он очень любил, – у Аны были белокурые волосы, спадающие на спину, длинные и искусно уложенные. Они обрамляли ее черты, смягчая их. А волосы Элизабет делали ее лицо еще более суровым.

Кожа Аны была загорелой, ровной и безупречной. Ее губы – полные и блестящие, такие, какие каждый мужчина представлял себе обернутыми вокруг своего члена.

У Элизабет были потоньше, но все равно пухлые, и намного интереснее. Ее кожа была бледной, молочно-белой, без единой веснушки, выдававшей пребывание на солнце. Хотя ее кожа не была безупречной, при близком расстоянии можно заметить шрамики, усеивающих лицо. Не от подростковых прыщей, а от пыток взрослых. Боль от таких шрамов просачивалась в кожу ее лица, вылепила ее высокие скулы так, что они казались печальными, напряженными, но не красивыми.

Глаза Аны были ярко-зелеными, широко раскрытыми и невинными, потому что она очень старалась, чтобы они казались именно такими. Она превосходно умела прятать гниль и уродство глубоко за ними.

Элизабет – нет. Уродство и боль не скрывались в ее глазах, они сочились из них, определяя всю ее личность, калеча то, что могло бы быть красотой, если бы жизнь была к ней добрее. Но она не позволяла себе сгнить, как это делала Ана. Вместо этого она не была красивой – она была чем-то большим. Бесконечно сложнее и бесконечно драгоценнее.

Ана была прекрасна. Во всех смыслах этого слова.

И уродливой. Во всех смыслах этого слова.

— Ана, ты хорошо выглядишь, — натянуто сказал Лукьян.

Она улыбнулась, обнажив ряд безупречных белых фарфоровых зубов.

— Как и ты, Лукьян, — промурлыкала она, бросив на него острый взгляд.

Он резко повернул голову к отцу, убедившись, что его скучающее выражение лица осталось на месте.

— Теперь, когда с подобающими и излишними любезностями покончено, мы должны перейти к причине встречи, — сказал он. — Я выполнил последнюю поставленную передо мной задачу, а затем четко обозначил свою позицию.

Отец Лукьяна улыбнулся. Как и у женщины, которую он трахал, это была улыбка хищника.

— Тебе все равно на семейные интересы, да? Отрекся от семьи, которая сделала тебя таким, какой ты есть.

Это сказано для провокации Лукьяна. Большинство насмешек отца были именно такими.

— Я сделал себя сам, — холодно ответил Лукьян. — Думай, что хочешь. Это ничего не изменит.

Палец отца лениво скользнул по обнаженному плечу Аны. Она наклонилась к нему. Опять же, это был замысел каким-то образом повлиять на него, хотя Лукьян не был уверен, каким именно. С того момента, как он встретил ее, он ни разу не терял бдительности. Да, она его заинтересовала. Он несколько раз брал ее к себе в постель. Секс был для нее не более чем спектаклем. Как и все в ее жизни.

Лукьян ничего не имел против женщины, с которой был связан законными узами. Он убил бы ее в мгновение ока, если бы мог. Но она хорошо отгородилась от этого. Не просто схватив его отца в свои когти; это было частью какого-то извращенного плана. Ее происхождение и родословная означали, что она неприкасаема.

Но никто не был неприкасаемым. Она просто не сильно злила Лукиана, чтобы он прилагал усилия.

— Твой отец просил о встрече не поэтому, — вмешалась Ана.

Он сомневался, что отец вообще просил об этой встрече. Этот человек был проницателен, умен, смертельно опасен. Но Ана была мастером манипуляций, а отец легко на них поддавался.

— Я догадывался, что отец не потащит меня сюда просто так, — заметил Лукьян.

— Мы продвигаемся вперед по первоначальному плану с Дакшей, — отец Лукьяна забрал у него поводья, которые он так крепко держал.

Лукьян откинулся назад.

— Значит, Кристофера нашли? — спросил он с притворным равнодушием.

— Нет, — сказал Лукьяну отец то, что он уже знал. — Но в семье Аид полно завидных холостяков, каждый из которых борется за контроль над основными интересами клана.

Лукьяну потребовалось все, чтобы удержать свою незаинтересованность.

— Неужели? Умно.

Отец внимательно посмотрел на него, как будто ждал чего-то, как будто знал что-то.

Ана все еще улыбалась. Это было ожидание. Самоудовлетворение.

Они думали, что что-то знают.

— Да, мы так думаем, — сказала Ана. — Но мы слышали сплетни, которые могут нарушить наши планы.

— Не сплетни нарушают планы, а плохая концентрация, — ответил Лукьян.

Щеки отца покраснели. Ана положила руку ему на плечо, чтобы успокоить.

— Именно поэтому мы и разговариваем с тобой, — сказала Ана. — Мы просто хотим убедиться, что все наши утки стоят в ряд, так сказать, — она многозначительно посмотрела на него. — Все тела похоронены.

Лукьян не дрогнул во взгляде, хотя кровь его застыла. Он молчал. Они все еще пытались одержать верх, обманом заставив его отреагировать.

Ана невозмутимо скрестила ноги.

— Нам сообщили, что ты приобрел новую игрушку.

Лукьян сжал под столом кулаки. Он мысленно сосчитал до десяти.

— Ревнуешь? — спросил он.

Она рассмеялась. Это было музыкально и привлекательно. Зов сирены. Смерть ждала любого, кто откликнется. И смерть его отца рано или поздно наступит от ее рук. В этом он не сомневался.

Но он не утруждал себя этим. Его отец заслужил смерть. Он переосмысливал, достаточно ли сейчас она его разозлила, чтобы он приложил усилия.

— Ох, возможно, немного ревную, — сказала она, хлопая ресницами и наклоняясь вперед так, что ее груди чуть не вывалились.

Лукьян даже не моргнул в ту сторону. Груди Элизабет были меньше, не такие дерзкие и менее привлекательные. Но настоящий мужчина не хотел, чтобы его женщина привлекала внимание каждого мужчины. Потому что люди были овцами и следовали за другими овцами. Настоящий мужчина хотел волчицу, ту, которая прогонит овец.