И даже если бы она знала, она бы не пряталась вокруг, пытаясь вынюхать информацию. Если она хотела что-то узнать, то просто спрашивала. Возможно, она была прирожденной убийцей, но не мастером обмана.

Не то что он.

Он все равно закрыл дверь.

Это слишком большой риск. Если она услышит обрывок неправильной части этого разговора – любой части, поскольку весь разговор был неправильным – она задаст вопрос. Лукьян не обманывал ее, так что сразу бы сказал правду.

И тогда бы он ее потерял.

Эта правда подтолкнула бы ее к краю, с которого она свисала, даже если еще не осознавала этого. На краю выздоровления. На краю выхода в мир и способности справиться с ним.

Он должен был этого хотеть.

Но не хотел, чтобы мир узнал и испытал ее блеск. Он хотел, чтобы она принадлежала только ему.

— Лукьян, — приветствовал его молчание голос. Один из немногих на этой планете, кто знал его настоящее имя.

Лукьян ждал.

— Я слышу дыхание, — продолжал голос.

Человек на другом конце провода не прилагал таких усилий, как Лукьян, чтобы скрыть свой акцент. Резкая интонация его слов насмехалась над Лукьяном. Вот почему он избегал звонков.

Единственная причина, по которой он ответил на этот, заключалась в том, что если он этого не сделает, то владелец голоса может сам найти Лукьяна. Это займет некоторое время, но он сделает это. Он придет к Лукьяну и увидит Элизабет.

Тогда это будет конец.

Лукьян по-прежнему молчал.

— Кристофер Атертон исчез, — продолжал голос.

— Я в курсе, — спокойно ответил Лукьян.

— И некоторые из его лейтенантов тоже.

— Очевидно, кто-то проводит чистку, — невозмутимо ответил Лукьян. — Такое происходит, когда создается вакуум власти и миньоны борются за контроль.

На другом конце провода послышалось легкое потрескивание. Скорее всего, кран. Или какое-то устройство слежения. Лукьяна не волновало ни то, ни другое. Такие вещи настолько элементарны, что едва ли заслуживали мысли.

— Да, — согласился голос. — Так бывает в тех случаях, когда не нашлось замены, чтобы взять бразды правления.

Лукьян помолчал, глядя на мониторы. Элизабет на кухне с Верой. Они пекли.

Это должно было его раздражать.

Элизабет помогает ей. Пытается заставить Веру почувствовать себя кем-то большим, чем просто служанкой. Сам Лукьян почти не разговаривал с этой женщиной, виделся с ней всего несколько раз за те шесть лет, что она работала у него.

Она была единственной, кто продержался так долго. Те, что были раньше, не понимали. А эта заботилась о домашнем хозяйстве с эффективностью и невидимостью. Лукьян пришел к выводу, что это потому, что она из его родной страны, и ее сурово воспитали, чтобы выжить.

Элизабет улыбнулась чему-то, сказанному пожилой женщиной. Выражение лица выглядело не совсем правильным. Ее лицевые мышцы не совсем знали, как выражать счастье.

Но все равно это было прекрасно.

Вот почему Лукьян не был против.

Но фраза, произнесенная на другом конце провода, вкупе с легким чувством удовлетворения отвлекла внимание Лукьяна от мониторов.

— И по твоему мнению, кто-то взял бразды правления в свои руки, — огрызнулся Лукьян.

Последовала пауза, разумеется, словно насмешка над Лукьяном. Если бы не девушка с пятном муки на щеке, этого бы не случилось.

— Да, — ответил голос.

— Ты собираешься переехать в Голливуд и найти себе агента? С твоей склонностью к театральности, уверен, американцы тебя полюбят, — сухо сказал Лукьян, его скучающий тон был натянутым.

На другом конце провода послышался холодный смех.

— Юморишь, сопляк? Боже, что-то в тебе изменилось.

Лукьян сжал кулаки.

— Нетерпение склонно к юмору. Я не из тех, кто тратит время на разговор, который должен был закончиться несколько минут назад.

Последовала пауза.

— Аид, — сказал он. — Семья Аид извлекла максимум пользы из исчезновения своего зятя и довольно успешно взяла власть в свои руки. Я бы предположил, что это как-то связано с тем фактом, что они по закону являются семьей, даже если их дочь – жена Криса – мертва, — еще пауза. — Конечно, они не подозревают, что она мертва. Но уверен, что теперь они будут ее искать, чтобы укрепить свое положение.

Лукьян наблюдал, как Элизабет согнулась, что-то ставила в духовку – лепешки, как он догадался, потому что говорил, как они ему нравятся, и теперь она готовила только их. Ее тело двигалось плавно. С большей уверенностью, с большей грацией, чем мертвое существо несколько месяцев назад.

Каждый день новое открытие.

— Но ты позаботился об этом, не так ли, брат? — спросил его младший брат.

Лукьян не колебался ни секунды.

— Конечно. Ты знаешь, что лучше не задавать мне вопросов.

— Конечно, знаю, — успокоил его брат. — Ты человек слова. Гордость нашего клана. Ты нас не подведешь. Ты не подведешь себя. Ты же сам предложили устранить ее в первую очередь.

— Ты позвонил по какой-то конкретной причине? — холодно спросил Лукьян. — Или просто хотел подвергнуть себя опасности, оскорбив меня и сообщив мне новости, которые я узнал бы сам?

Его брат рассмеялся.

— Конечно, Лукьян. Такой серьезный, движимый лишь смертью и местью. Нет времени на любезности даже по отношению к родственнику.

Лукьян не ответил.

— Отец приезжает в город. Хочет встречи.

У Лукьяна кровь застыла в жилах.

— И я отказывался от таких встреч в течение последнего десятилетия. Почему он думает, что на этот раз все будет по-другому?

— Потому что там будет твоя жена.

А потом, прежде чем Лукьян успел сделать это сам, его брат повесил трубку.

Лукьян швырнул телефон о стену, и тот разлетелся на мелкие кусочки.

Он уставился на остатки телефона. Потом он снова посмотрел, как Элизабет вытирает руки, садится и берет чашку чая, предложенную ей Верой. Она не улыбалась. Она не будет часто улыбаться.

Ее лицо всегда будет слегка искажено той болью, которая никогда не пройдет, какой бы сильной она ни стала. Эти глаза всегда будут слишком жесткими для ее лица из-за окаменевшего ужаса, живущего за ними.

Эти вещи всегда мешали ей быть классически красивой.

Кроме того, эти вещи делали ее настолько необычной, что было трудно сосредоточиться на чем-то еще, если она была в комнате.

Именно это и случилось с Лукьяном.

Отвлечение.

Привязанность.

Любовь.

Нежеланные эмоции, которые он ненавидел. Он даже немного ненавидел ее, но считал, что не может любить, не испытывая ненависти.

Он также понял, что испытывает еще одно неприятное чувство.

Страх.

Он извивался, как змея, скользил по всем его конечностям, по мере того как он все больше привязывался к Элизабет, а она сливалась с его костями.

Ради ее благополучия, конечно. Ради ее долгой жизни, которая продлится так же долго, как и его собственная. Он думал, что это обычные страхи влюбленного дурака.

Но было еще кое-что. Страх перед тем, чего он никогда в жизни не боялся. Вещь, которую он обычно использовал, как оружие.

Правда.

Потому что если она узнает, то все будет кончено. Все. Ее жизнь вполне может продлиться дольше его собственной. Потому что после того, как правда убьет все, что осталось в ней, она убьет его самого. И не в переносном смысле.

***

Элизабет

— Должна вас предупредить, я не очень хороший пекарь, — сказала я, отсыпая муку.

Вера взглянула вверх.

— О, мы здесь не за этим, — ответила она. Ее острый взгляд вернулся ко мне и к тому, что я делала. — Добавь холодное масло. Смешай руками, — проинструктировала она.

Я сделала, как мне было сказано. За время моего пребывания здесь у нас с Верой завязалась довольно странная дружба. Не то что бы я искала друга или хорошего собеседника. Я была не очень хорошим человеком. Единственная причина, по которой у нас с Лукьяном что-то было – он тоже не человек.

Но в Вере была какая-то странная тяга, тень женщины, которую я знала меньше половины своей жизни, и она дала мне представление о том, какой могла бы быть мать. Настоящая.